Мой безжалостный генерал

Где та грань между правдой и ложью?

Как заставить вновь сердце открыться?

Я прикасаюсь с любовною дрожью,

К человеку, что жить так боится.

Что трепещет от громкого слова,

Прячась в кокон из страха и боли,

Её сердце наполнить любовью

Вряд ли можно, лишив его воли.

А я глаза закрываю в страхе,

Но душа моя видит другое!

Вся жестокость и сила – лишь маска,

Чтобы скрыть от всех сердце большое.

Ты позволь прикоснуться мне к ранам,

Нежность рук моих чутких прими.

И не бойся, не будет обмана,

Моё сердце пылает внутри.

Лучик счастия, зыбкий и тонкий…

Он пробился уже в темноте!

И костром разгорается ярким,

Освещая дорогу к тебе!

Автор стихов Светлана Путан.

Глава 1. Оля

— Садись на стульчик. Тебя как звать?

— Доминик.

— Какое интересное у тебя имя.

— Спасибо, это меня мама так назвала.

— Мама твоя молодец, красивое имя тебе подобрала. Выбирай, что будем рисовать на твоём личике?

— Хочу лисоньку, как у той девочки, — и указала пальчиком на ребёнка, кому я только что сделала аквагрим. Улыбнувшись кудрявой девчушке, взялась за машинку: — Сегодня много лисичек, а я тебе сделаю особенную, такой ни у кого не будет, — обрадовала Доминику.

После корпората я, уставшая и очень голодная, плелась домой… Сейчас поужинаю и спать, боюсь, что и до душа уже не дойду. За вечер я тридцать мордашек разрисовала, не считая того, что ещё сегодня весь день отработала под палящим солнцем на Барковской — это у нас местный пляж на искусственном карьере. Не море, конечно, но летом людей здесь так же много. А тут неожиданно подработка подвернулась — знакомая девочка приболела и отдала мне свою шабашку. Не в моих интересах было отказываться. Вот уж не повезло ей, так не повезло — это ж надо было заболеть, да ещё и в лето, не позавидуешь. Но её хоть мама может обеспечить, пока она температурит, а мне болеть никак нельзя, кто тогда меня содержать станет… Явно не мой оболтус брат, двадцать восемь лет как, а не на одной работе больше месяца не задержался…

Тихо открыла калитку, вошла в дом, в прихожей горит свет. Вот Сева, блин! Сколько раз просила выключать за собой свет, он же не бесплатный. Поймала своё отражение в зеркале и ужаснулась от растрёпанного вида, да ещё и оранжевая полоса от аквагрима. Это я так шла домой? Хорошо хоть ночь на улице, и меня никто не видел. Выключила свет в прихожей, пошла умылась и сразу на кухню. Первым делом открыла холодильник, а там ни колбасы, ни сыра, что я вчера покупала. У меня всю дорогу до дома слюнки текли, думала, сделаю себе бутерброд с чаем… Вот проглот, и даже суп доел. Взяла початый пакет молока, налила полный стакан, отрезала пару ломтиков хлеба, перекусила этим и пошла в свою комнату. Расплела густую косу, разделась и легла в постель. Почувствовав мягкость подушки, сразу стала проваливаться в сон, но буквально через минуту открыла глаза от доносившихся стонов за стенкой и характерного скрипа кровати.

Сева, зараза! Снова к нам в дом притащил одну из своих подружек. От злости ударила кулаком в стену и скривилась от боли, а за стенкой звуки даже на секунду не стихли. Зажав больное место ладонью, уткнулась в подушку и заревела — это моя минутная слабость, иногда накатывает…

— Оль, харе дрыхнуть, вставай! — с утра меня разбудил брат, завалившись в мою комнату.

— Отстань, дай поспать, у меня сегодня первый выходной за этот месяц, я хочу отоспаться.

— Систер, на том свете отоспимся, вставай.

— Угу, это было очень остроумно, Сев, — буркнула я.

— А в чём я не прав-то? — Сева встал напротив зеркала, встроенного в шифоньер, любуясь своим внешним видом, имитируя культуриста.

— Я хочу спать, иди красуйся в свою комнату, — сказала и укрылась с головой.

— Сестрёнка, я голоден, давай что-нибудь придумаем, в холодильнике шаром покати, — подошёл и сел на край моей кровати, с осторожностью стянув одеяло с моего лица.

— Сев, ты самый занудный брат, и, если меня не будет, ты сгинешь. Вот ты зачем всю колбасу с сыром слопал?

— Был голоден, сестрёнка.

— Ну конечно, а у меня, по-твоему, желудок отсутствует, и я есть не хочу. Я купила это на двоих, а ты в одного всё съел.

— Каюсь, больше не повторится, — положил он мне на руки свою голову в раскаянии.

— Да мне не жалко, Сев, — погладила его по густым каштановым волосам, — но ты должен понимать, что не один в доме.

— Да, прости.

— Ладно, дай встану, только душ приму и схожу в магазин, я тоже голодная.

— Тогда давай быстрей, Оль, — всё же обидно. «Вот эгоист», — пронеслось у меня в голове.

Приняв душ, я надела хлопковый комбез, заплела тугую косу, влезла в лоферы и отправилась за продуктами, но перед этим оповестила громко:

— Сева, я ушла!

— Ага… давай! — по характерным щелчкам от клавиш я поняла, что брат сел за комп играть в свою игру.

— А ты пока посуду помой, — крикнула, уже выходя из дома.

— Ага…

«Интересно, он когда-нибудь изменится?» — задавала себе вопрос, закрывая калитку.

— Доброе утро, Оленька! — меня отвлекла от размышлений соседка.

— Доброе утро, баб Варь, — улыбнулась я в ответ.

— Ты куда идёшь? Нам не по пути?

— В магазин, что-то к завтраку купить.

— Пойдём вместе, деточка, и я туда же направляюсь.

Бабе Варе было семьдесят лет, она маленького роста, худенькая и довольно шустрая для своих лет.

— А что, Севка тебе не помогает?

— Почему, очень помогает, — соврала я.

— Ой, детка, ты думаешь, соседи не видят? Как родителей не стало… ой, царствие им небесное, — старушка перекрестилась, — так ты одна с хозяйством управляешься. Вот бы тебе парня встретить, да такого, чтобы все твои проблемы на себя взял. А брат твой, балбес, сидит на твоей шее и только баб таскает, и каждый раз новых.

— Баб Варь, не надо так о моём брате, я вас очень уважаю, но про брата не говорите плохо. Я тут вспомнила — мне надо ещё кое-куда зайти, я пойду.

— Да ты что, Оленька, я ж не со зла, я ж… — последнюю фразу я уже не расслышала.

Не люблю, когда меня начинают жалеть — я могу расплакаться, а свои слабости стыдно показывать. Достаточно того, что сама себя жалею, и знать об этом никому не надо. Теперь придётся пройти значительный крюк до другого магазина…

Зашла домой, скинула лоферы, прошла с пакетом покупок на кухню. Посуда как стояла немытая, так и осталась. Я направилась в комнату брата.

— Сев, я же просила помыть посуду!

— О… систер, ты уже пришла?

— Перестань ёрничать, тебе, по-хорошему, уже семью надо заводить, а ты всё в «танчики» режешься.

— Ну всё, всё, выхожу уже, чего разбушевалась?

— С тобой бесполезно разговаривать, — развернулась и пошла на кухню, брат поплёлся за мной.

— Что купила?

Я молча выкладываю покупки из пакета.

— Блин, Оль, ты купила бич-пакеты?

— Это на нз,* вдруг ничего не будет, так хоть сможем запарить себе по-быстрому.

— Не хотелось бы.

— Не хотелось бы, конечно, а вот если ты пойдёшь работать, то нам и не понадобится откладывать продукты на нз, — говорила, выкладывая всё из пакета.

— Да я же тебе говорил, что в поиске, — подошёл к мойке Сева и взялся за посуду.

— Сев, мне двадцать лет, а тебе двадцать восемь. Тебе не кажется странным, что я тащу нас обоих на своих плечах? — а в ответ я услышала встречный вопрос:

— Да какая муха тебя сегодня укусила?

* нз — неприкосновенный запас.