3. Сайерона

— Это мой сын. Мне нужно подумать, — я мерила шагами комнату, более не глядя на эльфа — в целях беспристрастности суждения, как выразились бы законники. За три года злость на мантикору выгорела и тихо тлела, но частичка меня не могла простить ему Лайериса. То, с какой легкостью он готов был отправить в чужую постель. И, конечно, не было уверенности, что высокомерному снарру есть дело до меня и до моего ребенка. Особенно такому, как Фил. Даже если предположить, что он и правда изменился... С чего бы ему снисходить до обычного человека? Разве что следует государственным интересам — и дай боги, если эти интересы не навредят Ленсару.

— Могу я взглянуть на него?

Обернувшись, я чуть ли не вплотную уперлась в грудь эльфа и от неожиданности резко отпрянула.

— О чем ты?

— Могу ли я взглянуть на ребенка? — пояснил терпеливо и просто.

Страхи вернулись с удвоенной силой. Впрочем... пожелай он похитить Ленса, то мог бы сделать это уже давно. Меня раскачивало, как огромный маятник под порывами ветра. И все же... даже это ощущение было лучше тихой смерти, в какой я пребывала три года, особенно после ухода Робина. Роб... я скучала по нему, по его авантюризму, и в то же время отзывчивости, готовности пойти на любой компромисс. Он был другом, с которым легко. Когда я месяцами хандрила и предпочитала одиночество, он принимал мое решение как должное. Оставалось только догадываться, насколько «легко» было ему самому.

Да, я грустила о Робе. Но, видит Солнце, по эльфу сердце разрывалось от тоски. Неправильной, эгоистичной, необъяснимой.

И вот он пришел и оживил меня. Тогда антидот вернул мне тело, сейчас я обрела душу. Я наконец чувствовала эмоции — не всегда приятные, но они были реальными, живыми, а не просто тенями в лабиринтах памяти.

— Сайерона? — мягкий голос над ухом зашевелил волосы, по коже пробежала россыпь мурашек.

— Хорошо, идем.

Мы поднимались в детскую, и меня не отпускала навязчивая фантазия о том, что это мог бы быть наш общий ребенок. Я радовалась, что приглушенный свет ночных магсветильников (которые я теперь могла себе позволить) скрывает густой румянец, а шаги и шорох одежды приглушают дыхание.

Я осторожно открыла дверь. 

На пороге меня обуял странный страх — что сына не окажется в колыбели. После всего, что рассказал снарр, я почти в это поверила, когда не разглядела Ленса в темноте. Но вот блеснули глаза Гриши, до слуха донеслось мерное детское сопение, и относительное спокойствие ко мне вернулось.

Снар встал над резной кроваткой — я могла только догадываться, о чем он думает.

— Тоже сережка? Разумно.

Он рассуждал о цене. Кольца, браслеты тоже были надежны, в отличие от легко теряющихся кулонов, но для постоянно растущего ребенка такой выбор не назвать экономичным.

— Могу я ее снять?

Сердце отозвалось тревожной дробью.

— Хочешь убедиться, что мой сын — тот, кто тебе нужен? Да?

— Сай, — Фил чуть поморщился, как от внезапной боли, — в письме, зачитанном послом раджи, были более чем точные указания насчет примет, адреса и родителей. А вообще мне бы хотелось увидеть те золотистые искорки в глазах. Но он все равно спит, — выражение лица эльфа стало на удивление мирным.

Искорки? Никогда не связывала их с эльфом и его кровью, но, правда, Ленс родился не голубоглазым, как множество малышей в империи, а с неопределенными зеленовато-карими омутами, в которых на свету плавали золотистые искры.

— Странное чувство, но я ощущаю некую причастность, — эльф выделил это слово, скользя взглядом по зеленой вышивке на сером одеяльце, — именно я повинен в том, что он... не такой, как все. И да, ты имеешь полное право меня ненавидеть, но искренне советую принять помощь. Для меня настало время исправлять ошибки.

Мой сын для него всего лишь ошибка. Хахах, ошибка , всего лишь ошибка ценой в человеческую жизнь. Меня обуял смех — Фил пытается быть человечным, но получается все равно как-то по-эльфийски, через пень-колоду. Это если предположить, что он говорит правду.

— Сай, — снарр встревоженно всматривался в мое лицо. Решил, что крыша поплыла на радостях? — Сайерона.

И тут произошло то, что и впрямь заставило меня усомниться в здравом рассудке. Гордый солнечный эльф опустился на колени.

— Прости меня.

Два простых слова всколыхнули целый ураган чувств, куда больше, чем могли бы вызвать длинные велеречивые извинения.

Еще немного, и такими темпами я снова стану марионеткой, собственноручно вверю ему свою волю, и стану зависимой — уже не от крови, от него всего. От его голоса с бесконечной палитрой интонаций, от легкой поступи и взгляда, заставляющего трепетать. А уж взгляд коленопреклоненного эльфа будил совершенно неуместные желания.

Сердце отбивало причудливый ритм дикого танца, в котором кружились восхищение, страх, опасение и отчаянное желание довериться. Нет. Не в этот раз.

— Встань, — я удивилась, насколько властно прозвучал со стороны мой голос, — за мантикору мы давно квиты, а за сына я тебя простить не могу. Не сейчас. И мне нужно поговорить с верховной жрицей, убедиться, что ты не лжешь.

Уста провидицы не может осквернить ложь, это знают все от мала до велика. Если она что-то видела, то скажет. Больше нет способа узнать правду, даже Дана с ее редким даром видеть ауру — вероятно, переданным от кого-то из эльфийских предков, затесавшихся в семейном древе — не смогла бы прочитать снарра. Когда я пила его кровь, моя аура становилась такой же непроницаемо-зеркальной. Хорошо, что я не вижу ничего подобного...

— Завтра я лично организую вашу встречу, — суровая статуя по имени Фил поднялась с колен во весь немалый рост, — завтра, потому что нехорошо будить жрицу среди ночи.

***

Уходя, Фил заверил, что жрица Смея будет ожидать меня на рассвете. Я оставила Ленса на попечении приходящей няньки, дедова семейства и Гриши, а сама помчалась с первым наемным экипажем, который смогла поймать.

Стоит ли говорить, что за ночь я не сомкнула глаз. То сидела у колыбели, то стояла там же, где стоял снарр, то переставляла фигурки, что он рассматривал. Иногда мне казалось, что глина пульсирует теплом его пальцев. Три года назад я избавилась от снартарийской крови, но нечто иное въелось под кожу сильнее дедовых татуировок. 

Глупость, беспросветная глупость. Как можно мечтать о том, кто теоретически бессмертен, невыразимо прекрасен, а я... без иллюзии даже мне самой не взглянуть в зеркало без содрогания.

Ближе к рассвету я поняла, что отвергать желание, ставшее частью меня, бесполезно и бессмысленно. Лучше его приручить, чтобы контролировать. Управлять. Была я — большая полупрозрачная сфера, наполненная эмоциями, а внутри нее другая, поменьше. И в ней истекало кровью сердце, томящееся по снарру. Да, я отвела ему этот кусочек своего разума, как комнату для нежеланного гостя — в надежде, что он не станет в доме хозяином, а комната не одичает и не зарастет терновником, который проломит стены.

Да помогут мне боги Ниариса...

Рассветное небо светлело, Селестар и Храмовая гора приближались. Извозчик остановил лошадей на обочине тракта, не доезжая до извилистой проселочной дороги.

Верховная жрица Смея ждала у подножия. В белом с головы до ног, с опущенным капюшоном, открывающем седовласую голову. Тонкие губы улыбались. Снарр сдержал обещание.

— Вот мы и встретились снова.

— Вы... одна, — вырвалось у меня после традиционного приветствия — и совершенно искренней радости от встречи с женщиной, что подсказала ключ к противоядию, — я имею в виду, совершенно без охраны...

— Милая, — жрица беззлобно рассмеялась, — если чего-то не видно глазу, то еще не значит, что его нет.

Я смутилась. Отчего-то подобное даже не приходило в голову. А уж мне ли не знать об иллюзиях...

— Пойдем.

Как три года назад, мы пошли по тропе к беседке откровения. На похожей тропе я толкнула эльфа в спину... Нет, только не возвращаться в тот день. У меня хватает проблем в настоящем.

— Ты хочешь узнать о сыне, — войдя под тень купола, жрица скрестила ноги на циновке и махнула рукой в приглашающем жесте, — но я спрошу — говорить тебе все или только часть увиденного?

«Это знание не пронесет счастья», — сказал внутренний голос интонациями деда Фрайта, но я не боялась. Речь о моем ребенке.

— Делайте так, как будет лучше для него.

Верховная молчала — вероятно, это не то согласие, что требовалось для раскрытия тайны.

— Расскажите все.

— Что ж... боги поведали, что Ниарис породил необычное дитя. Долгоживущее, как представители снартарийской расы, но источник его долголетия в человеческой крови, ибо дитя от смертной женщины, что испила из снартарийских вен. Часть его от эльфийской природы, часть от человеческой, и связаны они ядовитыми узами греха. Продолжать?

Примороженная к месту, я медленно кивнула. Хриплый старческий голос продолжил истязание:

— Солнце отвернется от его потомков, сгорать они будут под его лучами, как в очистительном огне. То плата за преступление закона жизни, за противоестественный грех, за оскорбление солнечных эльфов. Назовут пьющих кровь вампирами, в напоминание о грехе вампиризма, совершенном снарром и тобой, — взгляд Смеи уперся мне в лоб.

— Но это Он оскорбил собственную расу! Оскорбил богов! Он принудил меня... Почему должен расплачиваться мой ребенок?! — я забыла, что перебила саму верховную жрицу, что та отвечала на мой же вопрос, — почему не Фил?!

— О, Сияющий расплачивается, и расплачивается жестоко, — моя вспышка нисколько не коснулась невозмутимой жрицы, — он исповедовался в страшных видениях, приходящих к нему по ночам. Мне неведомо, насколько они правдивы, но мучения его реальнее некуда, — кажется, она усмехнулась?!

— Но это не уменьшает несправедливости по отношению к моему сыну, — я уже не кричала, поняв, что криком в храме ничего не добиться, — скажите, он может прожить обычную человеческую жизнь, если не будет пить кровь?

— Ты сама знаешь ответ на этот вопрос, — синие глаза жрицы смотрели серьезно и печально, — без нее он зачахнет, как растение без воды.

— Вы видите его судьбу?

Старуха покачала головой. Да что ж такое!

— А ваше «проклятие Солнца» нельзя обратить? Я принесу любую жертву, если потребуется... отдам жизнь...

Под взглядом Смеи мой голос слабел и замолкал.

— Мне сие знание неведомо.

— Простите, мудрейшая. Могу ли я задать еще один вопрос?

— Говори, — ответ был одобрительным, но в воздухе чувствовалось едва уловимое напряжение. Я забирала время у верховной жрицы, у той, кто служит империи. Кто общается с богами...

— Чисты ли помыслы Сияющего? Могу ли я вверить ему безопасность сына?

— Есть в этом некая божественная ирония, — молодые глаза старухи сверкнули, — если кто и способен помочь тебе, то только он.