03. В объятиях лунного света

Силь полулежал на кресле в весьма пикантной позе. Впрочем, свести ноги он бы и не смог, ведь их надежно привязали к высоким подлокотникам добротной оренийской пенькой, как и руки, к слову. Юноша привык к подобным забавам многочисленных богатеньких клиентов, поэтому не жаловался ни на боль в конечностях, ни на деревянную игрушку, которую засадили в него почти до самого конца.

А вот черная лента, обмотанная вокруг головы, настораживала, ведь фавн теперь мог ориентироваться исключительно на слух. И стальной лязг, доносившийся со стороны стола, не предвещал ничего хорошего.

— А ты красивый! Сразу и не скажешь, что уличный, — голос очередного клиента, елейно-ласковый, бархатистый, свидетельствовал о готовящихся пытках. Почему-то эти «домашние» извращенцы любили говорить именно так перед жестокими издевательствами, и Силь обреченно вздохнул, облизнув сухие губы.

— Если собираешься нанести мне увечья, накинь сверху еще деньжат, а то как-то хуево получается. Мы, как помнишь, на один минет договаривались, — равнодушно отозвался он.

— А то что? Ты пожалуешься на меня в городской совет? — с насмешкой поинтересовался мужчина и играючи коснулся белоснежного хвостика Силя, сейчас залитого смазкой, а затем обвел пальцами края растянутого ануса.

— Нет, просто посоветую портовым шлюхам тебя на хуй посылать, и будешь сам с собой играть в господина. У нас городок, знаешь ли, маленький, и все всех знают, — пригрозил фавн и широко улыбнулся, вопреки своему незавидному положению.

Вместо ответа клиент обхватил беззащитный член Силя и накрыл дырочку уретры большим пальцем, смахнув прозрачную каплю смазки.

— С-сука, — процедил юноша сквозь зубы, понимая, что его ждет, — вот это забудь! Я подобную хуйню терпеть не могу, понял! Даже за хорошие деньги!!!

— Не любишь? А почему? — с ехидством поинтересовался мужчина.

— А ты засунь что-нибудь в свой хер и расскажи о впечатлениях. У нас там, вообще-то, все более чувствительное, чем у людей, — огрызнулся Силь, понимая, теперь-то уж точно не отвертеться, ведь протесты извращенцев всегда лишь раззадоривают.

— Заплачу один золотой, если потерпишь.

— Целый золотой? — фавн резко изменился в лице, а его ушки на секунду вынырнули из спутанной белой гривы. — Ну, это совсем другой разговор, мужик… только, это, может, все-таки «классика», а? — осторожно спросил он с умирающей надеждой в голосе. — Я не хвастаюсь, но мой ротик сведет с ума любого, поверь…

— Я хочу играть с твоим членом, это увлекательнее заурядных минетов. Но у меня условие, ты должен быть послушным мальчиком, все терпеть и беспрекословно подчиняться. И я щедро тебя вознагражу.

— Ну, если так, то… давай уже свою спицу засовывай в хер… только… не грубо. А то и так больно же будет очень, — тускло согласился Силь, внутренне кривясь от отвращения. Ему было тошно. Тошно ощущать себя последней подстилкой, лишенной гордости и принципов, что за звонкую монету готова на все, даже участвовать в самой ненавистной забаве, от одной мысли о которой начинает бить мелкая дрожь, а шерстка встает дыбом.

Клиент развязал жертву, и стало намного хуже, но Силь умело скрыл чувства, шире разведя колени, дабы усладить взор нанимателя шелковой покорностью и мягким белым пушком на бедрах. Только сильнее вцепился в подлокотники до хруста костяшек и заранее закусил губу, готовясь к неизбежному.

И не зря. Через мгновение на член вылили приличную порцию холодной смазки, а к отверстию приставили злополучную игрушку, похожую на сплавленную нитку стальных бус.

Силь крупно вздрогнул, едва первый шарик проник внутрь, пронизывая болью, кажется, до мозга костей, но неимоверным усилием воли заставил себя сидеть смирно.

— Там… каждый следующий будет больше или… они все одинаковые? — блекло уточнил фавн. — Агх, — простонал он на втором шарике, — с-сука, значит, первый вариант.

Клиент медленно, наслаждаясь мелкой дрожью, колотившей юнца, его отчаянием и выступившими слезами, то вынимал плаг почти полностью, то загонял глубже в одном удушающе медленном темпе.

— Что ж вы сами… себя этой хуйней… не ебете? — сквозь тихие всхлипы укорил мучителя Силь, стараясь отвлечься от нестерпимой боли, прожигавшей в одном из самых чувствительных и нежных мест. Ему казалось, в его тело медленно и безостановочно вливают расплавленное олово, но сделать ничего не мог. Точнее, отбивался от мыслей о сопротивлении. Ибо на один золотой можно жить без унижений, побоев и чужих членов в горле неделю, месяц, или год, если повезет.

— Мне нравятся совсем тонкие и безболезненные плаги, — с улыбкой сообщил мужчина, — а более опасные вещицы приятно созерцать в членах уличных красавчиков, это так распаляет…

Силь взвизгнул и уже ногтями впился в подлокотник, стараясь заглушить нестерпимую пытку хоть чем-нибудь, пусть даже новыми страданиями. Слезы градом катились по лицу из-под черного лоскута и падали на слипшиеся белые локоны.

Похоже, столь пикантная картина лишь раззадорила клиента, который не торопился прекращать жестокую игру. Он впитывал каждый тихий стон, доносившийся сквозь сжатые зубы, и упивался им, пьянел от осознания абсолютной власти, пока пробивался внутрь замученного фавна. Однако этого ему было мало, хотелось больше покорности, больше розовой смазки, капающей на обивку кресла, больше воплей…

— Осталось чуть-чуть, Силь, я хочу, чтобы ты сам закончил… — обыденным голосом предложил мужчина, выпуская из ладони основание чудовищной игрушки, словно знал, как сильно юноша ненавидит эту проклятую пытку. Как сильно ненавидит себя…

Фавн чувствовал, внутри него гаснет частичка света, что он берег из последних сил, дабы окончательно не превратиться в жалкую подстилку с потухшими глазами, у которой нет ни толики надежды, ни осколка счастья, ни крупицы самоуважения. Но перечить, сопротивляться или скулить не стал, слишком многое вынес за обещанную золотую монетку, и сегодня без нее он точно не уйдет, даже если придется залить в горло расплавленный свинец!

Силь дотронулся до приспособления, влажного от смазки, и с ужасом понял, — последняя бусина в диаметре больше сантиметра, но, несмотря на это, он и не думал отступать.

Юноша шире развел колени, чтобы мучитель смог сполна насладиться зрелищем и, глубоко вздохнув, сам одним точным движением загнал плаг до плетенной петельки, венчавшей его основание.

Клиент должен был оглохнуть от раздавшегося вопля, разбившегося о стены, только, судя по сладким вздохам, громкое представление пришлось ему по вкусу, вместе с жалкой всхлипывающей покорностью уличного фавна.

Силь ненавидел себя, ненавидел так яростно, как никого в проклятом королевстве Орен. Ненавидел за то, что стал последней шлюхой, готовой преступить любую черту. Ведь когда тебя насилуют за пару медяков, когда наматывают волосы на кулак с командой: «Соси, сука!», это не настолько отвратительно и не настолько больно, как…

— Хороший мальчик, — задыхаясь от удовольствия, восхитился мужчина, — не останавливайся. Я хочу… хочу, чтобы он входил в тебя свободно. Заплачу еще… давай.

И фавн не остановился, лишь повернул голову вбок, поскуливая от отчаяния, и приступил к монотонным движениям, прожигавшим до самой души. Ему больше нечего терять…

***

Силь разлепил глаза после очередного кошмара, смахнул единственную безмолвную слезинку, скатившуюся к виску, и процедил сквозь сжатые зубы: «С-сука!», затем сел на кровати, опустив копытца на пол. Ласковый тусклый свет луны обнимал его нагое тело, пробиваясь сквозь кружевные занавески. Тело, которое казалось Силю мерзким и целиком пропитанным грязью, словно он только-только выполз из солдатской казармы, отработав там целую неделю.

Юноша провел пальцами вдоль члена, тонкого, изящного, и коснулся крошечной дырочки уретры, потом быстро отдернул кисть. Перед расширенными ужасом зрачками продолжали вспыхивать обрывки воспоминаний, где он сдирает с головы шелковый черный лоскут и наконец-то видит, во что превратилась его опухшая плоть. Этот кошмар, при мысли о котором шерсть до сих пор поднимается дыбом, всегда будет с ним. Всегда будет жить где-то внутри, как и бархатные слова мучителя, впившиеся в душу, будто осколки стекла:

— Убери ладошки и не скули, у тебя же регенерация и все скоро заживет… а жаль, ты сейчас такой красивый…

А Силь и не скулил, а выл, подобно раненому животному, и это не забыть, не выдрать из себя, не сжечь и не выкинуть, как бы ни хотелось.

— Силь, с тобой все хорошо? Я слышал крики, — из-за двери раздался встревоженный голос виконта Фрэо.

— Н-нет, мне… приснился дурной сон, — пролепетал фавн, поспешно выбирая наиболее эротичную позу и прикидывая, чем же дразнить мужчину: крутыми бедрами или изящной спиной, которую ласкает лунный свет?

Вскоре господин вошел в комнату и замер, когда увидел…

Юноша полулежал на кровати, обнаженный, беззащитный, сладкий. Его стройные оленьи ноги, покрытые блестящей ухоженной шерсткой, слегка дрожали, а сам он будто только проснулся. Но сильнее всего впечатлил хозяина аккуратный хвостик, прижимавшийся к упругим ягодицам и прикрывавший интимное местечко, и от этого фавн сразу же стал еще более желанным.

Мужчина остолбенел, потеряв дар речи, и даже отвернуться не мог, потому что… просто потому что сейчас он смотрел на свою мечту и в мыслях уже осыпал ее поцелуями. Особенно манящей частью тела ему показались именно бедра, покрытые белоснежным пушком, по которому так хотелось провести ладонью.

Юноша сонно потер веки, а через мгновение вскрикнул, как монашка, которую застали в келье без одежды, и лихорадочно принялся закручиваться в одеяло, чем очаровал мужчину еще больше.

— Фрэо… господин Фрэо, простите, я… у меня ведь нет никаких вещей, а спать в рубашке нельзя — она же помнется… — лепетал фавн, а сам про себя смеялся громко и безудержно: «Ну что, мямля, уже не терпится облапать мои ляжки? Да я отсюда вижу, у тебя встал!»

— Ничего, Силь, это моя вина, — покраснев, торопливо извинился хозяин и робко шагнул в комнату, — я обязан был предложить тебе хоть какую-то одежду для сна, но забыл… Прошу меня простить. Я сейчас при…

— Вы и так очень много для меня делаете, господин! — одеяло якобы случайно соскользнуло с плеча, но Силь будто не заметил этого, а через секунду скинул его полностью, покорно опустив голову. — И если вы желаете, то… я весь ваш.

— Силь, мы уже обсуждали это! — повысил голос Фрэо и даже разозлился, судя по яростным ноткам в голосе. Только мужчина злился не на бесправное, наивное существо, а на себя: за страсть, вскипавшую под кожей и разливавшуюся волнами глубоко внутри при виде обнаженного фавна. — Я принесу что-нибудь из своей одежды и горячее молоко, оно поможет от кошмаров, — протараторил он и поспешил покинуть спальню, надеясь скрыть пунцовые щеки и… желание.

«А мог бы мне и присунуть. Все равно же будешь тереть стручок, представляя, как дерешь меня раком!— Силь коварно оскалился вслед господину, едва тот закрыл за собой дверь. — Только при любом раскладе это я тебя поимею!»

— Такой весь… чистенький, породистый. Жизнь видел через окно особняка да в заумных книжках, — с отвращением фыркнул юноша, обращаясь не то к полумраку, не то к своему растоптанному сердцу, — и небось по морде своей утонченной не получал ни разу, да? Блядь, как же меня от тебя тошнит, кто бы знал…

Силь потянулся и вальяжно распластался на простынях, вперившись глазами в облупившийся от времени потолок, при этом руки он убрал под голову. У него даже проскользнула шальная мысль, что, может, пока не поздно, послать поганый план к черту и сбежать к морю, прихватив на память парочку ценных вещичек из дома виконта? Вазу какую-нибудь, столовое серебро или вычурную чернильницу из личного кабинета хозяина? Сбежать, пока Бран не озвереет, или пока Фрэо не просечет обман и… Потому что домашние обиженные тихони всегда хуже пьяных наемников. Те хоть просто отдерут во все щели и забудут, увлекшись картишками. А тихони — нет, не забудут, не пощадят. В их душах, скованных моралью и правилами, творится самый настоящий ад, и стоит только данному аду прорваться сквозь запреты, — оргия в казарме покажется детскими шалостями по сравнению с тем, что ждет их жертв. И Силю, к сожалению, приходилось не раз в этом убеждаться. Но, несмотря на сомнения, он твердо решил, — без лишения породистого простофили девственности не уйдет… заберет, растопчет его хрустальную мечту, как люди растоптали его самого. А главное — получит свои немыслимые деньжищи и уж потом оторвется на полную. Ведь он это заслужил!

Едва расслышав шаги виконта, юноша со вздохом полез под одеяло, вновь надевая маску невинного, кроткого мальчика.

На сей раз господин Фрэо предусмотрительно вежливо постучался и лишь после этого переступил порог, шурша халатом. В руках он держал обещанное молоко, а на плече, будто полотенце, нес одну из своих рубашек.

Силь робко протянул ладони и, когда ему вручали горячую чашку, обнял тонкими пальцами руки хозяина, заглядывая в его глаза так нежно и с таким отчаянием, словно предлагал ему всю свою жизнь и душу в придачу.

— Господин Фрэо… когда я жил на улице, то видел, как жестоки люди к тем, кто продается… с ними… с ними обращались, как с вещами, прямо у всех на глазах. Это было мерзко. И… страшно, когда представляешь себя на их месте… Мне до сих пор страшно спать и просыпаться… Я боюсь, что если засну, то… снова окажусь в своей каморке под лестницей. И снова услышу эти ужасные стоны, — губы фавна дрожали, пока он осыпал мужчину лживыми откровениями, не забывая поглаживать его пальцы.

— Силь, уверяю тебя, ты никогда туда не вернешься! А кошмары пройдут. Я знаю… просто подожди немного.

— Господин Фрэо, можно я буду спать с вами? — выпалил юноша, затем, смутившись, закрыл рот ладошками на пару секунд, будто произнес жуткое богохульство. — Я… имел в виду, спать в вашей комнате. Я могу спать на полу, на стуле, где угодно! Только чтобы рядом с вами… Пожалуйста!!!

— Силь, боюсь, это невозможно. Но мы обязательно что-нибудь придумаем! Ты можешь спать в комнате Брана, он не будет против… наверно… — пробормотал, нахмурившись, мужчина, с трудом приходя в себя от подобного заявления. Он уже собирался отстраниться, но юноша ловко удержал его, вцепившись в мягкий рукав шлафрока.

— Господин Фрэо, вы мой спаситель. Вы единственный человек, кому я нужен. Не думайте, что я буду валяться целыми днями на диване, нет… я буду служить вам! Буду вас одевать, приносить вам завтрак. Буду исполнять любые ваши желания! — Фавн говорил все тише, пока не начал обволакивать обомлевшего виконта сладким шепотом.

— Силь, я… я не могу пойти на это, потому что… потому что, — Фрэо задыхался от чувств и при этом не мог избавиться от чашки с молоком, обжигавшей пальцы. Но еще сильнее обжигало желание, вновь зародившееся внизу живота и вскипавшее где-то там внутри.

«Боишься, что тебя спалят за дрочкой, потому и артачишься? Или боишься, что не выдержишь и выебешь меня прямо на столе?» — усмехнулся фавн про себя, а сам забрал чашку и грациозным движением поставил ее на прикроватный столик.

— Силь, прошел всего один день! Я… не имею права… я… — Мужчина буквально рухнул на мятые простыни, уронив голову и обнимая пылающее лицо ладонями. — Боги, я так хочу этого. Хочу увидеть тебя спящим на моем плече, хочу поправлять тебе одеяло, хочу… прикасаться. Я знаю, это чудовищно, я не должен желать ничего подобного по отношению к неопытному юноше спустя всего день знакомства, но не могу этому противиться!

Силь мысленно победоносно усмехнулся и потёр руки, предвкушая и соблазнение наивного аристократа, и большой куш.

— Я так долго был один. И вот в моей жизни теперь есть ты. Это так неожиданно и так прекрасно… — Фрэо поднял на гостя изумрудные глаза, блестевшие от возбуждения сквозь спутанные каштановые пряди. — Силь, с первой секунды нашей встречи я искренне хочу сделать тебя счастливым. Хочу о тебе заботиться!

Ушки фавна артистично вынырнули из копны белоснежных волос и затрепетали от счастья, он подался вперед, услышав нужные ему слова, а в мыслях облегченно выдохнул: «Ну наконец-то поеебемся, даже не верится!»

— Силь, ты готов принять мою заботу? Уверен, что твоя симпатия не рождена страхом или благодарностью? Ты…

— Да! Да! Да! — восторженно заверещал фавн, не дослушав, и стиснул хозяина в крепких объятиях, после чего припал к его губам, целуя вроде неумело, но так жарко, так страстно и так голодно, что тот сразу же покорно сдался.

В безумно-светлое мгновение, когда разум заволокло опьяняющим дурманом, юноша представил, как с наслаждением медленно и неотвратимо насадится на член Фрэо. Как выгнет спину, принимая в себя этого недотепу до упора. Как пошло и громко будет отзываться на каждое движение, каждый взгляд. Как обопрется на колени невинного аристократа, не отводя лукавый взор от его алеющего лица…

Фавн распахнул растерянные глазища, продолжая имитировать неопытный поцелуй, и сам себе в сердцах задал вопрос: «Какого хуя я собираюсь залюбить этого девственника, а не просто выебать? Силь, что с тобой?»

Фрэо отстранился первым, пряча смущение под каскадом взъерошенных волос. Его скулы пылали и от стыда, и от счастья, того детского, неподдельного счастья, когда сбывается сокровенная мечта. Он смотрел на уличного оборвыша так, как еще никто не смотрел на него раньше. Смотрел так, будто белошерстный лживый фавн смысл его жизни, за который можно умереть, не раздумывая. Смотрел словно на божество, окутанное золотым туманом.

Сердце Силя пронзил укол совести. Ведь он, портовая дешевая подстилка, не достоин наивного, восхищенного и преданного взгляда. Этот взгляд не для него, а для чистого девственника, которым он, кажется, и не был никогда. Ну, если только в забытом младенчестве. Вот побои и немытый член в горле для него…

— Я сделаю все, чтобы ты не пожалел о своем выборе, — твердо и одновременно с этим ласково поклялся господин Фрэо, обнимая ладони юноши тонкими аристократическими пальцами.

Силь облизнул пухлые губы и улыбнулся в ответ. Он старался изобразить радость, старался не зареветь, не выматериться и не заорать в данный момент, хотя именно это и хотелось сделать.

«С-сука, если ты узнаешь, сколько херов побывало в моей в глотке, то уебешь меня первым подвернувшимся под руку табуретом… и будешь прав. Блять, ну знал же… Знал, что вся эта затея полная хуйня, но повелся на кучу золота! Блять, блять, блядь, ну какой же я кретин!» — носилось в голове.

— Тебе понравилось? — робко спросил мужчина. — Для нас обоих это первый поцелуй…

— Да! Очень! Мне было тепло… внутри тепло, там, где сердце, очень и приятно, — Силь восторженно кивал, словно стал свидетелем настоящего волшебства, при этом раздраженно думал: — «Честно? Более хуевого поцелуя и не вспомню. Правда, меня и не целовали толком, я же шваль подзаборная, но ты хоть бы на помидорах потренировался, прежде чем лизаться!»

— Я знаю, это неправильно, но… я буду безмерно счастлив, если мы разделим одну комнату. — Господин сиял изнутри, будто самый последний влюбленный идиот. Он смотрел на свою мечту чистыми изумрудными глазами и, казалось, еще немного, захлебнется в океане радости.

— Правда? А можно, можно прямо сегодня? Я готов спать на полу, я спал раньше, мне было не холодно, — юноша обнял наивного хозяина, специально прижавшись потеснее, а в мыслях оскалился: — «Ну наконец-то я увижу твой хер. Интересно, он у тебя короткий, как у долбаных моралистов, или просто кривой? Ну, то, что пользоваться ты им не умеешь, и так ясно как белый день, хе-хе-хе.»

— Можно… — кротко ответил Фрэо и протянул фавну рубашку, которая все это время покоилась на его плече, — но сначала оденься и выпей молоко, пожалуйста. — И сразу же отвернулся, дабы не смущать своего невинного «девственника».

Осыпав окрыленного виконта благодарностями, Силь шустро сцапал подарок и столь же стремительно в него облачился. Нежный белый хлопок, отороченный дорогими кружевами на вороте и манжетах, пришелся ему по вкусу, как и крохотные пуговички, блестевшие в полумраке, словно жемчужины.

Фавн застегнулся до конца, а потом, подумав, ухмыльнулся и оторвал верхнюю пуговичку одним точным движением.

— Г…господин, простите, она сама отвалилась, я не хотел… я испортил ваш подарок, простите, — залепетал он и обреченно сложил руки на груди, сдерживая лживые рыдания.

Фрэо обернулся, и то, что увидел, потрясло его до глубины души…

На кровати сидело испуганное, беззащитное чудо, чистое, нежное… абсолютно невинное. Чудо, трогательно прижимавшее оленьи ушки к голове. Чудо, которое хотелось обнять и осыпать поцелуями. Чудо, в чьи длинные волосы так хотелось зарыться пальцами… и прекраснее которого неопытный и наивный виконт не встречал никого до сегодняшней ночи. А еще рубашка была слегка великовата и расстегнута до середины груди из-за потерявшейся пуговки. В результате Силю все время приходилось поправлять одеяние, норовившее сползти с плеч.

— Ты… совершенен, — только и смог пробормотать виконт, разглядывая сжавшегося фавна. Затем он обнял его дрожащие ладони своими и мягко произнес: — Эта одежда твоя. Что бы ни случилась, она твоя навсегда, понимаешь, Силь? Никто не станет ругать тебя, если ты ее испортишь.

Юноша пару мгновений моргал влажными ресницами, а потом кивнул, взметнув белоснежные локоны, и с огромной благодарностью посмотрел на мужчину.

— А теперь пойдем в нашу спальню, я уверен, она тебе понравится, — мужчина поднялся с кровати, скользнув по руке юноши пальцами, и направился к двери.

В данную секунду Фрэо был неподдельно счастлив и вдохновлен. Он чувствовал, как внутри сердца разгорается настоящее солнце, освещая его одинокую жизнь.

Силь тоже широко и искренне улыбался, но вот в своих черных мыслях…

«О, да, мне не терпится обыскать твои ящички и взглянуть, на что же ты дрочишь. А еще я хочу заценить твою постель, надеюсь, она мягкая. Люблю трахаться на мягких матрасах!»