2 глава

Когда мальчику шел третий месяц, и он заметно окреп, врачи уже подумывали оформить его в детский приют. Но вдруг больничная санитарка Груня, робко зайдя в кабинет главного врача, поинтересовалась здоровьем ребенка:

– Тарас Иванович, можно зайти? Извиняйте, коли помешала.

– Ничего, Груня, говори, раз пришла. Знаю тебя, зря беспокоить, не станешь! – Тарас Иванович снял очки, потер переносицу, и водрузил их заново.

– Да я-то вот про того мальца, что без мамки остался, спросить хочу? Как он, разживется ли?

– Это ты про Вовку?

– Про него.

Кто первым назвал малыша Вовкой, Груня не знала. После так никто и не вспомнил. Просто стали все звать: Вовка да Вовка. Не может же человек жить без имени, как-то его называть нужно!

– Молодец парнишка, крепнет день ото дня. А ведь когда родился, почти не дышал. Природный феномен, Грунюшка, феномен… – довольно улыбаясь, ответил пожилой врач-фронтовик Тарас Иванович.

Поселок после войны разрастался, и Тарасу Ивановичу пришлось стать врачом общей практики. Многое в жизни повидавший, он всех успешно лечил. Местные жители, признавая его авторитет, прозвали его доктор Айболит. Айболит никогда не ошибался.

– Как вы сказали? Фен...

– Я сказал, Грунюшка, «феномен». – Врач улыбнулся.

Груня не знала значения слова «феномен», но решила про себя, что это что-то хорошее, и с надеждой спросила:

– Ох, так коли так-то, я бы и взяла, значит, на воспитание мальчонку-то? По всему видать, феномен ничейный…

Тарас Иванович подавил улыбку, и, в изумлении опустив очки на кончик носа, тяжело вздохнул:

– Грунюшка, голуба, так тебе, сколько ж лет? Мальчонку-то вырастить нужно! Образовать! Сама понимаешь, жизнь своё берет, в лесу не отсидишься! Айболит не зря сказал про лес. Груня родилась и выросла в лесу, в семье лесника-охотника Савелия Севастьяновича Громова. Могучий, суровый старик-старовер нехотя ушел из жизни в возрасте 108 лет. Мать Груни умерла еще раньше. Четверо братьев ушли на войну и не вернулись.

Так и жила Груня с отцом, изредка показываясь на людях. Только после смерти отца покинула дом в лесу и переехала жить в деревню. Ей было 25 лет и она, действительно, была неграмотной. Только братья Груни ходили в школу.

Обосновавшись на краю поселка, ранней весной 1961 года поступила на работу в местную больницу.

Люди все прибывали и прибывали. Некогда глухая таежная деревня на глазах превращалась в поселок городского типа. Налаживалось производство. Тарас Иванович знал старика Громова, уважал его как честного, справедливого человека. Савелий Севастьянович работал лесником много лет, и всё в окружающей тайге было в порядке. Громова все знали. Сыновья Савелия Севастьяновича сложили головы, защищая родную землю. И вот теперь самая младшая из семьи Груня Громова осталась одна на всем белом свете. Другой родни у нее не было. Все эти обстоятельства старый врач учел, принимая на работу неграмотную девушку. Груня появилась на пороге врачебного кабинета как дикарка. Большого роста, угловатая, нелепо одетая.

«Баба Яга, да и только! Из дремучего леса вышла. Не знал бы, что женщина, решил бы, что мужик!» – думал Тарас Иванович, впервые глядя на Громову. «Ну, что с ней поделаешь, надо брать. И санитарок не хватает, все за большими деньгами поразбежались. Сумеет ли? Э-хе-хе-хе... Человек как ни как. Надо и ей к людям привыкать. Пообтешется, небось».

Её устроили санитаркой в родильное отделение. И этот шаг в жизни Груни, казалось бы, не очень значительный, предопределил всю её дальнейшую судьбу.

Звонил телефон. По радио предавали утренние новости. День начинался рано. В шесть часов утра – первое кормление. Нянечки разносили по палатам проголодавшихся младенцев. Каждый из них голосил на свой лад. Многоголосый хор наполнял коридоры больницы. Пахло лекарствами, едой, мытым полом.

В больничных палатах царила особая атмосфера. Родившие женщины усталые и довольные, приводили себя в порядок, готовясь к кормлению. Завидев в дверях палаты няню, пытались угадать:

– Ой, кажется, моего несут! – тянули руки за ребенком.

Мамы с особым чувством кормили грудью своих младенцев, тетешкали их, ласкали, любовались ими и умилялись всякому пустяку.

Женщины, ожидавшие своих малышей в течение долгих девяти месяцев, могли только гадать: какими они будут? Теперь, когда все уже было позади, не могли наглядеться. Торопились поделиться своими впечатлениями:

– Мы хотели мальчика, а вышла девочка!

– Я так тяжело ходила, а родила совсем легко…

– Не всем так везет, я вся порвалась…

– Мне кажется у меня молока мало, ребенок плачет…

– Моя, как принесут, все спит. Назову её Соней!

– Ляленька! Солнышко моё!…

Жизнь в родильном отделении шла своим чередом.

Рабочий халат Груне сшили из двух. Груниного размера не нашлось. В плечах она прошла, а вот рукава и низ халата пришлось надставить. Первый месяц она выполняла самую простую работу: мыла и чистила, что было нужно. Трудолюбивая, ответственная, спокойная Груня ни с кем особенно не общалась, только по работе. Коллеги знали, что Громова из семьи староверов, отца похоронила, и не тревожили ее. Однажды старшая сестра пожаловалась главному врачу:

– Тарас Иванович! Лида Симонова опять на работу не вышла – болеет! Новенькую пришлось поставить на её место.

– Какую новенькую?

– Громову.

– Ну, как же так? Она же ничего не знает!

– Да чего тут знать-то? Я ей только показала, что надо делать. Она справилась! Молодец Груня. Я заглядывала несколько раз в детскую, вы же сами знаете, сколько у меня работы, а она ничего, смогла!

Постепенно сомнения Тараса Ивановича рассеялись. Громова хорошо справлялась со своей новой работой. Освоилась, к людям привыкла, и, слава Богу! Новая няня ухаживала за малышами, разговаривала с ними, поила, разносила на кормление. Постепенно в душе молодой женщины, поселились неведомые ранее чувства. Она украдкой наблюдала за мамашами, и однажды осознала, что завидует им. Завидует черной завистью. Груня была уверена, что не поднести ей уже никогда младенца к своей груди. Ей шел двадцать шестой год. Перестарок. К тому же, девка-староверка. Где ей пару найти! Никто на такую не польстится. Ни один поселковый мужчина не решился бы подойти к здоровенной девке-гренадерше. Зачем? Обычных девок пруд пруди. Говорили, что Громова кулаком теленка с ног сшибает. Попадись такой под руку – костей не соберешь! Не было у Груни ни подруг, ни родственников, ни друзей. Гром-баба оправдывала свою фамилию!

А на работе, в детской, раскрывалась душа девушки. Пеленала малышей, ворковала над ними. Только никто этого не слышал. Груня умолкала, стоило лишь постороннему человеку подойти близко к детской. Лесную девушку, обладающую тонким слухом, трудно было застать врасплох. Старшая сестра, заметившая перемены, как-то в шутку сказала:

– Груня Громова, какое-то слово знает, в ее смену дети меньше плачут! Невиданное дело – тишина в детской.

И вот она, ещё не зная мужской ласки, и особенно не задумываясь об этом, вдруг отчетливо поняла, как остро, как безнадежно и отчаянно она хочет иметь ребенка. Своего собственного! Родного! Кровиночку! На всю жизнь!

Погожее воскресное утро 14 июня 1961 года. В детскую принесли двух новорожденных. Близнецы. Дети умершей матери. Одного малыша вскоре забрали, а вот судьба второго оставалась неопределенной. Новорожденный был очень слаб. Выживет ли? На протяжении двух месяцев после рождения мальчика, няня заходила в детскую и сразу направлялась к ребенку-сироте. Глазами, полными тревоги, смотрела на младенца. Жив! Она молилась и надеялась на чудо. Подолгу наблюдала за ребенком. Из пелёнок выглядывало сморщенное личико. Жизнь в нем едва теплилась. Но это был её шанс!

– Я одна на белом свете, и он сирота, Господи! Не отнимай его у меня! Я ничего не прошу, только не забирай его, Господи-и-и-и! Я всё сделаю! Только бы он выжил, только бы он выжил! Господи Всемогущий Милосердный! Спаси и сохрани этого мальчика! Прошу тебя, милый Господи! – отчаянно молила Бога Груня, и горячие слезы катились по её щекам. В душе поднимались волны любви и нежности, готовые излиться на этого крошечного человечка, жизнь которого была такой хрупкой. Она особенно тщательно ухаживала за мальчиком. Было видно, что младенчику плохо.

«Я не могу его потерять, – твердила она себе. – Конечно, врач делает всё что положено, но ей он не нужен так, как нужен мне! Я не могу его потерять!»

И Груня все-таки решилась. Она стала украдкой приносить травяные настои и поить мальчика. Половина пенициллинового пузырька! Брала ребёнка на руки, говорили с ним, утешала, баюкала, и поила. И ему помогло. Помогло! Не могло не помочь! Малыш стал спокойнее, хорошо ел и спал. А Тарас Иванович решил, что это феномен. Никакой не феномен – обыкновенное чудо!

Но не только одиночество и запоздалое чувство материнства привели Груню к мысли о ребенке.

С тех самых пор, как отец перед смертью посвятил ее в семейную тайну, Груне часто виделся один и тот же сон. Она в страхе бежала по подземному тоннелю и не могла найти выход. Кругом только каменные стены. Бежала быстро, изо всех сил, так как знала, что ей нужно торопиться, что если она опоздает, то все пропадет. Что именно пропадет, было не ясно, но девушка чувствовала, что от этого зависела ее жизнь! Отчаяние захлестывало, хотелось кричать, плакать, но слез не было, и к своему ужасу Груня понимала, что и закричать она тоже не может! Голоса нет! «О, Господи! Что же это? Что?» – метался вопрос. Бедняжка просыпалась вся в поту, сердце бешено колотилось. Весь день она чувствовала себя больной и разбитой. От пережитого напряжения болели мышцы. Так изо дня в день тайные мысли снедали ее, не давали покоя.

«Господи-и-и-и-и, нешто судьба у меня такая! Одна одинешенька! Хоть бы один из братьев уцелел, помог мне с этой ношей справиться! Что ж делать-то? Что?» – горевала Груня и продолжала исступленно молить Бога. «Господи Всемогущий Милосердный, помоги мне! Пожалей меня, Господи, наставь, укажи – каким путем мне идти».

С вечера она боялась уснуть, и тогда ночи проходили без сна. Груня искала выход... Она искала выход и нашла! Наконец-то нашла! Наконец-то! Груня ликовала. «И как все удачно! – не помня себя от радости, думала она, – Да, я нашла выход, я нашла своего мальчика! Сына. Громова».

Жизнь Груни приобретала новый смысл.