Глава 4

Это девочка. Похожа на английского спаниеля. Если верить, металлической бирке в форме кости на ее шее, имя у нее Шерри, но она на него не откликается. А вот номера телефона или адреса нет. Чтобы привести ее домой, мне пришлось здорово потрудиться. Идти добровольно она напрочь отказалась, тихо сидеть под мышкой тоже. А мне еще предстояло тащить велик и стараться не рыдать из-за очередной ссоры с Джейдом.

С ним невозможно разговаривать. Я не знаю, как до него достучаться. Каждый раз, когда я высказываю суть проблемы, он переводит тему или вообще обрывает разговор. Как тут договоришься?

Раньше я всегда закрывал на это глаза, остывал и делал вид, что ничего не произошло. Мы мирились, а после очередной командировки снова ругались. Так прошло десять лет.

Я познакомился с ним спустя неделю после моего прибытия в Лос-Анжелес. Скопленные деньги закончились, снять жилье я не смог, на работу меня тоже никто брать не хотел. Тогда я стащил у Джейда бумажник, а он меня поймал и здорово отделал. А после притащил к себе, отмыл, одел, накормил и в первый и последний раз положил спать с собой.

Мы не занимались сексом, я для этого был слишком юн, но он разрешил мне его обнять. Я дор сих пор помню, как по спине бегали мурашки и по всему телу растекалось тепло. К тому моменту меня уже очень давно никто не обнимал, и я понял, что хочу остаться в его объятьях на всю жизнь.

Следующие три года я добивался возможности снова оказаться в его объятьях, но добился только секса. Не поймите меня неправильно, мне понравилось, но все равно грустно, что секс – это единственная возможность прижаться к нему всем телом. Я готов трахаться хоть сутками на пролет, лишь бы не выпускать его из своих объятий. Я думал, однажды он впустит меня в свое сердце и дом, и я смогу обнимать его, когда захочу и сколько захочу, но прошло еще семь лет, а ничего не изменилось. Я все еще подобранная на улице шваль, недостойная того, чтобы стать полноценной частью его жизни.

Я смотрю на Шерри, отчаянно пытающуюся вырваться из моих рук и громко скулящую, намыливаю ее собачьим шампунем, оставшимся от Чарли и говорю:

- Мы с тобой одинаковые. Ты и я – мы оба потерялись, и нас никто не ищет.

Шерри отряхивается. Пена летит во все стороны, и вот я уже грязный с ног до головы. Будь сейчас тут Джейд, он запретил бы мне заходить в комнату в таком виде. Но его тут нет и это одновременно хорошо и ужасно плохо.

Я уже скучаю. До ужаса. Так сильно, что все внутри выворачивается наизнанку. Хочу набрать его номер и молить, чтобы он взял меня обратно на любых условиях. Но передо мной Шерри, она смотрит с надеждой и отчаянием, и я не могу предать ее. Ей я нужен куда больше, чем Джейду. Он без меня выживет, а Шерри нет. На улице она попадет под машину или умрет с голоду. Или ее убьют хулиганы.

Я споласкиваю шелковую шерстку и заворачиваю собачонку в полотенце. Она изворачивается и облизывает мой нос, обдавая по-собачьи вонючим дыханием.

- Фуууу, - тяну я и смеюсь. Настроение поднимается, и я тащусь на кухню, чтобы выяснить, остался ли от Чарли сухой корм.

Сухого нет, но есть пара консервов. На сегодня хватит, а завтра сходим в магазин. Точнее уже сегодня. Пока я тащил до дома велосипед с Шерри под мышкой, солнце успело встать, а голова протрезветь и разболеться.

Я вываливаю консервы в миску, наливаю воды и тащусь в комнату. Не раздеваясь, падаю на кровать. Сон накрывает мгновенно. Черный, без сновидений и переживаний.

Просыпаюсь спустя несколько часов от бьющего по глазам ослепительного солнца, мерзкого скрежета и противной пульсации в висках. Похмелье не заставило ждать. Во рту нагадили кошки, а перед глазами все плывет.

Выбираюсь из постели и тащусь в коридор на бьющий по нервам скрежет и тут же в ужасе замираю.

- Нет-нет-нет-нет-нет… - кидаюсь к разбушевавшемуся щенку и оттаскиваю его за ошейник от зоны поражения. Обои возле входной двери разодраны в клочья, кусок ламината и плинтуса выдран и безжалостно изгрызен, а рядом разлилась вонючая лужа. Бедняга пыталась прокопать себе выход и сходить в туалет, куда надо, но я слишком крепко спал. – Черт, да что же это…

Перевожу дыхание и заставляю себя собраться. Щенок не виноват. Мне надо было сразу позаботиться о зоне для туалета и поставить будильник. Но когда Джейд это увидит...

- Так делать нельзя. Это плохо, - вяло ругаю я Шерри, тряся пальцем у ее носа. Но она думает, что моя рука – игрушка, изворачивается и вцепляется в рукав зубами. Рычит, как грозная собака и задорно виляет коротким хвостом. – Фу!

Кое-как оторвав собачонку от футболки, я кидаюсь к ванной, беру тряпку и уничтожаю часть преступления, но остальное так просто не скрыть. Джейд убьет меня. Он будет не просто в бешенстве, он точно свернет мне шею, и тогда мы точно расстанемся.

От этой мысли щемит сердце. Еще вчера я был уверен, что так и надо. Между нами все закончилось, и это к лучшему, но теперь мне так не кажется. Я куда лучше понимал, что делаю, когда накалывал тату на заднице, чем когда кидал в его лицо фразы про немедленное расставание. Мне бы позвонить и извиниться, но тогда он может приехать ко мне, чтобы закрепить перемирие, а тут Шерри и дыра в обоях и ламинате. Это кошмар. Но щенок не виноват. Это я не умею пить, не умею думать и вообще ни черта не умею.

- Ладно, пойдем прогуляемся, - говорю я, достаю ремень от брюк и закрепляю на ошейнике вместо поводка. Надо зайти в магазин и купить ей еды и амуницию. А еще записать к ветеринару и проверить, есть ли у нее клеймо и хозяин.

Мы выходим на улицу, и Шерри тут же принимается тащить меня вверх по улице. Сначала я позволяю ей потянуть меня туда, куда ей хочется, но довольно быстро замечаю, что она ведет меня обратно к дому Джейда. Он уже должен улететь в Нью Йорк, и все же столкнуться с ним сейчас мне боязно. И я аккуратно оттаскиваю ее ближе к зоомагазину. Там же рядом клиника.

Записываюсь в регистратуре на вечер понедельника и иду затариваться кормом и игрушками, выбираю самый красивый поводок. Даже если хозяин найдется, я больше ни дня не позволю ей провести с ремнем на шее. Это садизм. Будь у меня выбор, я бы ни за что с ней так не поступил.

После магазина мы заходим в кафе под открытым небом и перекусываем, в то же время начинает стремительно темнеть. И чем ниже садится солнце, тем сильнее нервничает Шерри. Она то копает плитку под столиком, то тянет поводок все в ту же сторону. К Джейду.

Может, она сама знает, где живет? На вид она совсем крошка, но может, спаниели и должны быть настолько маленькими, и вовсе она не щенок? Тогда получается, что я ее украл. Мне становится стыдно, и я решаю немедленно вернуть ее хозяину и позволяю утащить меня вперед по улице.

За поводок ее держать куда легче, и все равно она неудержима. Чем ближе мы подходим к дому Джейда, тем сильнее она тянет, и последние несколько сотен метров мне приходится бежать. С забитым кормом и собачьими игрушками пакетом бегать не удобно, но, когда к бешенному перебиранию лапами добавляется еще и жалобный скулеж, желание жаловаться отпадает. Мы добегаем до дома Джейда уже в темноте и сразу поворачиваем в подворотню за мусорные баки. Там ворохом навалено тряпье. Шерри зарывается в них носом, виляет обрубком хвоста и что-то увлеченно вылизывает. Вдруг куча начинает шевелиться.

Я отдергиваю Шерри за поводок и отскакиваю сам. Будто громадный тряпичный монстр, куча поднимается и из нее выглядывает два человеческих глаза. Существо стягивает тряпку с головы и растягивает губы в улыбке:

- Шерри, - хрипит он и заливается натужным кашлем. Это человек, и он явно простужен. – Ты вернулась.

Я осторожно подхожу ближе и щурюсь, вглядываясь в незнакомое лицо.

- Привет, - говорит он. – Я Берни, а ты кто?

Я сажусь рядом с ним на корточки. Его лицо покрыла темная щетина, волосы растрепаны, но видно, что он еще совсем молодой. Может, даже младше меня.

- Мартин, - представляюсь я. – Ты из неудачно приехавших? Актер?

- Кто? – он склоняет голову на бок, и я вижу синяки у него на шее, будто кто-то пытался его задушить. – Я Берни.

- Это я понял, - говорю я. – Она твоя, да?

Я приподнимаю Шерри за передние лапки, и она начинает увлеченно грызть мой палец. Прикусывает игриво, но ощутимо. Парень кивает.

- А где вы живете? – спрашиваю я, и Берни разводит руками, обозначая свою территорию. – Давно в Лос-Анжелесе?

Он пожимает плечами.

- А на шее что? – я слегка оттягиваю ворот его грязной футболки.

- Хулиганы гитару отобрали, - говорит он. – Я играл на большой улице, и люди давали мне деньги. А потом подошли другие, отобрали деньги и гитару. У тебя есть еда?

Сердце в груди тут же сворачивается в комок. В пакете только собачий корм, ничего другого я с собой не брал.

- Только для собак, - говорю я, и Берни выдирает пакет из моих рук.

- Спасибо, - разрывает его руками и зачерпывает горсть.

- Эй! Стой, это для Шерри, - я хватаю его за руку. – У меня дома есть другая еда. Тут далеко, но… ты можешь идти? Тебя в таком виде в такси не пустят.

- Я не пойду к тебе домой, - хмурится он, вырывает руку и запихивает в рот пару шариков собачьего корма. Морщится, – дрянь, - но не сплевывает. Протягивает один шарик счастливой Шерри, - а тебе нравится, да? На еще.

Шерри счастлива, да и парень расстроенным не выглядит. Несмотря на грязь и явное обилие вшей в голове на обреченного бездомного он не похож. Тон веселый, будто ему в подворотне за мусоркой вполне комфортно. Может, он умственно отсталый или типа того?

- Слушай, я понимаю твои опасения, но я хороший парень и не буду к тебе приставать, - обещаю я. – У меня дома много еды, я могу что-нибудь приготовить. И еще есть душ. От тебя плохо пахнет, ты так не сможешь найти себе работу.

- Зачем работу? – хмурится он.

- Чтобы зарабатывать деньги, - поясняю я, стараясь собрать мысли в кучу. С парнем явно что-то не то.

- Как на гитаре играть? – оживляется он.

- Да, - я киваю. – Ты можешь заработать на новую гитару и играть. Ты музыкант?

Последнее слово снова ставит его в тупик, и я протягиваю руку и осторожно прощупываю волосы, чтобы найти источник повреждения. Вдруг травма головы?

Он грубо от меня отмахивается.

- Ты пристаешь! – выходит он из себя, и в его ярости столько осмысленности, что на дурачка явно не тянет. – Если я пойду с тобой, ты запрешь меня в подвале!

Я отшатываюсь от неожиданности и поднимаю руки вверх.

- Нет, я хотел убедиться, что с твоей головой все в порядке.

- Я не идиот!

- Я не об этом. Тебя ударили по голове? Тебе нужен врач?

- Кто? Пластырь что ли?

Я окончательно теряюсь. Парень явно не знает половины слов, как ребенок. Хоть и выглядит лет на двадцать. Неужели про подвал он говорил серьезно?

- Слушай, я живу на третьем этаже, у меня нет дома подвала.

- А шкаф есть? – спрашивает он.

- Да.

- Ты запрешь меня в шкафу, - делает он вывод и отрицательно трясет головой. Закидывает в рот еще пару собачьих сухарей.

Я не выдерживаю и сажусь рядом с ним на задницу, подстелив под себя пару грязных тряпок. Татуировку тут же обжигает болью, и я ойкаю.

Берни обеспокоенно вздергивает брови.

- Тебе больно? Ты, наверное, на что-то сел.

- Нет это татуировка. Такая картинка на теле…

- Я же сказал, - перебивает он, - я не идиот.

- Ты знаешь, что такое тату?

- Конечно, знаю.

- А что такое врач знаешь?

Берни отворачивается и нервно жует губы. Повторяет:

- Я не идиот, просто… нельзя же все в мире знать.

- А фамилию свою знаешь?

Он молчит.

- Где твои родители? Сколько тебе лет, знаешь?

Эти вопросы он тоже оставляет без ответа.

- Я могу помочь тебе связаться со службой спасения. Они найдут твою семью и вернут тебя домой, хочешь?

- Нет, - отрезает он.

- Это они держали тебя в подвале?

Он снова кусает губы, а потом еще и прикусывает зубами кулак и, наконец, говорит:

- Мой отец плохой человек, я к нему не вернусь.

- Ладно, - я киваю. – Но я хороший человек. Ты можешь не бояться. У меня есть дома ванная и чистая одежда. И еда. Я могу еще что-нибудь по дороге вкусное купить, хочешь?

- Картошка фри? – спрашивает он, и на его лице смешиваются эмоции.

- Да, почему нет.

- И пиццу? – он явно торгуется, хитро прищуривает один глаз и облизывает губы. Действительно, не идиот.

- Я работаю в ресторане быстрого питания, и мне каждый день дают пиццу бесплатно, - говорю я. – Если ты приведешь себя в порядок, я могу договориться, и тебе тоже дадут там работу и будут давать пиццу.

Он кажется еще больше сомневается, еще сильнее жует губы, пока на них не выступает капелька крови.

- А у тебя есть чистые трусы? – вдруг спрашивает он.

- Да, - киваю я, - конечно. У меня полно чистых трусов.

- Дашь мне три? Нет, четыре, - он показывает мне пять пальцев, и я понимаю, что считать он тоже не умеет. А потом чертыхается, понимая, что ошибся. – Я умею считать. Учился по струнам. Снизу первая, выше вторая, третья, четвертая, пятая и шестая, - он загибает пальцы перечисляя. – Всего шесть. И девятнадцать ладов. Но я не могу показать, пальцев не хватит.

- Да, все верно, наверное. Я могу и пять трусов дать. Мне не жалко. А еще ты можешь переночевать у меня на диване.

- Ты сказал, что не запрешь меня в подвале, - ощетинивается он и снова закашливается. – Там холодно, и кусают насекомые. Мне лучше здесь. Тут насекомые только в голове, а там они вообще всюду. Спать невозможно.

- У меня нет подвала, - вздыхаю я, - и в диване нет насекомых. Он стоит в комнате с телевизором. И у меня не холодно, даже жарко. Я включаю на ночь кондиционер.

- Что?

- Не важно, - я отмахиваюсь, да и он не очень-то интересуется этой темой.

- А по телевизору показывают Роберта Грува? – спрашивает он, и мы вмиг меняемся местами.

Я достаю телефон и гуглю незнакомое имя. Роберт Грув – известный гитарист семидесятых, выпустивший серию самоучителей и мастер-классов по игре на классической шестиструнке. Берни с интересом заглядывает в маленький экран и тычет пальцем:

- Вот он! Это он! – словами его восторг не описать. Он вскидывает руки и в воздухе перебирает пальцами, изображая гитарное соло. – Он делает вот так. Это круто. А еще вот так. – И он скатывается рукой вниз по невидимому грифу. А потом выдает очаровательную улыбку, на фоне которой даже теряется застарелый запах грязи и пота.

Сердце сжимается еще сильнее, и на глаза снова наворачиваются слезы.

- Пойдем скорее, - говорю я, вытирая щеки рукавом. – Ветер поднимается. Я включу тебе Роберта по интернету, хорошо?

- Я тебя обидел? – удивляется Берни. – Я не хотел.

И я отрицательно мотаю головой и прижимаю к себе вертящуюся Шерри.

- Нет, - говорю я, - это от ветра.

Но ветер еще не разыгрался. Воздух вокруг стоит застывший, и Берни снова хмурится и повторяет:

- Я не идиот.