18. Странный университет ты выбрала, Ланская

Любовь делает нас слепцами. Я превратилась в глупую податливую куклу в руках Смирнова. Он настойчиво целовал меня, медленно подводя спиной к массивной колонне лестничного пролета, а я, забывая обо всем на свете, пыталась излить свои чувства через поцелуй. Холодный мрамор обжег кожу сквозь тонкую ткань платья, и я машинально подалась вперед, но мужчина вжал меня в колонну своим телом. Я запустила руки в его жесткие волосы, покрытые серебристой краской, а он нагло опустил ладонь на мою ягодицу. Дима резко отстранился, разрывая наш безумный поцелуй, и если бы сейчас он предложил пойти с ним в одну из пустующих аудиторий, я бы не раздумывая последовала за ним и подарила бы себя, наплевав на то, что не так мечтала потерять невинность. Неважно где, главное с ним. Я снова потянулась к мужчине, желая почувствовать его губы, не насытившись поцелуем, но он отшагнул, давая холоду протиснуться между нами.

— Если бы я ревновал к Нилову, это бы означало, что я что-то чувствую, а это не так. Ты мне безразлична. Даже когда целовал тебя, у меня не возникло ни малейшего влечения, — холодно произнес он.

Это было слишком жестоко. Неужели я ошиблась? Неужели моя слепая влюбленность заставила поверить в желаемое? Я почувствовала себя маленькой девочкой и была готова разрыдаться, а Смирнов продолжал внимательно наблюдать за мной ничего не выражающем взглядом.

— Мерзавец, — прошептала я и хотела пойти вниз вслед за Юркой, но шорох с третьего этажа нарушил мои планы. Это было то самое шуршание, что я слышала в первый раз.

Не договариваясь, мы с Димой стали аккуратно подниматься наверх, и тут нам навстречу в длинном блестящем платье вышла Елизавета Васильевна Ремизова, наша преподавательница риторики, которая этим вечером перевоплотилась в морскую царевну. Именно шуршание ее платья я и слышала, когда стояла на стреме.

— Елизавета Васильевна, прекрасно выглядите, — очаровательно улыбнулся Смирнов, а меня чуть не стошнило от этой сцены. Черт возьми, я ревновала его к молодой риторичке.

— А вы что тут делаете? — игнорируя комплимент, вопросила Ремизова.

— Ходил проверить, все ли в порядке, и застукал эту молодую даму с Юрой Ниловым, — тут же сдал меня Индюк, окинув пренебрежительным взглядом. — Представляете какая наглость, обжиматься в учебном корпусе! Не подоспей я вовремя, облюбовали бы какую-нибудь аудиторию.

— Арсений Витальевич, не будьте так строги. Они молоды, влюблены, — заметно расслабилась женщина и подмигнула мне в знак того, что заняла мою сторону.

— Им об учебе надо думать. Вот закончат, и пусть влюбляются, — недовольно пробурчал Дима, видимо не ожидавший, что Ремизова меня поддержит. — А вы что тут делаете, Елизавета Васильевна? Я не видел, как вы поднимались.

— Тоже была на обходе. Пришла до вас.

— Странно, но я как раз тут давно, а вас не встретил.

— Значит, вы пришли раньше, и мы разминулись, — улыбнулась преподавательница, отводя взволнованный взгляд. Она врала, и это было заметно. — Теперь я на второй этаж. Не хотите составить мне компанию, Арсений Витальевич?

— Я провожу Ланскую в зал и займусь первым этажом, — хмуро ответил он.

Как только мы разминулись с Ремизовой у второго этажа, я схватила Диму за руку и потащила снова наверх. Да, я дико злилась, но впереди у меня будет целая ночь, чтобы корить себя за глупость, переживать его подлость и, в конце концов, возненавидеть Индюка. Сейчас важнее было другое.

— Ты же понял, что она врет?

— Очевидно. Но не представляю, откуда она вышла. Когда я уходил, Ремизова была в зале. Точно ее помню. Она как раз вертелась рядом, выспрашивая, почему редко хожу на общий ужин.

— Тогда все ясно. Ты ей нравишься, и она пошла за тобой, чтобы застать одного в пустых коридорах, — съязвила я, не в силах сдержать обиду на Смирнова и глупую безосновательную ревность.

— Не суди всех по себе. Это ты обжимаешься с парнями по углам, — прошипел он.

— А ты пристаешь к девушкам и целуешь их!

— Что делать, если по-другому тебя не усмирить?!

— Когда ты был в кабинете, еще до того как пришел Нилов, я слышала шуршание, но только никого не увидела, — стараясь взять себя в руки, я решила все выложить Смирнову. — Тогда я решила, что мне показалось, но сейчас уверена, что слышала, как шуршало платье Ремизовой.

— Но куда она пропадала? — нахмурился Индюк, принимая условия временного перемирия.

— Думаю, на третьем этаже есть тайный ход. Это самый логичный вывод.

— Согласен. И он должен быть недалеко от лестницы, иначе бы ты увидела Ремизову, когда караулила меня.

— Надо подняться и проверить, — я сделала шаг на ступеньку, но Смирнов ухватил меня за руку. От этого прикосновения по телу словно прошелся электрический ток, и болью в сердце отозвалась недавняя обида.

— Лер… Я пойду один.

— Что?! Ты меня во все это впутал. Я чуть не попалась, стоя на стреме. А теперь оставляешь меня за бортом? Ну уж нет!

— Я не могу тебя взять с собой. Это может быть опасно. Пойми, я беспокоюсь только о тебе, потому что если что-то случится…

— Какая же ты сволочь, Смирнов! — перебила я и решительно направилась вверх по лестнице, зная, что сейчас этот лицемер меня не остановит.

— Лер, стой! — он снова нагнал меня, преграждая путь. — Ты идешь со мной, но если я сочту, что там для тебя опасно, ты немедленно вернешься в зал!

— Но я…

— Ты не в том положении, чтобы со мной спорить, позволь напомнить. Сейчас даю возможность удовлетворить твое любопытство, но только потому, что помогла мне. Дальше все будет как прежде. У меня своя работа, у тебя — своя.

Мне показалось, что его «дальше все будет как прежде» относилось не только к работе. Как легко для него было играть чувствами. Хотелось взвыть и, как самая обычная девушка, уйти, гордо виляя бедрами, чтобы потом в одиночестве прорыдать всю ночь в подушку, надеясь, что он вернется. Вот только я не могла позволить себе такой роскоши. Как и Индюк, я поставила на первое место расследование и приняла его условия.

Мы вышли в коридор третьего этажа. Если тут был потайной ход, то он мог быть только в стене. Я сняла с ноги туфельку и стала простукивать каждый метр стены, чем вызвала смех Димы, удобно расположившегося на полу.

— Почему ты смеешься? — нахмурилась я. — Лучше бы помог, а не просиживал задницу.

— Лер, ты вроде умная девочка… Но если хочешь найти ход так, продолжай, мне даже интересно.

— О чем ты?

— Посмотри на этаж, вспомни, как идут помещения. Видишь там, — он указал на кабинет всемирной истории, — слишком большой прогал между дверьми, а аудитории не такие широкие.

— Согласна с тобой. Теперь поднимешь свою пятую точку и поможешь найти вход?

— Неа. Мне нравится смотреть, как ты это делаешь, — ехидно ответил мужчина, получив от меня пинок босой ногой, стал нехотя подниматься. — Лера, прежде чем действовать, нужно проанализировать, что у тебя есть. Здесь каменная кладка, значит, нужно смотреть, где проем между камнями больше. К тому же, здание старое, в аудиториях вечный сквозняк, не удивлюсь, если и там тоже.

— И что нам это дает?

— Дай руку.

— Зачем?

— Не укушу, не бойся.

Я нехотя протянула руку, и Дима, подведя меня к стене, поставил мою ладошку между камнями и повел вниз… в сторону… в другую, пока я не почувствовала холодный ветер.

— Здесь! — воскликнула я.

— Отлично!

Дима сам повел ладонью между камней и, убедившись, что я не ошиблась, стал надавливать на один из них. Как по волшебству, часть стены беззвучно повернулась, открывая нам темный проход. Смирнов взял меня за руку и, переплетая наши пальцы, повел внутрь.

Стоило нам шагнуть в темноту, как стена за нами закрылась, а в помещении, где мы оказались, загорелся свет. К счастью, с этой стороны у двери была ручка, так что можно было не волноваться, что мы не выйдем обратно.

Я и Дима стояли в комнате, похожей на чулан, слабо освещенной небольшой галогенной лампой. Здесь не было ничего, кроме голых стен.

— И это все? — недоверчиво спросила я.

— Ланская, кончай играть в капризного ребенка. Не все тебе на блюдечке подносить, — хмыкнул Смирнов и стал прощупывать стену, пока что-то не нашел. Я не поняла, что сделал мужчина, но и эта стена отодвинулась в сторону, а за ней оказался небольшой зал, напоминающий гостиную. Мягкие диваны, большие кресла, столик со всевозможным дорогим алкоголем и сигарами — все это напоминало закрытый мужской клуб, о каких я читала в книгах.

— Что это? — спросила я, дергая Диму за вампирский плащ.

— Если бы я знал… Странный университет ты выбрала, Ланская.

— Что будем делать? — рассматривая бутылку коньяка неизвестной мне, но явно дорогой марки, поинтересовалась я.

— Сейчас ничего. Уходим, — Смирнов взял меня за руку и потащил к выходу. — Я займусь этим потом, а для тебя приключение подошло к концу.

— Ты опять за свое? Снова отстраняешь от дела? — возмутилась я и шагнула обратно, но Дима, не церемонясь, схватил меня за ворот платья и потянул за собой на выход. — Удушишь, Индюк!

— Я бы с радостью, но мне не одобрили твое убийство, — отпустив меня в коридоре, спокойно ответил Дима. — Лера, запомни: для тебя никакого дела нет. Я благодарен за помощь, но дальше ты в это не полезешь. Сейчас отправляйся к себе в комнату. Если после такого долгого отсутствия появишься в зале, то все будут спрашивать, где ты была. Завтра соврешь, что стало плохо и рано ушла спать.

— То есть ты лишаешь меня праздника?

— Или свидания… — пробормотал он, но я расслышала.

— Или свидания, — подтвердила я назло мужчине, желая отомстить за поцелуй.

— К Нилову больше не подойдешь. Я ему не доверяю. Это еще одно мое условие. Нарушишь его — вылетишь из Оболенки!

Дракула демонстративно развернулся и поспешил вниз по лестнице, не удостоив меня, простую смертную, даже прощания. На самом деле мне самой не хотелось возвращаться на праздник, вот только приказной тон майора раздражал. А еще меня злило, что я больше не сердилась за его поцелуй. Как бы он ни отрицал, но я чувствовала, что небезразлична лжепрофесору.

***

Пришел ноябрь, и погода окончательно испортилась. Ударили морозы, больше похожие на декабрьские. Редкий снег укрыл газоны тонким белым одеялом, оставляя кое-где темно-коричневые проплешины сухой травы. Солнце окончательно покинуло Оболенку, скрывшись за тяжелыми тучами, напоминая о себе лишь тусклым дневным светом. Университет словно погружался в зимнюю спячку, студенты с головой ушли в учебу, профессора обреченно читали лекции.

Уныние было и в моей жизни. После злосчастного поцелуя Дима перестал мне даже улыбаться. Три раза в неделю я приходила готовить его к занятиям, но он больше не приглашал меня остаться на ужин, не шутил, не ругался на нудную философию. Мы окончательно стали чужими, и я начинала убеждаться, что на самом деле ошиблась на его счет, и он действительно ко мне равнодушен. Так прошел и ноябрь, ведя за собой зиму, которая и без календаря с радостью явилась.

Первый декабрьский день выпал на пятницу, и ничего не предвещало беды, пока в холле второго этажа меня не нагнал первокурсник с исторического. Мы не были знакомы с парнем, но он как-то сразу понял, что ему нужна я.

— Ты же Лера Ланская? — уточнил он.

— Да, а что такое?

— Серов просил тебя найти. У него какое-то дело к тебе.

Я не имела ни малейшего представления, что хотел от меня ректор. Парнишка тоже был не в курсе и, передав сообщение, поспешил на свои занятия. Предупредив Арину, что могу опоздать на пару, я направилась в кабинет Ивана Викторовича.

Ректор с серьезным лицом сидел за столом, раскладывая в две стопки какие-то бумаги, но когда увидел меня, расплылся в улыбке. Он жестом пригласил сесть в кресло напротив его стола, а сам, убрав документы в тумбочку, деловито водрузил на стол сомкнутые в замок руки.

— Валерия, рад тебя видеть.

— Мне передали, что вы хотите поговорить со мной? — начала я.

— Да, все верно, — ректор перевел дыхание и свел к переносице брови, предвещая серьезный разговор, — Лера, дело касается твоего будущего. Ты — прекрасная студентка. Одна из лучших в Оболенском. Думала ли ты о том, чем займешься после выпуска?

— Если честно, то нет, — призналась я. — Планировала стать научным сотрудником исследовательского института медиевистики, но не уверена до конца, что это именно то, чего хочу.

— Это, конечно, интересно, но все же ты способна на большее, — гордо заявил мужчина. — У меня есть к тебе предложение.

— Какое?

— Я предлагаю тебе место в преподавательском составе Оболенского Университета.

— Вы хотите, чтобы я обучала студентов? — растерялась я.

— Именно, — ответил Серов, откинувшись на спинку кресла, — со следующего года я бы хотел, чтобы ты читала историю средневековой мысли.

— Но эту дисциплину ведет Арсений Витальевич? — нахмурилась я, понимая, что не просто так получила предложение заменить в Оболенке Индюка. Неужели его раскрыли? Не может быть!

— Валерия, — ректор встал со стула и стал прохаживаться по кабинету, — все, о чем мы с тобой говорим, должно остаться между нами. Даже своему отцу пока ничего не говори, хорошо?

— Хорошо…

— Арсений Витальевич, конечно, замечательный специалист, но по ряду причин мы будем вынуждены отказаться от его услуг. Профессор Романов нам не подходит. А вот ты — другое дело. Ты тут родилась. Ты принадлежишь этому месту.

— Я не понимаю, — растерялась я, чувствуя какой-то подвох во всем этом. — Арсений Витальевич получил не менее престижное образование. Он учился у самого Эко.

— Дорогая, я же сказал, что нисколько не сомневаюсь в его профессионализме, но профессор Романов здесь чужой, а ты — своя!

Серов обошел кресло, в котором я сидела, и опустил руки мне на плечи, отчего по телу прошелся неприятный холодок. Было ощущение, что он не просто делает мне выгодное предложение, а ставит перед фактом, что моя судьба уже предрешена. Захотелось поскорее закончить этот разговор и уйти.

— Подумай над моим предложением, — он неприятно сжал мои плечи, а потом резко отпустил, чуть тряхнув меня, и вернулся на свое место.

— Хорошо, я подумаю, — отчеканила я, готовая согласиться на что угодно, только чтобы поскорее убраться.

— Уверен, ты примешь верное решение. А теперь, Лерочка, иди на занятия. Только помни: этот разговор должен остаться между нами.

Как только я вышла из кабинета ректора, чуть ли не бегом бросилась на кафедру философии. Единственное, о чем я могла думать — это Димина безопасность. Если его раскрыли, не только расследование пойдет прахом, но под угрозой окажется его жизнь! Все обиды и гордость мигом исчезли, оставляя только страх за любимого.

Я практически вломилась в аудиторию, даже не постучав. Дима сидел за своим столом, что-то читая в планшете. Он поднял на меня свой обычный равнодушный взгляд, но как только увидел мое лицо, нахмурился. Видимо, мой внешний вид говорил за себя.

— Лера, что случилось?!

— Ты нигде не мог себя выдать? — пытаясь отдышаться, вопросила я.

— Не думаю. У кого-то подозрения? — он встал из-за стола и подошел ко мне. Приобнимая за плечи, Смирнов провел меня в подсобку и усадил на стул. — Налью воды, на тебе лица нет. А ты пока рассказывай, что случилось.

— Меня только что вызывал к себе Серов. Он предложил мне твое место со следующего года, — выпалила я.

— Вот как? Что его во мне не устраивает? — Дима протянул мне стакан воды, и я жадно стала пить.

— В том-то и дело, что он не сказал, — со стуком поставив на стол пустой стакан, я посмотрела на Диму, он старался сохранять спокойствие, но беспокойство во взгляде его выдавало. — Серов заявил, что ты блестящий специалист, но ты — чужой для Оболенки, а я — своя. Мол, я тут родилась, я тут учусь…

— Так и сказал? — нахмурился Смирнов.

— Да, но только об этом никто не должен знать. Даже отцу запретил говорить. Серов взял с меня слово.

— Что ты ему ответила? Согласилась?

— Ничего. Сказала, что мне надо подумать. Дим, мне страшно, — честно призналась я и, поднявшись со стула, стала прохаживаться по подсобке.

— Не бойся, — он остановил меня и, взяв мое лицо в ладони, заставил посмотреть в глаза. — Я не дам тебя в обиду.

— Я боюсь за тебя! — выпалила я, и его хмурое лицо вдруг озарила улыбка. А я поняла, что готова душу продать, чтобы он хоть изредка вот так мне улыбался.

— Ты меня должна заменить со следующего года?

— Да.

— Тогда у меня есть еще несколько месяцев. Все будет хорошо. А теперь иди на занятия. Пара давно началась, — я кивнула и хотела уйти, но в дверях Дима меня окликнул.

— Что?

— Лер, спасибо!

Сидя на всеобщей истории, я размышляла о разговоре с ректором. Из головы никак не шли его слова, что я принадлежу Оболенке, что я здесь своя. Отчего-то стало так неприятно. Но тут я поняла одну важную вещь: все уважаемые профессора Университета, включая моего папу, — выпускники Оболенского! Но почему к нам так неохотно берут людей со стороны? «Странный Университет ты выбрала, Ланская» — вспомнила я Димины слова.