ПЕРВАЯ ГЛАВА

На чисто вымытой кухне никакой электроники, стол накрыт толстой клеенкой с вытертыми углами, да и остальная мебель… постарше меня будет. Да что там мебель, самодельные подушечки, которые лежали на табуретках и стульях, были связаны из старых вискозных платьев, которые бабушка нарезала на тонкие разноцветные полоски, превращая в пряжу, чтобы потом вязать из нее нужные в хозяйстве мелочи.

Помнится, мама говорила, что эти поделки старше меня лет на двадцать, так что бабушкину кухню лет через пять можно смело считать музеем антиквариата.

— Ба, тебе одной не скучно? — спросила я, оглядев неизменную из года в год обстановку.

— Нет, сейчас придет Захаровна, в картишки перекинемся. Да и так девчонки забегают…

Я представила себе ее «девчонок» в платочках с клюками и «бадиками», все как одна за семьдесят, наперегонки забегающих к бабуле перекинуться в картишки — и захохотала.

Бабушка беззлобно прыснула вслед:

— Смейся, смейся, тело постареет, а душа-то нет!

Дело было к ночи. Я потерла слипающиеся глаза, зевнула, прикрыв ладошкой рот, и откинулась на прохладную стенку за спиной. Как бы кофе выпить хотя бы малюсенькую чашечку. Липа, это конечно хорошо и, говорят, даже полезно, но…

На меня последнее время частенько накатывали приступы необъяснимой хандры, и тогда я старалась исчезнуть из общества или как можно меньше общаться с людьми, боясь выплеснуть на них свое раздражение и недовольство. И в этот момент со среды на четверг как раз сон приснился, что я выбрала и купила детские лыжные штанишки. Ярко оранжевые, с стильными кожаными вставками на поясе и карманах. Крутые, в общем. Полинка из отдела рекламы, которая заодно работала в редакции интерактивным сонником, зуб давала, что этот сон сто процентов правдив и снится к рождению сына.

Вот я и сообщила Юрке радостную весть.

Эх… И что человеку только надо?

В дверях появилась сгорбленная непосильными трудами фигура Захаровны, бабушкиной подружки вероятно с ясельного возраста. Жизнь на их примере показала, что к старости надо иметь не кучу внуков и ворчащего деда под боком, а подругу — единомышленницу!

Все-то они вместе: и в колхозе работали, и позже выживали, когда раз в год платили, да еще и пшеницей; детей и внуков вырастили, мужей схоронили. Сейчас вон друг дружке помогают — нас из города не дождешься.

Ба, заметив подружку, вынула из-за старенького «Орска» удивительную бутылку — великана, видимо из прадедушкиных запасов, литров на семь, такую теперь только в музее увидеть можно, и решительно выставила сокровище на стол.

— Наливка. Малиновая! Хотела на «Рожество» придержать, но тут внучка приехала…

Выпустив Тучку за дверь на свидание с местными Барсиками, я присоединилась к дамам уже выставившим на скатерть тарелки с вареной молодой картошечкой и ароматными разносолами из бабушкиного погреба, поверх которых лежали зонтики укропа и листики вишни…

— А зачем мне мужчина? — кичливо сказала я, когда со старушками как следует «напробовалась» малиновой наливки, а бабульки решили разобраться в причинах моего несостоявшегося брака.

— Что значит зачем? — изумилась Захаровна, скрюченными пальцами придвигая к себе тарелку с помидорами. — А каково бабе без мужика?

Меня повело на детальное раздумье:

— Хорошо! — заявила я с интонацией профессора философии. — Давай разберемся по пунктам. Деньги? Я сама могу себя обеспечить и обеспечиваю всю свою жизнь. Общение? Большинство моих знакомых — мужчины. Меня порой тошнит от мужского общества. Помощь? Я в состоянии нанять людей, которые выполнят все, что мне нужно. Постель? Уж как-нибудь обойдусь! Да и завести себе такого на пару ночек не составит труда!

— Фемиништка несчастная, — выдохнула бабушка как выругалась. — Так и останешься в девках до конца дней своих. Как последняя дура.

— Не останется! — заключила Захаровна. — Мужики бегають от кого? — глубокомысленно спросила умудренная годами дама.

Я пожала плечами — кто их разберет, за кем они «бегають»!

— От тех, кто за ними охотится! Отъ! Они сами охотиться должны! — подводя итог, подняла палец Захаровна.

— Я не охотилась… Ну почти. Я просто думала, что он относится ко мне так, как я к нему! Хотела разъяснить затянувшиеся отношения… — лепетала я жалкие оправдания перед беспристрастным судом бабушек.

— Точно, сама себя застрелила, шкуру содрала и на кусочки порезала! — в бабушке погиб великий философ. Но она ведь права. Так все и было. Что и обидно!

— Угу… — я признала свое окончательное поражение.

Моя бабушка вынесла приговор:

— Права была моя бабка, которая говорила… — она на миг замялась, — дай Бог память вспомнить! А-а-а… «До свадьбы ни давать!» НИДАВАТЬ! — и хлопнула кулаком по столу.

Вот это темперамент!

— Точно! Больше ни-ни! — подтвердила я. И с наливкой тоже пора завязывать, а то дамы разойдутся и побегут мужиков за былые обиды бить, а стариков жалко, их и так мало осталось.

Утром я ловила загулявшую Тучку, нахально переселившуюся к соседям. Потом я открыла для себя… прополку! Оказалось, что удовлетворение от прямых рядков морковки без единой травки бывает таким же, как от премии за серию удачных статей!

Так что, если выгонят их газеты, заведу себе огород… и буду за деньги пускать желающих получить удовольствие на грядке!

Я притаскивала низ от старого автомобильного кресла из старой папиной машины (у бабушки ничего не пропадает!), надевала самые развратные шорты и майку и полола, полола, полола!

Через месяц нервы вылечила, с огородом бабушке помогла (главное правильное отношение к труду!), загорела не хуже, чем на море, солидно поправилась на деревенских сливках (жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на диеты!) и была готова на подвиги, труд и оборону!

Запихав жутко растолстевшую на тех же самых сливках Тучку в ее домик-переноску, поставила его на сиденье и, попрощавшись с бабушкой, отбыла домой, нагруженная снедью на год вперед. Машина, просевшая от закатанных овощей, несла меня в город, где по плану я должна была забрать отпускные и отбыть к девчонкам! Давно пора!