Глава 20

Супруга Исидора была родом из Дельты - это была красивая восемнадцатилетняя чистопородная египтянка с древнейшим именем Анхес. Но, едва познакомившись с этой госпожой, я понял, что Исидор взял ее не из-за знатности, и даже не столько из-за ее красоты или египетской крови. В непроглядно-черных глазах Анхес читались боль и гнев, которые требовали неустанного врачевания души, - вся ее семья была уничтожена персами. Ее отца с матерью зарезали, младшего брата увезли в плен, чтобы сделать евнухом, а три младшие сестры перед смертью подверглись жестокому надругательству. Сама Анхес спаслась только потому, что спряталась с головой в пруд и дышала, сжав зубами стебель кувшинки...

Я узнал об этом от Исидора в первый же день после обеда, когда мы остались наедине, - и впоследствии, глядя на его жену, я каждый раз вспоминал о ее прошлом, в сравнении с которым меркло все пережитое мной.

- Я назвал Анхес моей сестрой семь месяцев назад, - сказал Исидор, сидя рядом со мной на крыше и глядя на закат. - Я так желал дать ей утешение и укрепить ее веру в богов...

Он мотнул головой; поднял и опять уронил руки, словно признаваясь в своем бессилии.

- Если она и нашла с тех пор утешение, то не во мне!

- Ну конечно же, в тебе, - ответил я с горячностью. - Ты знаешь, как много значит любовь!

Мне было известно, что "сестрой" у египтян принято называть жену или возлюбленную.

Исидор мрачно усмехнулся. Он коснулся своих коротких черных волос.

- Я еще не знал, как Анхес умна, когда ввел ее в мой дом... Она нигде не бывала, в отличие от меня, и не учила никакого языка, кроме языка Та-Кемет. Но она всегда чувствует, когда мои слова пусты. Скажи мне, экуеша, неужели наши боги и вправду умерли или бесконечно ослабели?..

Я прикусил губу, задумываясь, как ответить ему, чтобы не ранить. Мы, эллины, никогда не уповали на своих богов так, как египтяне, и не искали в них высшей истины: потому мы никогда так и не разочаровывались в своих покровителях. А может, мы попросту лучше умеем рассуждать?.. Недаром именно греки стали для всего мира учителями логики!

Но бывают вещи, в которых логика бессильна, - молиться так истово, как Исидор, я никогда не был способен, и не умел достигать экстаза в единении с высшими силами...

И я сказал то, что думал:

- Боги черпают свою силу в людях - так мне кажется. Может быть, им тоже приходит свой срок, просто их век гораздо дольше людского! Одни боги слабеют, и на смену им приходят другие!

Исидор вздрогнул, как будто я сказал что-то непозволительное. Наверное, это и было богохульство; но немного погодя мой родич согласно кивнул.

- Да... наверное, ты прав. Моя мать до самой смерти почитала Ахура-Мазду, ты знаешь?.. И отец мой тоже чтил бога персов, а из богов Та-Кемет поклонялся одной только Нейт, владычице всего сущего. Однако меня отец вырастил в вере предков.

Он вздохнул.

- Как ты думаешь, почему?

Я не ответил - нужды не было. Я понимал теперь, что людей, подобных Исидору, рассуждения о богах успокаивают - даже о богах, в которых они больше не верят.

Я видел на ногах, плечах и правой стороне груди Исидора белые шрамы, и мне очень хотелось расспросить его о том, где и как он сражался. Но я не решался напомнить ему о войне. Однако Исидор заговорил об этом сам - и, рассказывая о своих подвигах, он словно бы не гордился ими, а просто хотел избавиться от боли.

- Я примкнул к его величеству Псамметиху еще до того, как повстречал мою жену. В нем нет божественной крови, и он даже не сын Та-Кемет - он ливиец...

"Какое это имеет значение?" - чуть не вырвалось у меня.

Исидор потер некрасивую отметину на правой голени и мрачно усмехнулся.

- Ты думаешь, что это неважно? Многие мои сородичи теперь тоже так думают. И мы пошли за нашим последним царем только потому, что он явился из дикой пустыни и сумел внушить персам страх. Мы освободили почти всю Дельту.

Он опять взглянул на свою боевую отметину - долго рассматривал ее; потом поморщился и отвернулся.

- Я был лучником и пращником.

- Отлично! - от души похвалил его я. - Ты храбрец!

Исидор покачал головой.

- Я не был храбрецом, экуеша, я был как все... Храбрецом был наш вождь. Но вождя с нами больше нет, и я больше не воин.

Мысленно я позавидовал его способности к суждению о себе. Прежде Исидор был высокомерен потому, что ничего еще в жизни не испытал; теперь же этот молодой жрец оценивал себя честнее и беспощаднее, чем я.

- Псамметих... убит? - осторожно спросил я.

Исидор печально улыбнулся.

- Еще нет.

Мне очень хотелось спросить - отчего сторонники Псамметиха оставили его; но я пощадил чувства моего друга и промолчал. Нетрудно было догадаться, как все произошло: персы задавили египтян числом, и те бунтовщики, что не были перебиты, рассеялись. Персы укрепились по всему свету, кормились и множились по всему свету - египтянам же новые силы черпать было негде.

Я сочувственно положил руку на плечо Исидора; он вздрогнул и поднял голову.

- Прости, что превратил тебя в сосуд для моих жалоб!

Я улыбнулся.

- Разве я тебе не брат?

Исидор горячо пожал мне руку.

- Ты лучше, чем брат! Но расскажи мне, зачем ты приехал?

Он вдруг спохватился.

- Ты хотел встать со мной рядом в этой битве, и я очень тебе благодарен... Но ведь есть и другая причина, не так ли?

Исидор поднялся с места, тревожно глядя на меня, и я вынужден был тоже встать.

- У тебя случилась беда, Питфей?

Я рассмеялся. После всего увиденного здесь, в Египте, мне было даже неловко признаваться, что именно погнало меня к нему в Коптос.

- У кого теперь нет беды, Исидор? Я держу за пазухой кое-что, в чем я должен тебе признаться, но это подождет. Давай сейчас спустимся к твоей Анхес и почтим ее. Может быть, я тоже сумею ее немного развлечь!

Исидор послушал меня, и мы спустились по лестнице в столовую. В доме Исидора по-прежнему было трое слуг - эллинка по имени Ианта, прежде служанка бабушки, старый слуга его отца Меху и Нахт-Мин - слуга Исидора и управитель, ведавший делами господина вне дома.

Когда мы сошли, Анхес хозяйничала на кухне, располагавшейся на заднем дворе под открытым небом, как всегда у египтян. Жена Исидора, склонившись, давала какие-то наставления Ианте, которая стояла, вобрав голову в плечи. Не потому, что госпожа была с ней груба, нет, - однако в поведении египтянки проявилась та властность, которая дает женщинам отраду в отсутствие мужчин...

Завидев нас, Анхес выпрямилась с кошачьей грацией. По ее губам скользнула улыбка, и она слегка поклонилась мне - как гостю.

Я поклонился в ответ.

- Ужин скоро будет готов, - сказала госпожа по-гречески, немного коверкая слова. - Ждите.

Мы удалились и заняли места в пустой столовой: там для нас был оставлен кувшин пива, к которому мы не притронулись.

Вскоре появилась Ианта с подносом еды, а за ней Анхес, с таким же подносом. Ужин был скромный: чечевичный суп, жареная рыба, ячменный хлеб и сыр.

- Прости, угощение скудно, - Исидор развел руками.

Мне стало стыдно за него.

- Какие тут извинения, что ты!

Я поблагодарил Анхес, и мы принялись за еду. Я был голоден - но после рассказа моего друга у меня кусок застревал в горле под взглядом этой женщины. Однако простая египетская еда, приготовленная ее стараниями, была горячей и вкусной.

Я похвалил ужин по-египетски, и Анхес учтиво наклонила голову. Однако я видел, что она отлично понимает, отчего я так любезен с ней.

Я заметил, что ее прямые черные волосы, разделенные пробором, подстрижены до середины шеи. У нас волосы обрезают только рабыням или в знак траура. Однако среди египетских женщин такие прически очень распространены; многие свободные египтянки, верные обычаям, и по сей день носят короткие волосы, а некоторые вовсе сбривают их, подобно мужчинам, и надевают парики. Анхес свои волосы украшала белой лентой или повязкой, обхватывавшей голову, и носила прямые калазирисы и ожерелья-воротники - как делали женщины этой страны тысячи лет назад. И хотя супруга Исидора казалась способной воспринять любые изменения в укладе жизни, она вовсе не приветствовала их.

"Только это им и осталось, - подумал я, - с достоинством хранить память о былом".

После того, как служанка унесла пустую посуду, она выставила для нас кувшин вина Дельты. Это была большая драгоценность в нынешнее тощее время.

Я взглянул на Исидора - вот теперь пришла пора мне рассказать о том, что привело меня сюда, и о том, что я претерпел дома. Мой друг меня отлично понял. И жена его Анхес тоже поняла - женщины очень восприимчивы к таким вещам.

Я думал, что хозяйка уйдет, оставив мужчин в обществе друг друга. Но Анхес, похоже, вовсе не собиралась этого делать, как и Исидор не собирался ей указывать.

В Элладе такое было бы непредставимо! Исключение у нас делается разве что для некоторых гетер - таких, как моя мать. Ведь вы уже знаете, что она была особенная.

Анхес взглянула на мужа, приподняв узкие черные брови. Исидор улыбнулся супруге и обратился ко мне:

- Анхес желает послушать твою историю вместе со мной. И я предпочел бы, чтобы она осталась. Я все переведу ей.

Конечно, мне было не спорить с хозяином дома. Да и развлечь Анхес в ее несчастье было бы не худо - подумал я. И коротко рассказал о том, как провел эти два года: о том, как Каллист Диагорид покровительствовал мне в моих занятиях, как он был убит ночью своими стражниками, а я бежал...

При этих словах Исидор очень взволновался, и Анхес тоже встрепенулась. Хотя супруг переводил для нее мои слова, она, по-видимому, многое понимала и сама.

Я сказал и о войне у нас на Родосе, и о смерти отца. Когда я перешел к тому, как бежал на Крит, и упомянул мою невесту, Анхес вдруг подняла руку, прерывая меня: она обратилась к мужу.

- Анхес просит тебя рассказать о твоей невесте подробнее, - перевел Исидор. Нахмурившись, он коснулся моей руки и спросил:

- Ты ей признаешься?

"Признаешься!" Как будто это составляло мое главное преступление...

Я кивнул. После чего рассказал его жене, жертве изуверов-персов, кто такая Поликсена.

Когда Исидор передал жене мои слова, Анхес свела брови и посуровела. Ее точеные прямые плечи опустились. А потом египтянка быстро и резко проговорила что-то.

- Моя жена сказала, что ей жаль эту девочку еще больше, чем себя, - перевел Исидор.

Я не стал спрашивать, почему. Иных тайн женского сердца лучше не касаться - это я давно понял.

Мы некоторое время помолчали, сидя втроем за двумя обеденными столиками. Анхес разлила вино, но я едва пригубил свою чашу. А потом Исидор спросил - хочу ли я, чтобы он дал мне убежище.

- Твое положение на Родосе плохо, я это понял, - сумрачно сказал мой друг. - Но путешествовать через всю Та-Кемет еще опаснее. Да будут благословенны боги, что осияли твой путь к нам...

Я горячо подтвердил, что именно этого я и желал бы больше всего.

Исидор повернулся к жене, и некоторое время они оживленно говорили на своем языке. Было видно, что он и его супруга крепко дружны, - а это даже лучше любовной страсти. Вдруг я опять ощутил себя лишним в их доме, ничтожным чужаком!

- Анхес согласна, что дать тебе убежище - это Маат, - сказал Исидор, вновь обратившись ко мне.

Потом он улыбнулся, и из блюстителя египетской нравственности и жреца снова превратился в моего дорогого друга.

- Живи у нас сколько пожелаешь.

Я от всей души поблагодарил его; потом поклонился Анхес и поблагодарил ее тоже. Я не собирался обременять их собой долее месяца - насколько я понял, война здесь уже почти закончилась, потому что египтяне истощили силы. И вряд ли меня будут искать на Крите так долго.

Хотя я намеревался написать письмо Поликсене перед отъездом - чтобы обо всем узнать у нее наверняка.

Я прожил у Исидора с женой три с половиной декады. Я платил Анхес за гостеприимство, хотя пояс мой к концу срока изрядно полегчал: но этого требовала простая порядочность.

Я узнал эту египтянку немногим лучше, чем вначале, - она была молчалива и все чувства приберегала для мужа. Как и следовало добродетельной жене, на мой взгляд. Однако в доме Исидора я нашел бабушкину лютню и порою утешал их обоих своим искусством. Анхес мои песни трогали до слез, но я подозревал, что это не дань моему таланту: музыка вызывала у нее счастливые воспоминания о невозвратном прошлом...

Война действительно кончилась. Даже если Аха-Рахотеп и доставил новую партию оружия ливийскому войску царя-скитальца, ни о каких выступлениях с юга мы более не слышали. И это оказалось облегчением для многих, несмотря на то, что Египет опять был поставлен на колени.

Я беспрепятственно посетил Навкратис и отправил письмо на Крит. Страна уже начала залечивать раны, и река почти очистилась от трупов. Персы, которых я видел по дороге, снова держались в Египте как полновластные хозяева, но мира не нарушали.

Поликсена ответила мне сама - я с жадностью прочел строчки, выведенные ее милой рукой с ученической старательностью; потом я перечел ее письмо и поцеловал его. Моя невеста писала, что обо мне действительно спрашивали в Кноссе, но это было почти месяц назад, и их семью никто не заподозрил в укрывательстве. Я мог смело возвращаться!

Я с чувством глубокой признательности простился с Исидором и его женой и покинул многострадальный Египет, отправившись обратно - на родину моего сердца.