Глава 4. Разведись с Альдаром

Майя с трудом поднялась по лестнице, едва переставляя ноги. Десятиминутный путь домой растянулся до двадцати минут мучительного преодоления каждого шага. Дрожащими пальцами она вставила ключ в замок и повернула его.

В просторных комнатах их роскошного особняка царил пронизывающий холод — отопление не работало, или, возможно, никто просто не озаботился его включить.

Сбросив туфли на высоком каблуке, она, шатаясь словно пьяная, нетвердой походкой добралась до ванной комнаты. Майя открыла кран с горячей водой, наполняя ванну, но внезапно силы покинули её окончательно.

Она рухнула в ванну, неестественно бледная, похожая на безжизненную фарфоровую куклу. Горячая вода медленно наполняла ёмкость, а её тёмно-красное платье расплылось по поверхности, напоминая кровавое пятно, делая её и без того бледное лицо ещё более безжизненным.

Закрыв глаза, Майя погрузила лицо в воду. Тёплая влага постепенно накрывала голову, отрезая все чувства от внешнего мира. Кратковременное удушье казалось блаженным освобождением, на мгновение оно заглушило пульсирующую боль внутри.

Через несколько секунд она невольно открыла рот, и горячая вода хлынула внутрь, вызывая мучительный приступ тошноты. Майя распахнула налитые кровью глаза и резко вынырнула. Перегнувшись через край ванны, она почувствовала, как внутри желудка словно что-то сжимается и выкручивается.

Её тело неконтролируемо содрогалось, а изо рта выходила только желтоватая желчь — за весь день она ничего не ела. Кислота обжигала горло, из глаз текли слёзы.

Когда приступ рвоты прекратился, Майя с покрасневшими от напряжения глазами увидела на светлом полу кровь, смешанную со слизью. Уголки её губ дрогнули в бесчувственной улыбке, не затронувшей глаз — в них читалась лишь пустота и безысходность.

Она сняла испорченное красное платье и бросила его на пятно крови, чтобы вытереть след. Альдар не должен был увидеть кровь — иначе будут вопросы и расспросы, на которые у неё не осталось сил отвечать.

За окном начинало темнеть. Босиком Майя вернулась в спальню и рухнула на кровать. Она не могла уснуть, мысли крутились вихрем. Если раньше, до того, как она узнала о болезни, Майя ещё могла строить планы на будущее, то теперь всё казалось лишь бесполезной агонией обречённой.

Четыре года... За четыре года брака она отдала всё без остатка — от искренней всепоглощающей любви до безысходного отчаяния, в котором тонула сейчас.

Сегодня она выплакала, кажется, все слёзы, отпущенные ей на жизнь. Майя положила руку на сердце и горько усмехнулась: «Странно, ведь умирает желудок. Почему же тогда так невыносимо болит здесь?»

Телефон в сумке внезапно завибрировал. Майя инстинктивно подскочила и молниеносно достала его. Увидев имя звонящего на экране, она почувствовала, как все силы покинули её тело.

Не он.

На что ты ещё надеешься, Майя?

Она безучастно смотрела на телефон пару секунд, затем одеревеневшими пальцами провела по экрану, отвечая на звонок.

— Эдвард, — её голос звучал хрипло, будто она не говорила несколько дней.

Эдвард Глебов был её другом детства, её опорой с самых юных лет. Они не были родными по крови, но их связь казалась крепче любого родства. В детстве Майя долгое время жила в семье Глебовых, где к ней относились как к родной дочери. Для Майи Эдвард всегда был как старший брат — защитник и наставник.

— Майя, почему у тебя такой хриплый голос? — в его тоне явственно слышалось беспокойство. — Ты заболела?

— Немного простудилась, только что проснулась, поэтому голос такой сиплый... — начала оправдываться она, но Эдвард решительно перебил:

— Майя, даже мне ты лжёшь? Ты забыла, что я врач? Я прекрасно отличаю сонный голос от голоса человека, который плакал.

В её горле словно застрял острый камень, раздирающий всё внутри. Она не могла выдавить ни слова объяснения и лишь горько усмехнулась. Говорить правду не хотелось — это значило признать реальность своего положения.

— Майя, можешь сказать, почему ты плакала? — мягко настаивал Эдвард.

Она смотрела на деревянный пол, сжимая телефон побелевшими пальцами. Никому не нравится выставлять напоказ свои слабости, особенно ей — всегда сильной и независимой Майе Лазовской. Она отрицательно покачала головой, словно он мог видеть этот жест:

— Нет.

Эдвард выдержал паузу. Он хорошо знал характер Майи — упрямая, гордая до невозможности. Если она не хотела говорить, то даже клещами не вытянешь из неё ни слова.

— Что показали результаты обследования, которые ты сегодня забирала? — сменил он тему, надеясь зайти с другой стороны.

Майя нервно облизнула потрескавшиеся губы:

— Всё в порядке.

— Если не хочешь говорить, ладно, — в голосе Эдварда зазвучала решимость. — Я сам пойду в больницу и посмотрю твою медицинскую карту. У меня есть доступ к твоим данным.

Эдвард занимал должность заведующего хирургическим отделением в той самой больнице. Получить доступ к её медицинской документации для него не составляло труда.

«Оплошность», — подумала Майя с горечью. Она недооценила его настойчивость.

— Сама расскажешь или мне проверить? Выбирай, — продолжал давить он.

В трубке повисла тяжёлая пауза — настолько глубокая, что Майя могла слышать его ровное дыхание.

Она сдалась:

— Рак. Последняя стадия рака желудка.

Эдвард молчал. Казалось, он с трудом сдерживал эмоции — его сбивчивое дыхание явственно доносилось через динамик.

— Как это возможно? Ты ещё так молода, — пробормотал он, голос его дрогнул.

Даже через телефон Майя чувствовала его глубокую скорбь. Он искренне переживал за неё. Осознание того, что перед смертью о ней всё же кто-то беспокоится, принесло ей некоторое болезненное утешение.

— Приезжай в больницу, я проведу повторное обследование, — его голос окреп, в нём зазвучали профессиональные нотки.

— Нет, — отказалась Майя. — Сколько ни проверяй, результат будет тем же. Эдвард, я чувствую своё тело. Возможно, это просто расплата...

— Что за вздор! — в голосе Эдварда послышалось отчаяние. — Майя, послушай меня. Ты должна лечь в больницу, начать лечение. Ты можешь поправиться, я...

Эдвард был онкологом, и он прекрасно понимал тяжесть её диагноза, знал, как мучительна боль от этой болезни и как ничтожны шансы на исцеление. Но он не мог смириться с мыслью о её скорой смерти.

Вот как Майя довела себя до такого состояния?

Эдвард не знал, как её утешить.

Девушка молчала. Порой дело не в том, хочешь ты жить или нет, а в том, даст ли тебе Бог эту жизнь. Её время было уже ограничено. Врачи предложили лишь два варианта: либо лечь в больницу и протянуть ещё несколько лет, либо отказаться от лечения и положиться на волю Божью. В любом случае — скоро конец.

— Майя, разведись с Альдаром. Посмотри, во что он превратил тебя за эти четыре года.

Развод?

Майя никогда не задумывалась о том, чтобы развестись с Альдаром. Для неё он был всем — светом, к которому она стремилась всю жизнь, воздухом, которым дышала.

Но разве можно удержать в руках солнечный луч?

Майя крепко сжала телефон так, что побелели костяшки пальцев:

— Я подумаю об этом.

Расстаться с Альдаром — всё равно что вырвать кусок плоти из собственной груди, отрезать часть себя. Как это могло быть простым решением?

Эдвард попросил её прийти в больницу на следующий день. Майя согласилась, но уже знала, что не сдержит обещания.

Кроме роли жены Альдара, она ещё была генеральным директором корпорации «Тенекрафт». На её плечах лежал груз ответственности за сотни сотрудников, за наследие, созданное поколениями её семьи.

Человеческая выносливость подобна верблюду — способна выдерживать тяжёлые ноши под давлением, но часто последней соломинкой, ломающей спину верблюда, становится самая незначительная тяжесть.

Завершив разговор, Майя небрежно бросила телефон на прикроватную тумбочку. Желудок продолжал мучительно болеть, и она понимала, что эта ночь будет бессонной. Открыв ящик, она достала два флакона: обезболивающее и снотворное. Проглотив по две таблетки каждого, она безвольно откинулась на подушки.

То ли подействовали лекарства, то ли усталость взяла своё, но сознание затуманилось. Ей снились кошмары, будто кто-то душил её. На груди словно лежала тяжесть, не дававшая дышать.

Она мотала головой, пытаясь выбраться из этого состояния. Когда же, наконец, Майя очнулась, с ужасом осознала — то, что давило на неё, было вовсе не призраком, а самим Альдаром.