ГЛАВА 4.

ГЛАВА 4.

Анита бежала по коридору Военного Совета, прижимая к груди ладонь. Её слабое сердце то колотилось, то замирало. А тупая давящая боль не давала полноценно вдохнуть. Аните бы остановиться на минуту, отдышаться и снова продолжить свой путь, но убитая горем женщина отказывалась серьёзно воспринимать тревожные сигналы своего тела. После тяжёлых родов врачи запретили ей всякие нагрузки. И на протяжении восемнадцати лет она примерно выполняла советы учёных мужей, но только не сегодня.

Споткнувшись об собственный носок туфельки, женщина влетела в дверь, открыв её нараспашку. И тут же сидевший в приемной офицер подскочил с места, бросившись к ней.

— Госпожа Розенберг, генерал занят! У него важное совещание!

— Пошёл к чёрту, Руслан! — заорала Анита, быстро маневрируя, выросшее перед ней препятствие в лице лейтенанта Хованского.

Бедный парень не успел задержать разъярённую жену начальника, вломившись следом за ней в кабинет. Звенящая тишина, и десятки пар глаз устремились на них. Потом эти же глаза в недоумении происходящего перекочевали на медленно поднимающегося генерала Розенберга. Тот с неимоверным усилием воли сдерживал себя, чтобы не закричать на идиота-секретаря и дуру-жену. Сорвать совещание государственной важности могут только безответственные болваны!

Сегодня генералу сообщили, что гуманитарная миссия Раденски была захвачена повстанцами. Некий Муса Хаюда объявил себя очередным спасителем Сандана от неверных. И на какие-то шиши закупил у КонРеса новейшее оружие наступательного характера. Ладно, купили тупые аборигены игрушки, но кто научил правильно их использовать? Вот какой вопрос обсуждали члены Тайного Военного Совета, не снимая с повестки дня и национальную безопасность. Стоит ли опасаться Альянсу актов террористической угрозы? Или, может быть, пора готовиться к войне с серым кардиналом повстанцев — КонРесам*? В прошлый раз они чудом сохранили шаткий мир между двумя гегемонами Файаны, где главным условием было не снабжать религиозно настроенных санданцев оружием

— Господа, продолжим, — он бегло посмотрел на наручные часы, доставшиеся ему от деда, — через час. Точнее, в десять.

И важные дяди в форме, как по команде, встали, развернулись и ушли. Но при этом каждый счёл своим долгом бросить осуждающий взгляд на взбалмошную жену Первого Советника. О её непристойном поведении знали даже дворовые собаки. Женщина, позволяющая себе слишком много свобод – позор мужа и семьи.

Когда за последним военным чиновником в приёмной захлопнулась дверь, Розенберг дал волю гневу: сначала выгнал лейтенанта Хованского, а потом быстрым шагом подошёл к жене. Его сильная мускулистая рука схватила тонкое женское горло.

— Пусть будет проклят тот день, когда я согласился на тебе жениться! Если бы не твой отец, я бы никогда даже не посмотрел на тебя! – заорал Бран, всё сильнее сжимая пальцы. – Ты шлюха!

Задыхаясь от боли и нехватки воздуха, Анита впилась ногтями в лицо ненавистного мужа. Тот, зная бойцовский характер жены, тут же отбросил её в сторону. Кровавые борозды на щеках ему не нужны. И так за спиной в Совете над ним вот уже многие годы посмеиваются, называя Брана подкаблучником и выскочкой Лютковского. Может, он и пошёл в гору по карьерной лестнице после женитьбы на дочери Председателя Верховного Совета, но это скорее совпадение, чем закономерность. Розенберг считал все свои достижения личными победами, а не подарками всесильного тестя.

— А ты чудовище! Ты специально отправил туда мою дочь! Ты знал, что там произойдёт! Знал! – неистово закричала она и набросилась на мужа, в порыве злости пытаясь посильнее ударить его по лицу.

Анита хоть и была миниатюрной женщиной, но рука у неё была тяжёлая. Бран ведал про это не понаслышке. Отбиваясь вполсилы от разъярённой жены, он нечаянно угодил локтем прямо ей в нос. Анита, громко запищав, отскочила от мужа. Алая кровь хлынула по губам и подбородку. Она тут же прижала ладони к разбитому носу, смерив Брана взглядом, полным презрения. За годы их брака в глазах Аниты никогда не было любви, а только высокомерная насмешка, иногда сменяющаяся некой брезгливостью по отношению к мужу. У Розенберга не было родовитых корней, таких, как у Аниты. Это она потомок древнего княжеского рода, которому принадлежали обширные земли на востоке Белтурии. А кто он? Выскочка с Андарских гор! Сын свинопаса, который позволил себе ударить дочь князя!

— Милая, я не хотел, — виновато залепетал супруг.

Одно дело называть дочь Председателя шлюхой и совсем другое — избить её. Тесть не простит! А, может, как обычно, сделает вид, что не заметил очередного скандала в их не слишком дружной семье.

— Ты ничтожество! — продолжала кричать жена, поедая генерала горящими ненавистью глазами.

И теперь крик коварной Аниты приобрёл нотки истошного рыдания, словно её убивают в кабинете собственного мужа. Если она ещё мгновение так проорет, то Брану не поздоровится. Продажный Хованский уже звонит своему настоящему хозяину Лютковскому. В этом Розенберг ни на йоту не сомневался. Нужно было успокоить жену, что он и попытался сделать. Тесть хоть и плевал с высокой горы на разборки дочери с мужем, но при условии, что дальше дверей дома они не выйдут. А здесь уже назревала щекотливая ситуация: крики жены Первого Советника и её лицо в крови. Ещё один скандал!

— Анита, милая, с Лексой всё хорошо, — лгал Бран, раскрывая для нелюбимой жены свои холодные объятья.

Он понятия не имел, где их дочь. Повстанцы вырезали почти всех в миссии, а кого не убили, забрали с собой. Списков выживших у миротворческой разведки нет. Её технические возможности ограничены в том регионе. А военная разведка понятия не имеет, как кучке аборигенов удалось обойти сверхточные спутники. По их данным, даже у КонРеса нет такой технологии. Или уже правильнее говорить в прошедшем времени. До этого момента «не было»

— Я не верю! Не верю тебе! – кричала Анита, прижимая ладонь к лицу и отступая от заботливого мужа.

— Милая, — не унимался Бран, пытаясь заключить её в объятья.

Но тут их привычную семейную идиллию нарушило появление Лютковского. Он спокойно вошёл в кабинет зятя. Хованский даже не препятствовал ему. Как и подозревал Розенберг, он сам позвонил и доложил покровителю о ссоре супругов.

Бран, первым увидев тяжёлый взгляд тестя, ссутулился, как дряхлая старушка, и промычал что-то нечленораздельное. По интонации это походило на извинения. Генерал Розенберг тестя боялся до коликов в животе, и каждая встреча с ним вызывала у Первого Советника панический ужас. В его памяти ещё были свежи события девятнадцати годовой давности, когда Лютковский участвовал в суде над собственным сыном. Уму непостижимо, но его тесть вынес смертный приговор Лютковскому младшему. Молодого парня казнили как главаря террористической повстанческой ячейки «Болотные Волки». Они боролись за свободу Белтурии, веря, что когда-нибудь их народ вспомнит героическое прошлое предков и откажется от навязанной им культуры Альянса*.

— Ваша Председательская Светлость, – сопя, как провинившийся мальчишка, отступал Розенберг и со страхом поглядывал на театрально рыдающую жену.

Анита делала всё, чтобы опозорить мужа в глазах своего влиятельного отца и тем самым лишить его поддержки в Верховном Совете. Иногда ей это удавалось. Правда, эффект был непродолжительный. Честолюбивый тесть вспоминал зятя, когда надо было подчистить за ним дерьмо.

Лютковский пафосно достал из нагрудного кармана пиджака платок и протянул его дочери. Та не сразу взяла белоснежное подношение с родовыми вензелями из рук отца. Помня, что высокопоставленный родитель никогда ничего не делает просто так, Анита сначала взвесила, а стоит ли принимать его помощь. Последний раз отец подал ей платок, когда допрашивал по делу «Болотных волков». Но после нервных раздумий женщина всё же взяла протянутый ей кусок материи, быстро приложив его к носу.

— Почему моя единственная внучка оказалась в Сандане? – голос Председателя был спокоен, но не лишен звенящего металла. И это не переживания за внучку, скорее, раздражение.

Холодные синие глаза Лютковского прошлись будто кувалдой по скрюченному от страха Розенбергу, потом по всхлипывающей дочери. Властный дедушка не ждал оправданий или объяснений. Его интересовало лишь одно: как долго они собирались скрывать это? Пусть Лютковский не был когда-то в восторге от беременности дочери, но, разглядев в новорожденной девочке свои черты, признал её. Лекса — полная противоположность Аниты, и это радовало строго деда. Его дочь импульсивная, влюбчивая и недальновидная бабенка, легко меняющая свои идеалы и увлечения, а вот его внучке присуща главная черта рода Лютковских — осторожность. Спонтанные поступки Лекса никогда не совершала. А это значит, что поехать волонтёром в миссию было не сиюминутным решением, и на неё можно было повлиять. Если не словом, то хотя бы силой. Запереть под замок, как когда-то Лютковский поступил с её матерью

— Она хотела помогать людям, — первым осмелился подать голос Бран.

— Людям?! – громко переспросил тесть и тут же задал новый вопрос. – Где ты видел там людей?!

— Я…

— Молчи, идиот! — рявкнул на Розенберга Лютковский. — Ты хоть понимаешь, что будет, если санданцы проведают, кто оказался у них в руках? Что за девку они увели в плен? Что это не просто белая дура, перечитавшая гуманитарных бредней Рандески, а внучка Председателя Верховного Совета и дочь Первого Советника Военного Совета? Ей начнут торговаться! А КонРес устроит настоящую охоту. Ведь заполучив родственницу второго человека после Консула в Альянсе, они смогут диктовать нам свои условия. А ещё, дорогой зятек, если до наших врагов в Совете дойдёт эта информация, то нас быстро сместят с постов. — Говорил Председатель, шаг за шагом напирая на Розенберга. И когда уже вплотную подошёл к испуганному генералу, схватил его за горло, как несколькими минутами ранее он свою жену. — Паттерсон очень болен, — заглянув в самую черноту зрачков зятя, шёпотом просипел Лютковский и сильнее сдавил его горло. — Я думаю, тебе не нужно объяснять, что это значит?

— Нет, Ваша Председательская Светлость, — прохрипел Бран, цепенея от ужаса.

В высших кабинетах разгорается настоящая война. За место следующего Консула будут в прямом смысле рвать глотки. Пока все козыри в рукаве Лютковского. Он Председатель Верховного Совета, и ему подчиняется большая часть военных, половина чиновников боится, как дьявола. Но если просочится информация, что Председатель сотрудничает с КонРесом или поставил личное выше общественного, его сольют, а следом и самого Розенберга. Какой же он дурак! Так глупо подставиться! Отпустить дочь волонтёром в миссии, не просчитав все варианты её пребывания там. Но кто знал, что дикари бросят свои палки и возьмут в руки гранатомёты? Никто. Кроме, конечно, тех, кто им их продал.

— Значит, так, — отпуская зятя, сказал Лютковский. План по спасению чести семьи у него уже давно был. — Свяжешься через Норфолка с нашим агентом в Сумрачной Зоне. Предложишь те же условия, что и по последнему заказу, но с одной оговоркой, — он на мгновение оглянулся на замершую в ожидании дочь, и тут же последовал приказ. – Выйди!

— Нет! – запротестовала Анита, чувствуя материнским сердцем неладное.

Тогда отец не стал с ней спорить, а просто позвал Хованского. И тот выволок женщину из кабинета.

— Девчонку ликвидировать, если нет возможности спасти. Ясно? – уже более сдержанным тоном закончил Лютковский.

— Но она ваша внучка и моя дочь! – впервые восстал против деспотичного тестя Бран.

Розенберг хоть и был тем ещё негодяем, но до Лютковского ему было далеко. С таким равнодушием избавляться от членов семьи Бран никогда не сможет. Наверно, именно поэтому он так и останется Первым Советником и не пролезет до Председателя. И будь у него сын, он бы не отдал его на растерзание Альянсу. И дочерью ради амбиций тестя не пожертвует!

— А болтаться в петле хочешь?! — бесился Лютковский, зло глядя на резко бледнеющего генерала.

— Я лучше пущу себе пулю в лоб, чем прикажу убить собственного ребёнка, — Брану становилось нечем дышать, и он потянулся к пуговицам на рубашке.

— Тогда возьми пистолет и избавь меня от проблем, потому что когда Лекса окажется в руках наших конкурентов, я всё буду валить на тебя. Я не просру пост консула из-за кучки таких недомерков, как ты и моя непутёвая дочь!

Это звучало как угроза, но Розенберг не пошёл на поводу у властного тестя. Он всё-таки расстегнул пуговицу, глубоко вдохнул и посмотрел с вызовом в холодные глаза деда своей дочери.

— Я свяжусь с Норфолком, но только для того, чтобы спасти Лексу. Если всё закончится провалом, я сам себя убью. Убью не потому, что боюсь трибунала и тебя, — ещё одна смелость от генерала, которой раньше не наблюдалось. Обратиться к тестю на «ты». Но отцовские чувства предавали Брану сил сопротивляться мстительному Лютковскому. – А потому что не переживу, что моя любовь к единственному дитя стала причиной его гибели. Вам ясно, Ваша Председательская Светлость?!

С язвительной насмешкой бросил Розенберг последнюю фразу удивлённому тестю. Тот не сразу нашёл, что ответить резко осмелевшему генералу. Вроде Бран всегда был под контролем и выполнял все поручения без каких-либо объяснений, слепо верил своему покровителю, и вот вдруг огрызается! Кусает кормящую его руку, как башенный пёс! Такого неповиновения Председатель никогда не забудет, но генералу уже всё равно. На кону стоит жизнь его ребёнка, и больших причин для восстания уже не нужно. Даже самые трусливые зверьки обретают храбрость льва, когда защищают своё потомство.

— Не играй против меня, Бран. Зубы обломаешь, — шипя, как пустынная гадюка, пригрозил теряющий над ним власть тесть.

— А я пока и не начинал, — огрызнулся зять и, указав кивком на дверь, таким же устрашающим тоном сказал. – Покиньте мой кабинет, Ваша Председательская Светлость.

— Ты уверен? – спросил Лютковский, всё ещё до конца не веря, что Розенберг восстал против него.

— Да, — твёрдо, без тени сомнения заявил бывший союзник.

— Ты об этом пожалеешь.

Лютковский ожидал от зятя безграничной благодарности за чины и звания. Но никак не предательства! Когда на весах верности их делу оказалась жизнь дочери, Розенберг взбунтовался. Бывший союзник — коварный враг! Слишком много знал зятек о махинациях тестя, а значит, его следовало ликвидировать. Поэтому Лютковский спокойно покинул кабинет, будто его оттуда не выдворили, а это он сам решил окончить аудиенцию, напоследок даже не наградив Розенберга очередной порцией угроз. Зачем распинаться и нервничать? Для всемогущего Председателя Альянса мятежный зятек уже труп.

Уходя, Его Председательская Светлость даже не соизволил захлопнуть за собой дверь, оставив их нараспашку. Всё происходящее в кабинете не стало секретом для Аниты. Только выйдя в приёмную, женщина цыкнула на Хованского и нажала кнопку на телефоне. Она знала, что секретарь мужа регулярно подслушивает всё, о чём говорят в кабинете у генерала. Потом лейтенант бежит к своему покровителю и обо всём ему докладывает чуть ли не в письменной форме. Поэтому, когда разъяренный отец, сохраняя внешние признаки спокойствия, ушёл, Анита отправила за ним и его верного пса Хованского, ехидно сказав: «Протявкай полонез предателя Лютковскому!». «Полонез Предателя» был написан белтурским композитором после подписания правительством Белтурии интеграционного договора с Альянсом, потом был гимном сопротивления и уже многие годы под запретом, но настоящие белтурийцы знают его наизусть. Молодой офицер покраснел от стыда, поняв намёк Аниты, и всё-таки побежал следом за хозяином. Ему жизненно необходимо было доложить, какими словами обзывала его дочь, пока он разговаривал с её мужем.

На этот раз Анита медленно входила в кабинет, и в её глазах было уважение. Такой смелости от мужа она не ожидала. С первого дня их вынужденного брака в ней закрепилась жгучая неприязнь к Брану. Она не чувствовала в нём защитника. Даже не видела серой тени настоящего мужчины. Всегда уступчивый… Всегда прогибаемый под властного тестя. Но тут всего несколько минут разговора с отцом навсегда изменили отношение Аниты к мужу.

Почти двадцать лет они жили в одном доме, спали в одной постели, но совсем не знали друг друга. А может, просто не хотели знать? Ведь у каждого были на то свои причины. Анита любила другого, а Бран ненавидел её приданное. Ведь вместе с женой к нему перешёл и её позор. Сплетни, насмешки, это всё преследовало Розенберга, куда бы он ни явился. В когда-то подающем надежды офицере больше не видели талантов. Для высокомерного общества он раз и навсегда стал выскочкой. Протеже Лютковского! Вот как его называли. Всего лишь «протеже». Будто Бран за многие годы службы не заработал себе свою собственную репутацию? И на всё, чтобы он ни делал, спрашивали: «А Лютковский одобрил?». Это унизительно даже для сына свинопаса с гор!

— Что будешь делать? – участливо спросила жена, остановившись всего в метре от Брана.

— Первым делом избавлюсь от Хованского, — обходя край стола, ответил он.

Его взгляд упал на кожаный диван в углу кабинета. Иногда он на нём спал, когда дома становилось совсем невыносимо. И сегодня захотелось немного отдохнуть. Нет, не поспать. Какой сон, когда дочь у повстанцев? Ему просто нужно присесть. Всегда крепкое сердце постепенно начало сдавать.

— Это будет опрометчивый поступок, Бран, — дала совет дочь Председателя и направилась к тому же дивану, что и муж. – Уберешь Хованского, отец приставит нового. А так ты знаешь, что твой секретарь его шпион. Так пусть и дальше льёт в уши Лютковскому, но только то, что нам нужно.

— А ты истинная дочь своего отца, — с некой иронией подметил генерал, уже устраиваясь поудобнее на диване.

— Ты так и не сказал, что будешь делать, — напомнила Анита, присев рядом с мужем и осторожно коснувшись кончиками пальцев его ладони.

Бран с непривычки отдернул руку. Его жена никогда не шла первая на какие-либо отношения. Даже простые объятья были ей противны, а тут сама касается его. Какое-то смешанное чувство возникало в груди генерала, когда Анита вот так с нежностью подсела к нему. Ему и приятно, и настораживает. Лютковские никогда ничего не делают просто так. Значит, и у внимания жены тоже есть причина.

— Полетишь со мной в Сумречную Зону? – разгадал он её.

— Ты ещё спрашиваешь? — улыбнувшись, возмутилась Анита, придвинувшись ещё ближе к мужу.

— А вот этого не надо, - остановил её Бран. — Впервые за долгие годы мы, как супруги, на одной стороне. Так что давай без притворства и лжи. Мы спасаем дочь, и этого достаточно.

Отвергнутая жена медленно поднялась и, посмотрев на мужа с зарождающейся к нему симпатией, сделала несколько шагов назад. Всё-таки Бран не полное ничтожество, как она всегда считала. В нём есть гордость. Жаль, что Анита смогла рассмотреть это только сейчас. Может, рассмотрела она раньше, какой её муж на самом деле, то их совместная жизнь не была бы такой невыносимой. Может быть, они смогли бы полюбить друг друга? И Лекса не замещала бы нехватку внимания в семье желанием быть кому-то нужной? Она была бы сейчас с ними, а не в чёртовом Сандане!