Глава 5

Холодно… Больно, холодно и страшно.

Сквозь прищуренные веки различаю очертания гор, кривых заснеженных деревьев и никакого следа дороги или знакомого места. Рук уже почти не чувствую, пальцы намертво примерзли к дужке тяжелой корзины с ягодами. Хочется есть и пить, а еще – спать, но понимаю, если остановлюсь – погибну.

Живот снова сводит судорогой от голода, и, возможно, я бы не удержалась и съела горсточку красных ягод, но прекрасно знаю, что они ядовиты. Но и бросить корзину не могу, хоть и сил тащить ее почти не осталось. Не принесу ягод, мать не сможет купить лекарства брату, а семья снова будет голодать.

Поэтому и бреду вперед… А ветер и снег, словно издеваясь, заметают мои следы. Уже совсем не понимаю, куда иду, лишь переставляю ноги.

Голосов сестер не слышно уже несколько эрн, скоро стемнеет, а ночью ничто не спасет меня от лютого мороза и зверей. Но упорно бреду, шаг за шагом.

И в момент, когда уже почти сдаюсь, смирившись с собственной смертью, различаю запах, такой неуместный для дикой природы. Ловлю себя на мысли, что этого не может быть. Вероятно я уже мертва. Но ноздри снова щекочет аромат жареного мяса, а еще дыма, что заставляет закашляться.

Слишком больно и сладко, рот мгновенно наполняется слюной, и я бегу в его направлении. И даже, если это обман, даже, если в конце ждет смерть, уже нет сил отказаться. А еще где-то в глубине души теплится надежда, что там, впереди, найдутся те, кто поможет отыскать дорогу домой. А, возможно, и позволят немного отогреться…

Проламываясь сквозь кусты, не сильно забочусь о том, чтобы отклонять ветки, резко хлестающие по щекам. Помню главное – нужно сохранить ягоды. Но внезапно замираю, и останавливает меня сразу несколько вещей: кровь на снегу, одинокая фигура в черных одеждах рядом с потрескивающим костром, а еще внезапно прекратившаяся непогода.

Мама предупреждала, что от людей в черном добра ждать не стоит. Но мясо так вкусно пахнет, а тепло костра манит, что невольно делаю еще несколько робких шагов. А когда вижу лицо незнакомца, последние сомнения окончательно таят. Ну не может настолько красивый человек быть злом.

Поэтому уже более уверенно осматриваюсь, обнаруживая объяснения всему. Шкура крокля и его туша лежат неподалеку. Скорее всего, передо мной охотник. Правда, его одежда выглядит такой дорогой и красивой, и, кажется, совсем не греет, несмотря на меховую оторочку плаща. В таких обычные люди тут не ходят.

– Можно погреться? – неуверенно лепечу я.

Мужчина поднимает на меня немного пугающий взгляд разноцветных глаз, а после кивает, жестом приглашая к костру.

Отставив корзинку подальше и с трудом отцепив от нее пальцы, спешу к источнику тепла. Незнакомец что-то готовит и не обращает на меня внимания, а я не могу удержаться и жадно впитываю детали, которых касается взгляд.

Его одежда блестит, причем даже когда на нее не падают блики костра. Я никогда не видела никого подобного.

Странные, будто нарисованные светящиеся глаза, длинные волосы с драгоценными заколками и … хвост. Увидев его, вздрагиваю и немного отстраняюсь, хотя не перестаю неотрывно следить взглядом. Невероятно, сказочно, завораживающе.

Хвост, словно живой, свернулся кольцами и нежился у огня, поигрывая кисточкой. Совсем как одомашненный наверри Старейшины.

Волшебно и чудно. Поэтому отвести взгляд не получается, а страх тает, как снег у костра. Слишком красиво.

Блики огня переливаются на черной чешуе, рождая множество радуг, а пушистая грива, как сокровища из сказок, что рассказывала перед сном мама, манит желанием прикоснуться и погладить.

От любопытного рассматривания меня отвлекает все нарастающая боль в руках. Они отогреваются, но вместе с тем снова обретают чувствительность. Пальцы стало подергивать и скрючивать от судороги, и у меня не получается удержать слезы.

Сначала слышится вздох, после – дивная музыка, будто перезвон колокольчиков во время праздника. И внезапно на плечи опускается тяжесть плаща, что щекочет лицо пушистым мехом. Поднимаю взгляд на охотника, который стоит рядом, опустившись на одно колено.

– Твои руки, дай мне посмотреть.

Голос, такой чарующий и мягкий – завораживает. А еще он смотрит так… странно. От этого взгляда становится тепло, как от костра. Его улыбка преображает лицо, делая похожим на божество.

И я тоже улыбаюсь, хоть мне и больно. И протягиваю ладони с потемневшими пальцами ближе к нему.

Как по волшебству, в его руках появляется баночка с мазью, пахнущей первой травой. Стоит только легким касаниям пробежаться по пальцам, боль уходит. А темные пятнышки становятся меньше и начинают исчезать. Я во все глаза смотрю на это чудо. Вот бы эту баночку старшему брату, может, и руки бы тогда не лишился.

– А теперь лицо…

Я делаю шаг вперед, оказываясь очень близко. Сердце стучит, бьется, как птичка в силках. Охотник вновь вздыхает, а моих щек, губ, лба, носа и подбородка тепло, но беспорядочно, касаются пальцы, пахнущие медом и травой, а после примешивается и цветочный аромат.

Мне тепло, спокойно и ничуть не страшно. И почему мама говорила, что черные – зло?

– Проголодалась? – Продолжая улыбаться, спрашивает он, кивая на живот, который урчит от голода с момента, как я учуяла запах мяса.

Киваю, доверчиво заглядывая ему в глаза. Охотник отрезает и затем протягивает мне теплый, но сочный и невероятно вкусный кусок. Я впиваюсь в него зубами, едва не поскуливая от удовольствия. Никогда еще еда не казалась настолько восхитительной.

Хотя, мясо в принципе я ела очень редко, этот кусок кажется особенным и огромным. По рукам и лицу стекает сок, капая на мою одежду и его плащ, но остановиться не могу, потому что никогда такой вкуснятины не пробовала.

– Не спеши. – Немного укоризненно произносит он. – Тогда я дам тебе еще. И не волнуйся, это мясо у тебя никто не отберет. Я купил жизнь этого зверя у Хрустальной Башни, так что теперь он принадлежит только мне. – Слегка улыбнулся охотник.

Стыд обжег щеки. Как же я могла не подумать о них. Семья голодает, а я здесь трескаю мясо. Одна. С трудом проглотив кусок, теперь я степенно откусываю понемножку.

А охотник, уже не обращая на меня внимания, продолжал неспешно разделывать остальную тушу. Из одного мешочка он доставал блестящую ткань, затем оборачивал ею куски мяса и убирал в другой, уже более крупный мешок.

Когда же я наелась и подошла ближе, он отрезал еще один большущий шмат мяса, также завернул в ткань, и протянул мне. – Я обещал, держи.

– Благодарю, дяденька охотник. – Поймав его улыбку, я тоже заулыбалась. – Но я не могу дать вам ягод, они на продажу. Мама будет ругаться, если не принесу. Но я знаю, где растет серебристая трава, если придете сюда через миртран, я соберу ее для вас.

– Договорились. А теперь, засыпай… – Коснулся сознания его голос, мои веки налились тяжестью и образ прекрасного незнакомца подернулся туманом.

Открываю глаза уже на пороге собственного дома и слышу тревожный ропот матери. В руках сжимаю корзинку с ягодами, и, кажется, что мне все это пригрезилось. Но замечаю плащ, в который была все еще укутана, и рядом несколько кулей с мясом в блестящей ткани.

Мама распахивает дверь вся в слезах, что-то говорит, ругается, смеется и снова плачет. То прижимая к себе и порывисто целуя, то хмурясь, выпытывает, почему от меня пахнет дорогими травами. И я рассказываю и об охотнике, и о чудесной мази, и о черно-золотом хвосте, и о мясе крокля, что подарил незнакомец.

И вытерпев еще порцию взволнованных причитаний, слышу от нее, – ты обязательно должна исполнить обещание. За такие подарки и помощь должна быть достойная плата. И, если он посчитал ее таковой, то ты обязана выполнить зарок.