Глава 4.

Деревня встретила утро знатным морозом и не такой яростной метелью. Лучи зимнего солнца не могли пробраться через белую пелену и заглянуть в окна спящего господина Сапсана. Тот спал на диване, натянув лёгкое лебяжье одеяло до самого подбородка.

Максим проснулся как никогда поздно – в десять. Первые секунды он пытался понять, где находится, пока запах древесины от камина не вернул его к реальности.

Воспоминания о вчерашнем вечере всплыли в голове, вызвав смешанное чувство досады и удивления. Ему было непривычно ощущать себя вне привычной городской среды, но эта обстановка именно в этой усадьбе, наполненная уютом и тишиной, обладала странным успокаивающим эффектом.

Мужчина поднялся, чувствуя, как тело ломит от долгого сна. Но жаловаться было бы глупо. Максим не мог не признать, что даже этот жёсткий, в буграх диван оказался лучше, чем он ожидал, когда только зашёл в этот дом. А главное его удивила хозяйка. Олеся… Грозный воробей… Маленький тёплый воробушек.

Гость сложил в стопку постель и накинул тонкий свитер, одолженный Олесей к тем вещам, в которые Максим переодевался вчера. Отец Олеси явно был человеком внушительных размеров, потому что рукава свитера болтались у Максима на запястьях.

На кухне раздавались лёгкие звуки: стук посуды и шорох чего-то, что резали на деревянной доске.

Максим втянул носом запахи. Странно, но сегодня никакого запаха нафталина ему уже не чудилось.

У входа на кухню мужчина остановился, заглядывая в приоткрытую дверь. Вчера он не ошибся. Эта молодая хрупкая и в тоже время сильная женщина вызывала нешуточный интерес.

Олеся стояла у стола, уже одетая в уютный белый свитер и тёплые васильковые штаны, с хвостиком небрежно собранных рыжих кудрей. Её движения были быстрыми и уверенными, и мужчина залюбовался, наблюдая за девушкой.

— Доброе утро, — наконец произнёс он, толкая дверь и входя в кухню.

— Доброе, — обернулась она, приветствуя его лёгкой улыбкой. — Как спалось на новом месте?

— Честно? Диван явно пережил лучшие времена, — усмехнулся он, садясь за стол. — И спасибо за одеяло. Оно утром спасло от холода, когда камин потух и груба стала остывать.

Олеся кивнула, продолжая резать хлеб.

— Голодный? На завтрак — жареная картошка и соленья из погреба. Изысканной кухни здесь не жди.

Он машинально провёл пальцами по краю чашки, переводя взгляд на Олесю.

— И не надо, — отозвался Максим, поднимая чашку с уже налитым чаем. Он втянул носом запах чая, который заварила хозяйка. Его приятный аромат приносил удовольствие. Глотнув, он добавил: — Здесь свой колорит, приправленный твоей заботой.

Она остановилась на мгновение, явно удивленная его словами, но быстро вернулась к своим делам.

Олеся говорила о своих будничных делах, пока раскладывала еду по тарелкам. Девушка что-то рассказывала, но Максим ловил себя на мысли, что слушает не слова, а интонацию — она была особенной, с легкими нотами доверия и внутреннего спокойствия. И никакой чопорности и желания показать себя с лучшей стороны.

— Ты не такая, как другие, — вдруг отозвался он, даже не осознавая, что говорит вслух.

Олеся удивленно взглянула на него, поднимая брови.

— И в чем же моя уникальность?

Максим улыбнулся, наклонившись ближе.

— Ты живешь по своим правилам. У тебя есть стержень. Ты следуешь своим убеждениям.

— Что ж, со стороны виднее, но не такая решительная, как ты представляешь.

Олеся как-то горько улыбнулась, как будто вспомнила что-то не очень приятное из своей жизни. Слова мужа ее поразили. Рядом с ним она совсем забыла об Артеме.

Взгляд Максима имел странное свойство — он не просто смотрел, а будто заглядывал внутрь, ища что-то скрытое. Олеся почувствовала легкое волнение. Этот человек притягивал девушку как магнит. Она все время ловила себя на том, что крутится рядом с ним. Первая начинает какие-то разговоры, чтобы хоть немножко заглянуть глубже в его жизнь. Она едва сдержалась, чтобы не спросить есть ли у него кто-то. Что если он скажет, что у него есть любимая женщина? Эта мысль вызвала весомое раздражение.

«И кто ты после этого, Олесь?» — упрекнула она себя мысленно. Ее лицо изменило выражение на более серьезное, и она отвела взгляд. Но сердце не останавливалось, продолжая стучать чаще, чем обычно.

— Что-то не так? — неожиданно отозвался Максим, словно уловив перемены ее настроения.

— Нет, все хорошо, — быстро ответила она, надевая на лицо привычную улыбку, — Просто думаю о будничных делах.

За завтраком разговор продолжился. Они обсуждали мелочи: погоду, зимние дороги, и даже вспомнили, как Максим пришёл к ней весь в снегу промокший и замёрзший в сосульку.

Олеся смеялась над его шутками, а её смех был таким искренним, что он ловил себя на мысли, что хочет слушать его ещё и ещё.

— Спасибо за завтрак, — сказал Максим, отодвигая пустую тарелку. — Но, боюсь, мне нужно возвращаться в реальность.

— Машина вряд ли заведётся, — заметила Олеся. — У нас здесь зимой связь бывает только по счастливой случайности. Придётся подождать, пока метель окончательно уляжется.

— Тогда, кажется, я всё ещё пленник злой Снежной королевы, — пошутил он, вставая из-за стола.

Олеся улыбнулась, собирая тарелки.

— Если так, то повелеваю расчистить снег у крыльца и дорожке до дровника! Частный дом заставляет пошевеливаться, а не только нежиться у камина.

Максим взглянул на неё и слегка усмехнулся.

— Слушаюсь, моя королевна.

Через полчаса они уже были на улице. Снег, который казался лёгким и пушистым, оказался куда тяжелее, когда они начали его разгребать.

Мужчина взял лопату и, повертев её в руках, усмехнулся.

— Давненько не брал я такого в руки. — Он сделал первый неуверенный взмах, а снег с хрустом свалился на обочину. — Ну что ж, королева, посмотрим, кто кого.

— Снег или ты? — парировала Олеся, облокотившись на метлу. — Уверена, счёт будет в его пользу.

— Это мы ещё посмотрим, — Максим, подняв взгляд, встретился с её озорным взглядом и невольно улыбнулся.

Метель улеглась, но снег всё ещё падал редкими снежинками. От их уборки в воздух поднялась искрящаяся снежная пыль. Она мерцала в рассеянном свете зимнего дня, создавая иллюзию лёгкого сияния, которое окутывало их двоих.

Работа спорилась. За шутками они расчистили длинную подъездную дорогу до крыльца, а затем принялись за тропинку к дровнику. Олеся то и дело поддразнивала Максима, подгоняя его словесными шпильками. Но он не испытывал раздражения. Вместо этого возникло странное чувство лёгкости — то ли от свежего воздуха, то ли от заразительного смеха Олеси.

— Ну, всё, хватит, — выдохнул он, опираясь на лопату, когда последний снежный завал остался позади. — Думаю, теперь я заслужил чай.

— Ты заслужил, — улыбнулась Олеся, — но чай с бельгийскими вафлями будет позже. Я обещала экскурсию по дому.

Олеся провела своего гостя по всем уголкам усадьбы, начиная с уютной библиотеки, где полки ломились от старых книг, заканчивая бальным залом с высоким потолком и шикарными зеркалами в рамах с вензелями.

Истории, которые она рассказывала о доме, звучали так, будто она сама была их свидетельницей. Максим слушал её, позабыв о своей цели — уговорить её продать дом. Работа осталась где-то там, за снежным занавесом вчерашней метели, за чертой отделившей Долюшку от остального мира.

Когда они, наконец, спустились на кухню, Олеся, снимая шарф, кивнула на старинные часы. Время было ближе к полднику.

— Ну что, теперь чаем не обойдёмся. Или, может, пока какао? А я быстро нам приготовлю что-нибудь перекусить. Я так устала махать лопатой, что рук не чувствую. Нужно передохнуть.

— Какао звучит идеально, — кивнул Максим. Он не любил сладкое, но какао стояло на отдельной ступени. Оно было родом из детства, когда вот такими же холодными зимними вечерами мама варила его ему с братом и рассказывала сказки о волшебных мирах.

Его мышцы тоже приятно ныли от уборки снега. Он почти забыл, каково это — устать от простого физического труда. Максим потёр затёкшие плечи и с улыбкой посмотрел на Олесю. Её раскрасневшееся на морозе лицо, лёгкая небрежность в движениях и сияние в глазах будто наполняли всё вокруг теплом. Этот день действительно получился чудесным — спокойным, но каким-то удивительно значимым.

К вечеру мороз усилился, и ветер принёс с собой новые облака, намекая на свежий снегопад. В условиях изоляции усадьба стала каким-то убежищем на двоих. Это непредсказуемое обстоятельство начинало связывать двух совершенно незнакомых людей невидимыми нитями, заставляя узнавать друг друга всё лучше.

Вечерами в усадьбе становилось особенно тихо, только потрескивание дров в камине нарушало тишину.

Свет лампы торшера за плечом Максима мягко освещал комнату, создавая уютный полумрак. Он положил книгу, которую пытался читать, на стол, и повернулся к камину, разглядывая игры язычков пламени. Атмосфера располагала к философским размышлениям: о прошлом, о том, что упущено, и о том, что ещё только может быть. Словно само время здесь замедляло ход, давая возможность задуматься о главном. В городе у него совсем не было времени на праздное безделье или неспешные размышления. Каждый день был расписан по минутам, наполнен встречами, звонками и бесконечными делами. Но здесь, в тишине усадьбы, всё было иначе. Казалось, само место заставляло его остановиться, прислушаться к себе и обратить внимание на то, что он давно отодвинул на задний план.

Олеся появилась в дверном проёме, держа в руках ещё одну вязанку дров. Её щёки слегка покраснели от холода, волосы растрепались, и она выглядела так естественно, что Максим снова поймал себя на мысли, как сильно она отличается от всех женщин, которых он знал раньше.

— Зачем сама? — мужчина поднялся с кресла, перехватывая тяжёлый груз.

— А кто, если не я? — усмехнулась Олеся, но в её тоне не было упрёка, скорее лёгкая насмешка.

Максим хмыкнул, чувствуя, как грубые края поленьев режут ладони. Конечно, он умудрился занозить руку — перчаток ведь на нём не было.

— Чёрт, — пробормотал он, внимательно рассматривая ладонь.

— Давай посмотрю, — спокойно сказала Олеся, ставя дрова у камина. Она протянула руку, и Максим без лишних слов позволил ей осмотреть занозу. Её пальцы были тёплыми и лёгкими, хотя он ощутил, как её прикосновение вызвало странный трепет.

— Ничего страшного, — сказала она, улыбнувшись. — И даже не вздумай жаловаться, как ребёнок.

— Жаловаться? Я? — Максим приподнял бровь, улыбнувшись в ответ. — Никогда.

— Ничего страшного, — сказала она, вытянув короткими ноготками деревяшку. Она приблизила мужскую ладонь к своим губам и легонько подула, словно пытаясь развеять боль.

Это движение было таким простым и естественным с её стороны, но Максим почувствовал, как его сердце забилось быстрее. Он закрыл глаза на секунду, чтобы собраться, но тело словно жило своей жизнью.

Мужчина застонал, тихо, почти неслышно, чувствуя, что ещё чуть-чуть — и он переступит черту. Притянет её тонкий стан к себе, почувствует в руках бесстрашного «воробушка» и забудет обо всём на свете. Его взгляд задержался на её лице — на чуть приоткрытых губах, на лёгком румянце, который только усиливал её притягательность.

— Олеся… — прозвучало вымучено.

— Больно? Всё, готово, — её голос удерживал его на границе между реальностью и грёзами.

Девушка отпустила его руку и шагнула назад, словно ничего не произошло.

Максим провёл рукой по лицу, стараясь унять эмоции, которые накрыли его с головой. Возбуждение затапливало. Хорошо, что спортивные штаны были мешковаты, а то пришлось бы объясняться.

«Остынь», — мысленно приказал он себе, но это было не так просто, когда Олеся стояла так близко и смотрела на него своими огромными голубыми глазищами. Наивный воробушек только что выскользнул из лап хищника, даже не подозревая, какая опасность ему грозила.