Глава 6

Наверно, Оля бы думала долго, если бы в кухню не зашла Амина. Сейчас она одета также аккуратно и элегантно, как и в школе: белая блузка, черный сарафан, гольфы и туфельки. Волосы завязаны в две косички. Вновь Никифорова поражается. Такое ощущение, будто она не в жилом доме, а в музее находится. Ладно Давид, он взрослый человек, который, видимо, живет работой, но почему ребенок одет, как на выставку? Где милые шерстяные носочки, тапочки в виде котят, испачканная футболка?! «И зачем я вообще нужна, если Амина и так отдрессирована, словно животное в цирке? Как вообще так получилось?», — Ольга замирает на месте.

Амина не улыбается, лишь стоит, как статуя. Кажется, даже не дышит.

Девушка нервно сглатывает, ощущая, как подступает ком к горлу. В голове роятся мысли, смешиваясь в непонятный гул. "Дрессировка, цирк, животное..." — эти слова неприятно режут слух, но именно они наиболее точно отражают ее ощущения. В этот момент девочка поднимает глаза и смотрит прямо на Олю. Взгляд серьезный и какой-то взрослый, без намека на детскую непосредственность.

— Доброе утро, Ольга Викторовна, — произносит  Амина тихим, но отчетливым голосом.

В ее интонации не было ни приветливости, ни враждебности, лишь констатация факта. Никифорова чувствует себя неловко, словно ее застали за чем-то неприличным.

— Доброе утро, — бормочет учительница, стараясь скрыть смущение. — Мы с твоим отцом обсуждаем, как лучше тебя адаптировать в классе. — ничего другого ей банально в голову не приходит.

Малышка кивает и медленно подходит к столу. Она аккуратно отодвигает стул и садится, сохраняя безупречную осанку. Ольга наблюдает за ней, не понимая, что вообще в этом доме происходит. В голове мелькают обрывки фраз, услышанных от Давида: "дисциплина", "порядок", "развитие". Но разве это развитие? Разве ребенок должен быть таким? Тут не просто не хватает женского влияния, а вообще человеческого. Амина словно робот себя ведет. Ни единого лишнего движения, ни капли детского озорства. Ни-че-го.

Оля решает немного похозяйничать в чужом доме: наполняет чайник водой и включает его. Тишина в кухне давит, заставляя чувствовать себя не в своей тарелке. Ей хочется убежать, спрятаться, но она знает, что должна остаться. Должна понять, что происходит в этом странном доме.

В пользу этого решения конечно же говорит и та кругленькая сумма, что Джахидзе предлагает за работу на него. Никифорова и за меньшие суммы оголяется перед клиентами в «Леденце», стараясь не думать о том, какова моральная сторона вопроса.

Чайник шумит, отвлекая от тягостных мыслей. Девушка достает из шкафчика три кружки и ставит на стол. Взгляд падает на идеально расставленные специи, ни пылинки на столешнице. Даже запах в доме какой-то стерильный, без намека на уют. Да и плита выглядит так, будто на ней никогда ничего не готовили.

Когда чайник закипает, Ольга заваривает чай. Амина сидит все также неподвижно, как статуя, лишь глаза внимательно следят за каждым движением. Учительница, кажется, еще больше смущена, чем раньше. Она нервно теребит в руках ручку, избегая прямого взгляда. Никифорова разливает ароматный напиток, ставит чашку перед девочкой и тихо предлагает печенье, которое нашла в одном из шкафчиков.

Амина берет чашку двумя руками, подносит к губам и делает крошечный глоток. Взгляд остается невозмутимым. Ольга смотрит на нее и внезапно чувствует прилив жалости. Что эта девочка пережила? Что с ней сделали? Ведь за этой маской дисциплины наверняка скрывается испуганный, одинокий ребенок. Иначе и быть не может.

Девушка тут же решает действовать. Она присаживается рядом с малышкой и берет ее маленькую ручку в свою. Кожа ледяная.

— Знаешь, Амина, — говорит девушка мягко, - я тоже иногда чувствую себя не в своей тарелке. Но это нормально. Важно оставаться собой и не бояться проявлять свои чувства.

Юная Джахидзе не отвечает, но в ее глазах мелькает что-то похожее на интерес. Давид же наблюдает за происходящим с интересом первооткрывателя. Никифоровой становится тошно. Амина не зверек, не игрушка, она просто маленький человек.

— Давид, выйдете, пожалуйста, — твердо говорит она хозяину дома.

Теперь мужчина выглядит удивленным. Ему явно давно никто ничего не приказывал, тем более в его доме.

Давид хмурится, его взгляд скользит по лицу Ольги с нескрываемым раздражением. Он явно привык к беспрекословному подчинению, и такое неповиновение для него в новинку. Однако, что-то в твердом взгляде Никифоровой заставляет его заколебаться. Возможно, ему любопытно, чем закончится эта сцена, или же он просто не хочет портить впечатление о себе в глазах гостьи.

— Хорошо, — ворчит он, поднимаясь со стула. — Но я буду рядом, если что.

Давид выходит из комнаты, оставив Ольгу и Амину наедине. Никифорова нежно сжимает маленькую ручку в своей, пытаясь согреть ее своим теплом.

— Милая, я знаю, что тебе сейчас тяжело, — тихо говорит она. — Но ты не одна. Я здесь, чтобы помочь тебе. Расскажи мне, что тебя беспокоит.

Девочка упрямо молчит, но в ее глазах появляется искра осознанности. Оля чувствует, что пробила маленькую трещину в броне, которую Амина воздвигла вокруг себя. Это был лишь первый шаг, но он вселял надежду. Девушка гладит её руку, и чувствует, что Амина легко сжимает её в ответ.

Давида приходится поискать. В этом огромном доме можно запутаться, словно в лабиринте, но Ольга не просит помощи у ребенка — она не обязана помогать собственной няньке ориентироваться в пространстве.

Мужчина расположился в гостиной, по крайней мере так про себя называет Никифорова просторное помещение с черным кожаным диваном (полное отсутствие дизайнерской мысли), биокамином и маленьким стеклянным журнальным столиком. Всё. Больше ничего не было в этих белых стенах: ни картины на стене, ни торшера в углу, ни цветочного горшка. Девушка поражается столь откровенной пустоте. Кажется, что и в глазах Джахидзе она ее видит, потому что больше ничего, никаких эмоций, различить не может. Как и на идеально выбритом лице.

— Как прошло? — спрашивает мужчина, отвлекшись от телефона.

— На удивление легко. Но вы правы, тут явно есть над чем работать. Давид, извините за вопрос, но где мама Амины? — все-таки она не смогла промолчать, однако, сейчас куда важнее выяснить, отчего ребенок такой неприкаянный, не смотря на все деньги и власть, что есть у ее отца. И, думается ей, история может быть куда похуже, чем ее собственная. — И почему ваша дочь совсем не походит на ребенка?

— Это не важно. Если Ами захочет, то сама расскажет. Берешься за работу? — глаза его вновь возвращаются к экрану мобильника. Видать, там куда интереснее, чем дела дома.

С неохотой Ольга кивает, дополняя словесно:

— Берусь. Но работать буду по своим правилам. Прошу вас не вмешиваться.