Глава 4.

Рюмина продолжала говорить, ее голос равномерно жужжал, а баронесса уже не слушала. Мысленно она перенеслась в далекую, холодную Россию и еще дальше — вглубь Сибири. Представила себе старца и рядом с ним свою дочь, юную Фредерику...

Гости расходились далеко за полночь. Все были довольны: роскошный прием. Баронесса Матильда фон Гешеле рассыпалась в благодарностях. Она ушла одной из первых, как только позволили приличия. Графиня Рюмина неопределенно пожала плечами.

Отправляясь в путешествие, они знали, что их ждет суровая русская зима. Как ни отговаривал граф Рюмин от поездки, а сделал-таки все возможное для удобного путешествия баронессы. Долго наставлял, снабдил письмами. Накануне отъезда нагрянул с визитом. Наскоро переговорил с бароном и подошел к дамам. Самолично проверил дорожную одежду, приведя тем самым баронессу в большое смущение:

— Нет, нет, матушка баронесса, — разглядывая пальто Фредерики, говорил Петр Иванович, — это не годится! Вот, душа моя, беличья шубка для барышни! И для вас сударыня — лисья! Уж не обессудьте, знать бы загодя…

Баронесса была тронута: неизмеримо величие истинной русской души.

— Господин граф, как я вам благодарна! И госпоже графине тоже. Вы так много для нас сделали!

Глаза Матильды фон Гешеле увлажнились.

— Ну-ну, будет вам, голубушка! Граф приложился к ручке баронессы. Друзья и знакомые, кому приходилось бывать в России зимой, сочувствовали и желали удачи.

Сколько они уже проехали! Пересекали границы и заставы. Заставы и границы... Верстовые столбы... Если бы не эти столбы, можно было бы подумать, что здесь не ступала нога человека. И снега! Столько снега! Бескрайние просторы, заваленные снегом. Невольно закрадывается мысль: а есть ли жизнь в этой бескрайней пустыне?

— Бог мой! Может ли быть такое, что мы совсем одни на белом свете? — думала Фредерика, глядя в окно. — Заехали на край земли?

Звон колокольчика растворялся в мертвой тишине. Да, велика Россия!

Семьи старообрядцев, спасая свою веру, бежали на восток. Уходили с насиженных мест, предавая анафеме всех царей, православных никониан, крестясь двумя перстами и не признавая сатанинский троеперстный «кукиш». Сафонтиевцы не шли на исповедь и не мирились с двойным окладом. Из Повенецкого уезда Олонецкой губернии семья Громовых среди десятков тысяч старообрядцев отправилась на новые земли. Сибирь встречала их неприветливо. Многие гибли в пути. Глубокой осенью при переправе через бурную таежную речку, в ледяной воде, утонула вся семья Громовых. Перевернулся тяжело нагруженный плот, налетел на подводный камень. Стоявший с правой стороны плота Савелий упал в воду последним. Один край плота задрался вверх, и он на мгновение увидел, что вся семья уже в воде. Обожгло холодом, перехватило дыхание, закружило быстрое течение.

«Где мама?» — успел подумать Савелий и камнем пошел ко дну. Рядом с ним барахтался кто-то из братьев. Скользнула рука, кто это был, разглядеть не сумел. Мощное течение не давало возможности грести. Потемнело в глазах. Савелий быстро поплыл: поток уносил его. Благо, что овчинный тулуп парня был расстегнут. Он изловчился и сбросил его. И как будто камень с шеи снял. Стало легче. Он сумел из последних сил оттолкнуться от дна, вынырнуть и глотнуть воздуха. Рядом уже никого не было. Плот и родные остались далеко позади.

«Господи, что же это? Господи, спаси и сохрани! Где все мои-то? Где они?»

Мысли неслись вихрем. Савелий, выбравшись на берег, едва прокашлявшись и отдышавшись, отчаянно вертел головой по сторонам.

Мокрого с головы до ног парня била крупная дрожь. Едва поднявшись и переступая непослушными ногами, он побежал назад, к месту крушения. На берегу никого нет. Прислушался. Ни звука, только в сапогах противно чавкала вода. Как безумный, стал бегать по берегу взад и вперед, жадно вглядываясь в противоположный берег в надежде увидеть своих родных там. Громко кричал: «Ма-ма-а-а-а! Оте-е-е-ц! Бра-а-а-тка-а-а-а...» — но, как не прислушивался, ответа не было.

Так он и стоял, мокрый, трясущийся, один-одинешенек на пустынном берегу реки. Больше из семьи Громовых никто не уцелел. Мать Аграфена Веденеевна, отец Севастьян Митрофанович, старший брат Григорий, беременная жена брата Алена, двое младших братьев Савелия — Мартын и Михаил — камнем пошли на дно. Спастись удалось только Савелию, в семье он был самый рослый и сильный.

Бог, их Бог многомилостивый, всемогущий Бог позволил утонуть всей семье! И оставил его одного на пустом берегу, с пустыми руками, в глухой тайге!

Здоровенный парень упал на колени и, воздев руки к небу, кричал:

— Зачем?! Зачем мне одному жить? Где моя семья? Куда мне идти? Отчаянию не было границ. Он катался по земле, колотил огромными кулачищами, словно пытаясь что-то вытрясти из нее. Вид Савелия был страшен. Его голова моталась из стороны в сторону, слезы текли ручьем, он не видел их и не вытирал. Разбитыми, окровавленными руками рвал на себе мокрые растрепанные волосы. Словно дикий зверь, метался по берегу. Полными животного ужаса глазами дико озирался вокруг. Нечеловеческий крик оглашал пустынный берег и пугал все живое.

— За что?! — ревел он, словно раненый зверь. — За что, я тебя спрашиваю? За что? Ведь они ни в чем не виноваты! За что? — в сотый раз спрашивал в бессильной ярости раздавленный человек.

— Нет у тебя глаз, коли ты не увидел! Нет у тебя ушей, коли ты не услышал! Нет у тебя силы, коли ты не спас их. Нет тебя! Нет! Одна пустота...

Белый свет обернулся черным. Заволокло солнце, день померк. В душе человека сгустились сумерки. Тошно. И он отринул Бога...

Медленно стащил с себя мокрую одежду, отжал и натянул снова. Вылил из сапог воду. Нашел уцелевший нож. Его пронизывал холод. Надо двигаться, иначе — смерть. Ниже по течению он заметил, что бурный поток смилостивился и выбросил на берег старинный сундук. В сундуке иконы и рукописные книги. Больше коварная река ничего ему не вернула. Как безумный, бросился парень к спасенному имуществу. Старинные иконы рублевского письма, те, которыми так дорожила матушка, рукописные книги, которые читал отец.

Тащить за собой тяжелый сундук не было смысла. Разбить не поднялась рука. Савелий вынул из-за голенища сапога нож и выкопал яму, словно могилу. В этой яме он «похоронил» сундук.

— Это все, что у меня есть! — вслух подумал Савелий. — Если выживу — вернусь, а если нет... значит, так тому и быть. Место памятное, в жизни не забуду.

Долго еще стоял потерянный Савелий у таежной речки в надежде на чудо. Две собаки, повизгивая и отряхиваясь, стояли рядом с ним на берегу. Вкусив свою жертву, река, как ни в чем не бывало, несла свои воды дальше по камням и перекатам.

Еще раз он бросил тяжелый взгляд на реку и двинулся в лес. Гнал холод. Долго шел по тайге потерянный, куда шел — не знал, но надо было двигаться. В душе пусто — Бог покинул его. Только две собаки бежали за ним. Ближе к ночи соорудил шалаш из веток и нарезал лапника. Уснуть не смог, бил озноб. Тщетно прижимал к себе собак, пытаясь согреться. Одежда так и не просохла — октябрь.

Савелий уже настолько обессилел, что не мог идти. Полз, сам не зная куда. Он решил про себя, что упадет, только когда все силы оставят его. Могучий организм сопротивлялся, не допуская смерти. Только вот сил оставалось все меньше и меньше. Савелий был страшно истощен. Он срывал мерзлые грибы, изредка находил орехи, выкапывал из земли съедобные корни. Скудная еда не спасала от голода. Свой полушубок он сбросил в воде, иначе бы утонул.