Глава 19

Теперь корабли, курсировавшие между Критом и Египтом, редко выходили в море поодиночке - нападения пиратов с юга опять участились. Египтяне проявили большое упорство в борьбе, которого я от них, признаться, уже не ожидал: и азиаты во множестве покидали землю, горевшую у них под ногами. Персов было слишком много, и морским разбоем занялись те, кому не хватило места на суше...

Я взял на вооружение слова Критобула, и купил место на одном из четырех отлично оснащенных кораблей торговой флотилии, направлявшейся в Навкратис. Обычно урожайный Египет поставлял другим странам зерно - теперь же египтяне сами голодали: персидские кони вытоптали то, что не было сожжено и съедено; и Навкратис просил у критян хлеба, который был ранее закуплен у них же. Пшеница и ячмень в Египте очень вздорожали, и критские купцы беззастенчиво этим пользовались.

Я расспросил об этом одного из торговцев, с которым познакомился в дороге. И попытался разузнать, в самом ли деле на юге, как и прежде, спокойно.

- Я там не бываю, и чужаков там не любят, - ответил купец, рассматривая меня с привычным для меня большим любопытством. - А сейчас туда лучше и вовсе не соваться. Я и тебе не советую!

Я сумел перевести разговор на другое, попросив рассказать о том, кто возглавил восстание в Египте и много ли у него сторонников.

- Сторонников-то много, а вот толку будет мало, уж поверь мне, - откликнулся мой попутчик. - Во главе восстания фараон Псамметих... царской он крови или нет, кто теперь разберет; а иные говорят, что и вовсе ливиец. Он собрал вокруг себя ливийцев и египтян с севера: думаю, к нему и немало южан перебежало, кому жизнь не дорога. Зачем только зря бучу поднимать? Только стервятников да крокодилов кормить! Персов-то великие тыщи, они и с востока теперь прут, через Азию!

Мне стало дурно: я необыкновенно отчетливо представил себе Исидора, с метательной палкой или с луком в руках. Вот он, взобравшись на какую-нибудь плоскую крышу или стену, выпускает стрелы в бесчисленных чернобородых врагов, одну за другой; но персы все равно одолевают, сбрасывают моего родича вниз или срубают его беззащитную обнаженную голову... Или он уже опять отрастил волосы, потому что теперь не до благочестия?..

- Эй, юноша! Ты здоров?

Мой собеседник энергично похлопал меня по спине, заставляя очнуться. Если бы мы стояли, а не сидели, я мог бы выпасть за борт, и на том, скорее всего, кончились бы мои приключения: плавать я умел немногим лучше, чем драться с оружием в руках.

Я заставил себя улыбнуться купцу и поблагодарить за заботу; но поддерживать беседу больше не мог. И все, что мне было нужно, я выяснил.

В Навкратисе я сошел готовый к бою. Насколько мог. Из оружия при мне был только мой всегдашний посох - и железный трехгранный кинжал, когда-то подаренный отцом: единственная память о Никострате. И теперь, когда мальчишеская дурь из меня повыветрилась, я радовался, что мне еще ни разу не пришлось воспользоваться этим кинжалом.

Чем он может помочь мне здесь, если в Египте и вправду идет такая резня?.. Я не знал и не хотел задумываться: бывают мгновения, когда осмотрительность - не лучший советчик мужчины.

Свою кифару, которая была тяжела и делала меня неповоротливым, я оставил в доме Критобула, - ее я тоже отдал на хранение Поликсене. Если мне еще придется играть, никто не скажет, что я делаю это из трусости и в ущерб долгу!

Хотя в Навкратисе и на подступах к нему было покамест спокойно, здесь уже ощущалась близость войны. В городе царила еще большая, чем обычно, суетливость, на широкой реке образовался затор - слишком много судов спешило вверх и вниз по течению, и зачастую тяжело груженные барки не могли разойтись, зацепляясь веслами. И в Навкратисе было непривычно много египтян: такого я еще не видел!

Помимо мирных жителей, множество воинов, опаленных солнцем, в круглых шлемах и кожаных панцирях поверх белых льняных рубах, наполнили городские казармы и улицы. Они были так злы, напившись вражеской крови и навидавшись убийств и пыток по всей Та-Кемет, что даже греческие стражники от них отшатывались, не решаясь дать отпор этим сплоченным отрядам. Впрочем, против эллинов я с их стороны насилия не видел - очевидно, греки сочли за лучшее давать египетским повстанцам все требуемое добром, снабжая их зерном, холстом для перевязок, палаток и парусов, кожами, а также оружием.

К такому-то отряду, который собрался возле готового отчалить корабля, я и решил прибиться - я заключил, что путешествовать с ними будет всего безопаснее. Не скажу, что это было легко.

Я подошел к одному из египтян - напомнившему мне тех наемников, которые позапрошлым летом охраняли меня и Исидора по пути на Родос. Этот человек, высокий, с пронзительными черными глазами, был десятником в своем отряде.

Я плохо владел египетским языком: но, увидев, что египтянин обратил на меня внимание, я улыбнулся и заговорил с ним, напрягая всю свою память.

- Я друг! Мне нужно на юг, и я заплачу!

- Друг?..

Египтянин впился в меня взглядом; а потом рассмеялся. Белые зубы и белки глаз зловеще сверкнули на темном лице.

- Деньги есть, экуеша? - спросил он. И приблизился ко мне вплотную: но я отпрыгнул назад раньше, чем он коснулся меня.

Я перебросил посох в левую руку, а правой схватился за кинжал. Кровь во мне забурлила, и мне показалось, будто сила моего отца передалась мне через его оружие!

- Деньги у меня есть, и я заплачу, - повторил я, сжимая зубы и уставившись в лицо противника. - Тебе еще не довольно крови на твоей земле?..

Улыбка сбежала с лица надменного африканца, и он приостановился. Очевидно, я хорошо дал понять, что за мое ограбление хотя бы одному из них придется заплатить жизнью.

- Хет! - сказал командир отряда, что значило по-египетски: так и быть. Он кивнул мне. - Ты поедешь с нами и заплатишь потом.

Десятник безрадостно усмехнулся, взглянув на своих молчаливых воинов.

- Это Маат.

Я понял его: египтянин подразумевал, что Маат, - божественной справедливости, - на его земле больше не будет. Я поблагодарил воинов, но они уже почти не слушали иноземца, занявшись своими делами.

Я вместе с ними подождал, пока матросы кончат погрузку, - египтяне везли на юг партию оружия, - а потом поднялся на борт. Гребцы с трудом вывели барку на середину Нила - к счастью, другие корабли к этому времени разошлись, и нам никто не помешал.

Какое-то время я стоял, глядя на реку и сжимая свой посох, как оружие. Мое возбуждение еще не прошло. Я не сразу почувствовал, что начальник египтян подошел ко мне.

Я резко повернулся - но он не проявлял признаков враждебности: египтянин спокойно спросил, докуда мне нужно добраться. Я понял его только по интонации.

- В Коптос... Гебту, - я употребил египетское название города.

- Гебту? Хорошо, - египтянин удовлетворенно кивнул и разразился длинной гортанной речью, из которой я понял только слово "либу". Мои охранители везли все эти луки, щиты и копья ливийцам - дальше на юг. Может быть, они там формировали и обучали новые воинские отряды втайне от персов! Я еще не смел вздохнуть с облегчением - но моя тревога за Исидора уменьшилась. Возможно, Коптос война обошла стороной!

Я сел и, скинув котомку, вытащил из нее свое плетение: я по-прежнему занимался этим, чтобы пальцы не утрачивали гибкости, и такие упражнения хорошо успокаивали. Египтяне были постоянно настороже и гораздо лучше знали, что ждет нас выше по течению, - так что для меня было излишне все время оставаться в напряжении.

Вскоре, однако, я вынужден был оторваться от своего занятия: я услышал полные ненависти и отвращения возгласы египтян. Воины показывали друг другу на берег. А взглянув в этом направлении, я выронил недоплетенный коврик из лозы.

Горело какое-то селение - тростниковые крыши хижин были подожжены стрелами. На берегу валялись обезображенные, окровавленные трупы селян; обезглавленное тело одной молодой женщины наполовину утонуло в воде, и по реке широко расплывалась кровь. Меня затошнило, как тогда, когда я мальчиком принял участие в битве с пиратами: хорошо, что мы плыли против течения.

Однако все эти зрелища давно стали для воинов Та-Кемет привычными. И я понял, что не горящие дома и не зарубленные люди вызвали их негодующие восклицания. Проследив за взглядами солдат, я увидел, что на трех пальмах вниз головой повешены дети - мальчики не старше шести лет, голые и мертвые: их прибили копьями за лодыжки к чешуйчатым стволам... Причем, скорее всего, подвесили их еще живыми!

Вот тут меня вырвало: накатила ужасная слабость и я перегнулся через борт, сотрясаясь от спазмов. А потом я ощутил на плече жесткую руку начальника отряда - он вздернул меня на ноги, как когда-то отец.

- Что, экуеша, у вас так еще не было? - усмехаясь с ненавистью, спросил египтянин. Я не понял самих слов - но мне как никогда казалось, что мы с этим человеком говорим на одном языке.

- Не было и не будет, - сухо ответил я.

Я утер рот и поклялся себе больше не раскисать.

По пути на юг мне пришлось наблюдать еще не одну такую картину: и чувствительность моя поуменьшилась. Впрочем, я уже видел разоренные персами деревни у нас на Родосе, - в египетских селениях вид и запах смерти были такими же. Я понял, однако, что в первой деревне с жестоко казненными детьми побоище было недавним - возможно, мы разминулись с персидскими карателями всего только на пару часов. А другие деревни пожгли давно, трупы были по большей части убраны, и персов мы поблизости не видели.

Но, приближаясь к Мемфису, я опять увидел огонь. Персы жгли все, что могли, - они поклонялись всеочищающему пламени, которым поражал врагов их единый бог, Ахура-Мазда.

И я понял, что в Мемфисе прямо сейчас идет сражение. Я увидел бойню на улицах! И увидел, что на восточном берегу собрались персидские всадники в пестрых одеждах с ромбическим орнаментом, с мощными луками за спиной!

- Пригнись, экуеша! - вдруг рявкнул у меня над ухом командир египтян: я упал плашмя, еще не успев сообразить, что происходит, и тотчас надо мной просвистела стрела.

Нас обстреливали еще некоторое время, а потом персы на берегу ввязались в драку, и мы смогли проскочить. Был убит один гребец и ранены двое воинов. К счастью, не смертельно. А мне, когда все кончилось, стало очень стыдно, что я так и не смог ничем помочь моим товарищам поневоле!

Я предложил себя на место мертвого гребца. Египтяне удивились и посмотрели на меня с одобрением, но сказали, что это не нужно: запасной гребец на судне имелся.

Больше мы такой опасности не подвергались - но это происшествие сблизило меня с египетским военачальником, спасшим мне жизнь. Его звали Аха-Рахотеп, то есть "Воин, угодный Ра". Я понял, что он был потомственный южанин, как и Исидор, и начал свою службу уже при Дарии; и смирился со своей долей, как многие. Но теперь "его мера переполнилась" и он обратил свое копье против врагов Та-Кемет...

Я искренне посочувствовал этому отважному человеку. Но обрадовался, узнав от него, что в Коптосе персов еще нет.

Тогда и Аха-Рахотеп, в свою очередь, спросил, кто ждет меня в Коптосе. Мое путешествие было поистине необычно в нынешних обстоятельствах - большинство чужеземцев из южных городов изгнали или истребили. Неожиданно мне стало страшно, что меня там убьют, даже не разобравшись, кто я такой!

Я объяснил как мог доходчиво, что в Коптосе живет мой брат. Египтянин изумился, но потом истолковал мои слова по-своему: его отец застал те времена, когда греков в Египте жаловали. И старый фараон Амасис благоволил им. Тогда немало греков и египтян переженились между собой.

Аха-Рахотеп сказал, что, когда мы причалим в Коптосе, он сам проводит меня до дома Исидора. И задумчиво прибавил, что не возьмет с меня денег. Это, как сказал египтянин, правда его сердца, которое открыто всемогущему Осирису.

Я, конечно, горячо поблагодарил начальника отряда повстанцев, - но настоял на том, чтобы заплатить за сделанное мне добро. Мне хотелось помочь его делу, каким бы безнадежным оно ни представлялось...

По мере продвижения на юг следы разрушений стали попадаться все реже - а южные города, мимо которых мы проплывали, имели совершенно нетронутый и неприступный вид, словно эту землю никогда не попирала вражеская нога.

В Коптосе мы остановились. И Аха-Рахотеп, взяв с собой троих солдат, отправился в город по своим делам: они захватили с собой меня.

Городская стража досматривала нас очень тщательно - и без моих спутников-египтян меня бы точно не пропустили: я видел, как Аха-Рахотеп выгораживает меня, сопровождая свои слова выразительными жестами. Я, охваченный вдохновением, назвал имя и должность своего коптосского родственника: Исидор, сын Тураи, смотритель караванных путей и жрец Хнума. Как это будет по-египетски, я помнил.

Наконец мне поверили... это значило, что Исидор все еще жив!

Мы быстро дошли до его дома. И я постучался, попросив моих охранителей подождать.

Исидор открыл мне сам. Он был дома, и он очень изменился, как вся его страна.

Сын моей царственной бабки вырос, раздался в плечах и снова отрастил волосы - таким я любил его гораздо больше, чем в облике отрешенного жреца; и по глазам моего друга я понял, что он воевал.

- Экуеша, брат мой!.. - воскликнул Исидор, оправившись от изумления.

Мы бросились друг другу в объятия.

- Как я рад, что ты жив! - воскликнул я, снова посмотрев в его сияющие черные глаза.

- А я рад, что жив ты, добравшись сюда, - ответил Исидор. К нему вернулась всегдашняя серьезная сдержанность. - Пойдем, я представлю тебя моей жене.