Глава 2. Марта

Он довозит меня прямо до дома. Но всю дорогу не спускает с меня взгляда. Я вижу его внимательные глаза в зеркале. Пока Аннет щебечет, словно веселая птичка, я потею от одного осознания того, что за мысли могут бродить в голове у этого мужчины. Слишком уж красноречивый огонь горит в чужих глазах.

А вот в моих наверняка паника. Потому что еще никогда не позволяла себе задумываться о ком-либо в ключе плотских отношений. Посвящала все свое время учебе и танцам, ни на что другого, кроме сна, не оставалось и минутки. Мне это помогло достичь цели — я поступила в университет. Однако, отношения с противоположным полом обошли меня стороной. Я не занималась ни разу сексом, не целовалась, даже за ручки не держалась. 

Чувствую, как его взгляд прожигает меня насквозь, словно лазерный луч. Аннет, как назло, не умолкает, ее голос звенит, как колокольчик, заглушая нарастающий внутри меня хаос. Мужчина паркуется у подъезда, и тишина становится почти оглушительной. В этот момент я ощущаю себя хрупкой бабочкой, попавшей в сеть к хищному пауку.

Прощаемся формально, сухо. Подруга чмокает меня в щеку, затем кивает, от чего по спине пробегает табун мурашек. Выскакиваю из машины, словно из горящего дома, и почти бегу к подъезду. Ключ дрожит в руке, никак не попадая в замочную скважину. Сердце колотится, как пойманная в клетку птица, готовое вырваться наружу.

Врываюсь в квартиру, захлопываю дверь и приваливаюсь к ней спиной, пытаясь унять дрожь. 

— Что это было? – шепчу я в пустоту. 

В голове роятся мысли, словно разъяренный рой пчел. Взгляд Майклсона, обжигающий, словно глоток раскаленного металла, его молчание, красноречивее любых слов... 

Все это – неизведанная территория, опасная и одновременно манящая.

Подхожу к зеркалу и вижу в нем испуганную незнакомку. Глаза расширены, щеки пылают. Губы припухли и слегка дрожат. Я не узнаю себя. Кажется, в моей душе распускается бутон доселе неведомого цветка, который жаждет солнца и воды. Но я боюсь его поливать. Боюсь дать ему шанс вырасти.

Одергиваю себя. 

— Хватит глупостей! – говорю я своему отражению. — Учеба, танцы – вот что важно. Он – всего лишь мимолетное наваждение, искра, которая скоро погаснет. 

Но в глубине души знаю, что это – самообман. Огонь уже зажжен. И потушить его будет непросто. 

Видимо, пришло время повзрослеть.

— Милая, ты вернулась? — из кухни выходит отец, вытирая руки полотенцем. До меня доносится весьма аппетитный запах мяса. Похоже, папа сегодня снова посвятил себя целиком и полностью готовке. Улыбается, когда видит меня, — отнесла документы? Как прошло?

Последние два года родитель поддерживал меня в бесконечной учебе, оплачивал репетиторов, когда моих денег не хватало, поэтому ясно, что он волнуется о результатах. 

Прохожу на кухню, присаживаюсь за стол и только после этого заговариваю:

— Все отлично, пап, меня действительно зачислили. Я заполнила последнее заявление, отдала оригиналы документов, и теперь буду ждать, когда скажут об общежитии.

Отец шутливо шлепает полотенцем по столу.

— А руки помыть прежде чем болтать?!

— Ну прости-прости, слишком много впечатлений за один день, — подхожу к раковине, намыливаю ладони, а затем смываю пену горячей водой. Промакиваю тем самым полотенцем.

Отец смотрит удивленно.

Затем усмехается.

— Неужели с мальчиком уже каким познакомилась? — интересуется с намеком.

Знал бы он, что там за «мальчик», наверно, с ума бы сошел. 

Хотя, может, и нет. Это раньше, когда мне лет четырнадцать было, отец бдил, чтобы парня ко мне на пушечный выстрел не подходили, а потом он заволновался, как бы одна не осталась. Даже пару сыновей своих друзей предлагал для знакомства. Эрик, Дэвид, Сэм...В конце-концов пришлось взбунтоваться. 

— Па, ну какие мальчики? — пытаясь скрыть смущение, отшучиваюсь от него в той же манере, что и он. 

— Университетские чернила еще не высохли, а ты уже сватов ждешь? Дай хоть дух перевести!

Отец смеется, и я вместе с ним. Пытаюсь растворить в его смехе липкий страх, что окутал меня в машине Майклсона. Но ощущение, словно колючий репейник, зацепилось за подкорку. 

Вечером в комнате, под тусклым светом ночника, я открываю учебник по высшей математике. Цифры пляшут перед глазами, складываясь не в уравнения, а в образ властного мужчины. Его взгляд будто таран, пробивший брешь в моей невинности, заставивший задуматься о том, что все это время было сокрыто под толстым слоем амбиций. Губы шепчут формулы ненавистных интегралов, а в голове звучит низкий, бархатный голос, словно обещание запретного плода.

Вспоминаю, как грациозно двигалась сегодня во время репетиции в танцевальном зале утром. Каждое па, каждое плие – безупречно, отточено до автоматизма. Но даже любимая музыка не может заглушить пульсирующую тревогу. Я – танцовщица, привыкшая подчинять тело воле разума. Но сейчас эта воля дает трещину, и сквозь нее пробивается робкий росток влечения.

Захлопываю учебник, словно ловушку, пытаясь заточить опасные мысли. Смотрю в зеркало. Незнакомка смотрит в ответ, и в ее глазах больше нет прежней уверенности. Там поселилась тень желания, как отблеск костра в ночи, манящая к теплу, но и пугающая своим жаром.

— Так. Учеба. Танцы. Никаких отцов подруг, — убежденно говорю отражению. 

И пытаюсь в это поверить.