Глава 4.

Я толкаю дверь в ванную, чтобы привести себя в порядок, — и тут же замираю.

На полу вода — тёплая, стоячая, отражающая мутный свет из окна.

Но не вода останавливает меня.

Он.

Сначала я не понимаю. Просто вижу мужчину, лежащего на спине под раковиной — без майки, с инструментом в руке.

Наконец-то наняли сантехника, чтобы починить гнилые трубы. Ну надо же, свершилось чудо.

Только вот это чудо не даёт мне пошевелиться — так оно волнующе.

Он лежит в луже, словно не замечает ни холода плитки, ни того, как свет из окна ложится на его обнажённое тело.

Грудь — словно выточена из бронзы: гладкая, тёмная, вся в бликах от воды и отражений.

Мышцы на животе очерчены так чётко, что их хочется не просто зарисовать — пересчитать.

От солнечного сплетения к бокам — татуировки, тёмные, сложные, будто живущие собственной жизнью, скользят по коже, обвивая бицепсы, запястья, ключицы.

Рисовать их — всё равно что расшифровывать чужой сон.

Но я хочу зарисовать. Сразу. Здесь. На коленях, на холодной плитке. В полный рост. Без одежды.

Может, он бы даже согласился попозировать? Многие ведь не против. Тем более, если художница — девушка.

А он... он выглядит именно так, как хочется рисовать: как вызов, как грех, как сон.

Меня затапливает. Внутри — будто включают кран. Поток ощущений хлынет по венам.

Жар. Стыд. Всё внутри смешивается.

Я даже не замечаю, как перестаю дышать. Просто смотрю.

Долго.

Слишком откровенно.

Как будто он не человек, а картина.

И тут он шевелится, скользит по луже вперёд — и только тогда я вижу лицо.

И всё замирает.

Мир.

Воздух.

Кровь.

Это не сантехник. Это — Ратмир.

Он смотрит на меня. Снизу вверх. С той самой усмешкой, от которой всё внутри вжимается в кости.

— Душ вместе пока не предлагаю, — лениво бросает он, — в вашей рухляди гнилые трубы.

Я отступаю — и упираюсь спиной в косяк.

— Я… — голос срывается. — Простите. Я думала, вы…

— Сантехник? — он садится. Мышцы под кожей шевелятся, как живые. — Ну, у тебя и вкус.

Он поднимается в полный рост — и кажется, что весь воздух в ванной исчезает.

— Я не знала, — выдавливаю я. — Я правда...

— Я понял, — он подходит ближе. Почти вплотную. — Ты не знала, что это я.

Но смотрела как взрослая.

Я хочу провалиться сквозь землю. Или закричать. Или ударить.

Но стою.

В носках, мокрых от воды. С глазами, полными неприличных рисунков.

Он стоит рядом. Всё тот же торс, теперь ближе. Блики воды на коже, капли бегут по груди, по животу.