3.

Рубан скрылся в спальне, не удостоив меня даже взглядом. Дверь за ним тихо закрылась, и в доме сразу стало как-то пусто — только потрескивал камин и за окнами выл ветер.

«Ну что ж, — подумала я, — значит, мне достанется гостиная.»

Я обвела взглядом пространство: диван у камина, мягкий плед, пара подушек — уютно, тепло, почти по-домашнему. Так даже лучше. Здесь, по крайней мере, можно слышать, как дрова тихо потрескивают и как снег шепчет за стеклом.

Я устало села, сняла ботинки, натянула на себя плед и улыбнулась. Сегодня было уже поздно, дорога утомила, и всё происходящее казалось нереальным. Снегопад усиливался, ветер завывал, будто хотел предупредить, что ближайшие дни никто не покинет этот дом.

Я легла прямо в одежде, чувствуя, как тепло камина постепенно проникает в тело. Глаза закрывались сами собой. Перед мысленным взором то и дело мелькало его лицо — хмурое, сосредоточенное, с этим взглядом, будто он видит всё насквозь.

Вот это, кстати, отличная идея для нового романа…

Одинокая женщина, случайно оказавшаяся запертой в доме с мужчиной, который сначала раздражает, а потом…

Я не успела додумать, как улыбка растянулась на губах.

Да, из этого точно выйдет хорошая история.

Камин мерно потрескивал, где-то хлопнула створка окна, и всё вокруг погрузилось в уютную тишину.

Перед тем как уснуть, я подумала только одно:

Если бы кто-то сказал мне утром, что я проведу ночь под одной крышей с Вячеславом Рубаном, я бы рассмеялась. А теперь… теперь мне просто страшно проснуться и понять, что всё это был сон.

На следующий день, я проснулась от запаха кофе и тихого звона посуды. Сначала не поняла, где нахожусь — потолок из деревянных балок, мягкий свет, треск камина. Потом вспомнила: горы, домик, снег, и… он.

Вячеслав Рубан.

На кухне кто-то двигался — уверенно, без суеты, но с заметной раздражённой точностью. Я осторожно поднялась, натянула свитер, который еще сняла ночью и выглянула из-за угла.

Он стоял у плиты в домашней одежде — простая чёрная футболка, спортивные штаны, но, чёрт побери, даже так он выглядел, как со съёмок. Его движения были чёткими, выверенными, а лицо — сосредоточенным, чуть нахмуренным. Видно было, что настроение у него не из лучших.

— Доброе утро, — произнесла я неуверенно.

Он повернулся, мельком посмотрел на меня и коротко кивнул.

— Доброе. Кофе будете?

— Э… да, спасибо, — пробормотала я.

Он налил в кружку и поставил передо мной, не глядя. Всё в его поведении было подчеркнуто сдержанным — вежливость, но без тепла. Словно я была не человеком, а просто временным неудобством, с которым нужно смириться.

— Погода испортилась, — сказал он, бросив взгляд в окно. — Дорогу перемело. Так что ближайшие пару дней нам, похоже, придётся… уживаться.

Я улыбнулась неловко.

— Ну, ничего, думаю, справимся.

Я всегда была податливой, подстраивающейся под обстоятельства.

Он же не ответил. Только слегка пожал плечами, продолжая помешивать кофе.

В нём не было грубости — ни одного колкого слова, ни язвительной интонации. Но и тепла не было вовсе. Он держал дистанцию инстинктивно, как человек, привыкший не подпускать никого ближе, чем нужно. И я это понимала.

Смотрела на него и думала: Он, наверное, даже не видит меня. Просто женщина в свитере, с растрёпанными волосами и следом от подушки на щеке. Для него я никто.

А для меня он…

Он был слишком красив, чтобы быть настоящим. Лучше, чем на экране. Там — герой-любовник. Здесь — живой, но от этого ещё опаснее. Его глаза казались темнее, чем в фильмах, голос — ниже, а каждая пауза между словами будто несла в себе скрытую силу.

Я отвела взгляд, делая вид, что рассматриваю кружку.

Что ж, пусть он не видит во мне женщину, — подумала я. — Может, это даже к лучшему. Тогда сердце останется в целости. Или хотя бы какое-то время будет притворяться, что в целости.

Я тихо поставила кружку на стол, стараясь не мешать. Он, в свою очередь, погрузился в свои дела: проверял сценарий, что-то записывал на планшете, иногда хмуро ворчал себе под нос, словно недоволен самой мыслью, что нам придётся делить дом. Но при этом он не был груб — просто сдержан, будто человек, который привык жить по своим правилам и не подпускать никого ближе, чем нужно.

День шёл медленно. Я старалась не вмешиваться, занималась своими записями, читала книги, иногда разглядывая заснеженные ели за окном. Между нами сохранялось молчаливое соглашение: он работает, я — тихо существую в этом же пространстве. Лёгкое напряжение висело в воздухе, как электричество перед бурей — ни слова, ни взгляда, а сердце всё равно дрожало при каждом его движении.

После обеда я решила выйти прогуляться на улицу — свежий снег манил, а морозный воздух бодрил. Одевшись потеплее, я вышла на крыльцо, вдохнула ледяной воздух и сделала пару шагов по скользкой дорожке.

И тут я поскользнулась на льду и отчаянно замахала руками, пытаясь удержаться. Сердце ушло в пятки, а мир словно замер на мгновение.

И в этот момент чьи-то руки уже были на моей талии. Я вздрогнула, обернулась — и там был он. Настоящий, с холодным взглядом, но теперь рядом, так близко, что я могла почувствовать тепло его тела сквозь одежду. Вячеслав поймал меня мгновенно, удерживая крепко, чуть больше, чем требовалось, чтобы я не упала. Я замерла, сердце забилось быстрее, а он на секунду уставился на меня, словно сам не ожидал, что так среагирует.

— Всё в порядке? — спросил он, с лёгким раздражением, словно это падение нарушило его порядок, а не напугало меня.

— Да… да, спасибо… — прошептала я, краснея до корней волос.

Он отпустил меня, но остался рядом, держа взгляд на моём лице. Я почувствовала, как сердце стучит слишком быстро, а разум почти отказался работать.

— Вам звонили. Вот, — всучил мне в руки мой телефон. — Смотрите, где ходите, — сказал он строго, но без злобы. — И снег… он может быть скользким на морозе.

Он ушёл так же быстро, как появился. Я же, как дура, стояла и смотрела на его спину, не в силах сдвинуться с места, забыв, что должна перезвонить сестре.

Я решила не терять времени и приготовить поздний обед. Домик был крохотным, но кухня удобная — плита, духовка, деревянный стол. Я достала овощи, мясо, нарезала их аккуратно, добавила специи, и вскоре в воздухе запахло жареным, травами и теплом.

Вячеслав сидел на краю дивана, сначала с явной скукой и некоторым раздражением, что-то смотрел в планшете, а потом , когда я ему предложила попробовать блюдо, словно сомневался, стоит ли это всё пробовать. Но когда я поставила на стол тарелки с ужином, его взгляд задержался на еде. Он взял вилку, попробовал, нахмурился, будто собирался критиковать, и… неожиданно расслабился.

— Для меня… кроме моей матери никто не готовил, — сказал он тихо, словно это был факт, а не жалоба.

Я замерла на мгновение, не ожидая такой искренности.

— Не беспокойтесь… — выдала я сразу, не подумав, — когда у вас будет жена, она непременно вас побалует.

Неловкая пауза застыла в воздухе. Он уставился на меня странно, глаза слегка сузились, рот приоткрылся, но слов не последовало.

Я почувствовала, как сердце начало биться быстрее, а щеки загорелись. В воздухе повисло напряжение, которое можно было разрезать ножом.

— Ну, т.е. я хотела сказать… что женщины любят готовить… — начала я, чувствуя, как лицо мгновенно горит. — Это нормально, если жена готовит мужу…

Слова будто застряли в горле, и я поняла, что делаю только хуже. Он внимательно смотрел на меня, молча, а я отчаянно пыталась как-то выкрутиться:

— Т.е. не жена, а женщина… — запиналась я, — не мужу, а просто знакомому…

Я окончательно запуталась, слова рвались одно за другим, становились бессвязными, а голос дрожал. На секунду подумала, что лучше бы замолчать, но было поздно — весь этот поток уже вылетел наружу.

И тут я заметила: уголки губ Вячеслава дернулись, и на мгновение на его лице появилась едва заметная, тихая улыбка. Она была такой маленькой, почти невесомой, что мне показалось, а вдруг это все мое воображение?

Я замерла, пытаясь понять, заметил ли он, что я вижу эту улыбку. Он тут же отвернулся к окну, словно это была случайность. Но внутри меня что-то дернулось, маленькая искра радости и волнения — тихая, но непреодолимая.