Глава 1.1

Возвращаться домой мне хотелось меньше, чем уходить с рынка, поэтому рассерженная Берна опять потянула меня за собой. Не хочу! Там тоска, жара, серые стены и заунывные песни. Но выбора мне никто не оставил, хорошо, если Берна позволит одеться в женское, а не потащит к матери прямо так.

Хотя нет. Она младше, и ее поведение вызовет бурю чувств у наших тревожных вдовых тетушек, приехавших в гости, ведь ни одна девушка не должна на юге обращаться так с мальчишкой. Поди объясни, что на самом деле под рубашкой и шароварами прячется стройная девичья фигура. Скандал будет огромный…

- К отцу не поведу, - Берна выпустила мой локоть, как только мы вошли в ворота – запыхавшиеся, запыленные, и растерянные. – Ты тоже молчи, что меня там видела.

- Да, сестра.

- И вообще молчи. Глаза спрячь, ногами не шаркай, отцу, если встретишь, кланяйся! Да что я тебе рассказываю, ты же старше меня. Сама должна знать!

- Ладно, ладно… - я поморщилась от легкой головной боли. – Не шуми, Берна.

- Уже не «сестра»? Неважно… Ступай. Я в другую сторону.

В коридорах дома было пусто – мне удалось прошмыгнуть в свою комнату и захлопнуть за собой дверь раньше, чем там же появились тетки или мать. И те, и другая были очень вредными, въедливыми, дотошными во всем, что касалось поведения девочек и девушек. А может, мне так казалось?

Ведь Берна и Эльчин вполне неплохо с этим справляются, одна только я недовольна.

С другой стороны – как может нравиться этот постоянный надзор?

Если ты родилась девушкой, значит ты уже опасна для твоей семьи. Ты можешь пойти на свидание тайком от родителей, сбежать из дома против их воли, тебя могут украсть в чужой дом. И в последнем случае виновата становится только сама девушка. Потому что позволила с собой это сделать, потому что не сопротивлялась и не звала на помощь. Иначе бы ее не тронули.

Но раздумывать и развивать философские мысли у меня времени не оставалось.

Только и успела, что стащить мальчишеское тряпье, натянуть блузу с закрытыми рукавами и длинную юбку, обуть тяжелые туфли. Все, мое мучение началось… Едва заслышав шаги в коридоре, кинула ненужные вещи слуги в сундук и захлопнула крышку.

С губ срывалось тяжелое прерывистое дыхание, словно я пробежала тальмы две. Хоть бы никто не заметил…

Открылась дверь и вошла моя мать – Фатьма Бедиль, пленница, привезенная из далекой жаркой Летонии. Она принадлежала к полудикому племени, но была разумнее своих сестер, и поэтому отец выбрал ее. Говорили, что я на нее похожа. Слишком смуглая кожа, вьющиеся густые непослушные волосы, непокорный и гордый характер…

Таких женщин в Эн-Мериде любили приручать или убивать. Мой отец выбрал первое.

- Моли нашего бога Фраминия, чтобы он послал тебе терпеливого мужчину, Лейла! – восклицал он с досадой всякий раз, когда я проявляла волю или ему казалось, что слишком непокорно и дерзко смотрю на него. – Не каждый выдержит твой пылкий нрав, попомни мои слова!

А вот теперь гадалка сказала, что будет целы три претендента на мою любовь…

Человек, говорящий с мертвыми? Некромант? Но это ни о чем не говорит, ведь все знатные южане – некроманты. Отец тоже владеет этими знаниями, но боится их применять и просто решил передать их своим сыновьям – старшему Рахиму и младшему Хасану. Правда, последнему всего годик, он еще не научился толком говорить.

- Если я доживу до его шестилетия, - гордо вещал отец, когда у него было хорошее настроение, - то смогу лично научить моего младшего сына темной некромантии!

Все молчали за столом. Хотя все знали, что не дожить тут может как раз старший сын. Отец не любил его за юношеский гневливый нрав, в котором, кстати, мы с ним были схожи, но если давно махнул рукой на мое воспитание, то за чувствами Рахима следил строго. Брату нельзя было выходить из дома без отцовского ведома, искать встреч с соседскими девушками, и уклоняться от палок, которыми нас время от времени били.

Доставалось всем. Даже послушные Берна и Эльчин нет-нет, да и навлекали на себя гнев отца. Хотя, справедливости ради, стоит признать, что он их жалел, как детей, потерявших рано мать, и наказывал нас с Рахимом чаще.

***

Дверь открылась и мать вошла.

Я едва успела отскочить от сундука и принять самый спокойный и добродушный вид, но… боюсь, мое тяжелое дыхание могло меня выдать.

- Лейла, ты все это время была в комнате?

- Да, матушка.

- Если бы не эта наша с тобой смуглость, я бы заметила, как пылают твои щеки.

- Здесь жарко, матушка.

Она вздохнула, покачала головой с легким укором, а потом оглянулась на дверь, словно боясь, что нас будут подслушивать. Затем сделала ко мне несколько шагов, а я боязливо вжалась в стену.

- Не бойся меня, Лейла, - ласково сказала мать, остановившись и протянув ко мне руку. – Я не причиню тебе вреда.

Я молча смотрела на нее широко раскрытыми глазами. Не верила.

Она под стать отцу. Два дня назад швырнула в меня Святую книгу, когда я отказалась молиться, стоя на коленях, в самое пекло. По счастью, она попала в грудь, а не в лицо, но ребро до сих пор побаливает. Наверное, поэтому и одышка.

- Здесь бывает скучно, Лейла, - медовым голосом произнесла мать, и шагнула влево, словно смотрела в сторону окна возле моего стола. – Я люблю смотреть в окна. Как, например, сегодня. Я захотела взглянуть на наши роскошные лантаны и камписы. Что же я увидела там?

- Не знаю, матушка.

- Я увидела там свою дочь в одежде мальчишки-простолюдина! – процедила сквозь зубы мать. – И чужую дочь, которая силком тащила ее в родной дом. Не отворачивайся, Лейла, смотри мне в глаза! Не будь бесстыдницей!

В стену я все-таки сжалась, затравленно глядя на дикую женщину. Страшно, но весело. Как забавно она выпучила глаза, и какое же пугающее у нее лицо!

- Ты. Самая. Старшая. Из. Дочерей. Селима. Бесстыдница. Обманщица. Нечестная.

Каждое слово сопровождалось ударом по каждой щеке. Не столько больно, сколько обидно, что это делает родная мать, которая выносила и родила… дала жизнь… Но разве оправдаю я свое звание непокорной бунтарки, если позволю ей беспрепятственно делать это со мной?

Шлеп!

Я ударила мать по щеке.

Ее злой хищный оскал уступил место растерянному выражению, а руки опустились.

- Лейла… - хриплый женский голос сорвался, словно она собиралась расплакаться. – Как же ты можешь так… Лейла…

- Уйдите, мама! – сказала я жестко и грубо.

Так позволяет себе разговаривать с матерью только Рахим, которому позволено куда больше, чем девушкам. Теперь и я. И самое главное, что она подчинилась! Повесив голову и не сказав мне ни единого слова, Фатьма Бедиль оставила меня в одиночестве.

Дверь со стуком закрылась. Я прикоснулась ладонями к пылающим от боли щекам и прислушалась. Кажется, где-то прозвучал перезвон колокольчиков, зовущий к обеду. А я не завтракала и успела ужасно проголодаться.

С другой стороны, если отец узнает о моих похождениях, то достанется и мне, и ни в чем не повинной Берне. Может, надо было вести себя более смиренно и вытерпеть наказание матери до конца?

Я вздохнула, натянула на лицо фальшивую улыбку и решительно открыла дверь.