Глава 1

Дорогие мои читатели! Приветствую вас в своей новинке. Обещаю: будет эмоционально и горячо. Буду безмерно благодарна за вашу поддержку!

***

Глава 1

Я несколько раз ущипнула себя за руку, в отчаянии пытаясь понять, насколько реально все происходящее. Неужели это не сон, не наваждение? Неужели он действительно произнес эти слова вслух, разрушив в одночасье все, что мы строили годами?

Муж, видимо заметив мои странные действия, нахмурившись, спросил:

– Что ты делаешь?

– Пытаюсь проснуться, – выпалила я, продолжая сдавливать кожу до острой рези, до кровавых следов, до красноты, надеясь, что физическая боль пересилит душевную. – Потому что этого не может быть на самом деле! Не должно быть…

– Вика, прошу, только без истерик, – произнес Максим, делая какой-то непонятный, небрежный жест рукой, нацеленный, по всей видимости, на то, чтобы меня успокоить. – И потом, тебе нельзя нервничать, подумай о ребенке!

– О ребенке? – усмехнулась я сквозь слезы, нервно закусив губу до крови, и в следующую секунду почувствовала солоноватый вкус на языке. – Вспомнил о нем сейчас, значит? Почему не вспомнил, прежде чем решил мне изменить?! Прежде чем предать меня, разрушить нашу семью, нашу жизнь, наше будущее?!

– Я прошу тебя, не драматизируй, – отрезал Максим, и его холодный, бесчувственный тон ударил меня наотмашь. – Мы взрослые люди, и можем решить все цивилизованно, без лишних эмоций и криков.

– Цивилизованно? – поперхнувшись, прошипела я, чувствуя, как внутри меня разгорается пожар негодования и отчаяния, прожигающий насквозь. – Значит, цивилизованно – это бросать беременную жену ради другой?!

Я инстинктивно схватилась за живот, пытаясь защитить нашего малыша от этой грязной правды, от этого кошмара, в который превратилась моя жизнь в одно мгновение, по щелчку его пальцев.

– Я не понимаю… Как ты мог? Когда? С кем?! – вопросы, словно осколки разбитого стекла, вылетали из меня, разрывая на части и калеча на каждом слове. – Пока я ждала тебя дома, и готовилась к рождению нашей дочери, ты развлекался на стороне?

– Вика… – вздохнул он, словно я причиняла ему неудобство своими глупыми вопросами, и отвел глаза, избегая моего испепеляющего взгляда. – Это началось… еще до беременности.

Я замерла. Время остановилось, а в ушах зазвенело, будто меня оглушили громким звуком. До беременности? До того момента, как мы узнали о ребенке? Пока я благодарила Бога за наше чудо, он был с другой? Нет… Это… это невозможно... Этого просто не может быть!

– Что… что ты такое говоришь? Как… как это возможно? Я бы обязательно заметила… Я бы почувствовала…

– Я хотел рассказать тебе раньше… – муж наконец поднял глаза, но в них плескалось не раскаяние, которого я так отчаянно ждала, а лишь какое-то жалкое, лицемерное подобие сожаления. – В тот день… когда ты сообщила мне, что беременна. И я уже не смог. Побоялся, что это навредит ребенку.

– Навредит ребенку?! – я закричала во все горло, и в груди словно оборвалась последняя тонкая нить, связывавшая нас. – А сейчас, сейчас ты думаешь, ему это не навредит?! Ты бросаешь нас! Лишаешь полноценной семьи! Ты вообще понимаешь, что натворил?! Осознаешь, какую боль причиняешь мне?! Или ты настолько погряз в своем эгоизме, что тебе наплевать на все и на всех, кроме себя самого?!

Слезы хлынули потоком, обжигая щеки, застилая глаза пеленой отчаяния. Я чувствовала, как мир вокруг начинает расплываться, теряя четкие очертания, словно я погружалась в зыбучие пески. Это какой-то жуткий сон! Бред! Этого просто не может быть! Максим, мой Максим, человек, которого я любила больше жизни, не мог так жестоко, так подло со мной поступить. Ведь мы же любим друг друга… Или я все это время жила в иллюзии, обманывая себя, принимая желаемое за действительное?

– Значит, ты жил со мной все это время… делил постель… и тайно встречался с ней? – прошептала я одними губами, словно звук моего голоса мог разрушить ту хрупкую надежду, что еще теплилась внутри. Я тщетно пыталась осмыслить услышанное, найти хоть какой-то здравый смысл, хоть малейшее оправдание этому безумию, но разум отказывался принимать правду, застряв в петле отрицания. – Ты притворялся? Играл роль заботливого мужа?! А я… я верила каждому твоему слову… О Господи, как же я была слепа!

Максим молча застыл. В его молчании сквозило признание вины, но этого было недостаточно. Это не исцеляло мои раны, не возвращало мне веру и ничего не объясняло. А мне нужна была правда, горькая, жестокая, но правда. И, собрав остатки мужества в кулак, словно готовясь к последнему бою, я посмотрела ему прямо в глаза:

– Почему сейчас… Почему ты признался именно сейчас? Что вдруг изменилось?

– Я планировал дождаться родов, – его голос был убийственно спокойным. – Я пытался… правда. Но я больше не могу, прости. Это все стало невыносимо сложным, – закончил он, и эти слова прозвучали как насмешка, как плевок в душу.

"Пытался, сложно?" Его жалкие "попытки" стоили мне гораздо больше, чем он мог себе представить. Они стоили мне счастья, семьи, будущего, о котором я так долго и трепетно мечтала. Он играл в любовь, спрятав истинные чувства за маской добропорядочного мужа, пока я верила в нее каждой клеткой своего тела, каждой фиброй души. Он лгал мне, глядя в глаза, обнимая, целуя, а я строила воздушные замки, полные надежды, верности и безграничной любви, не подозревая, что их фундамент – гнилой, пропитан ложью и предательством. И теперь все это рухнуло, превратившись в пепелище…

Боль… Она обрушилась всей своей сокрушительной тяжестью, сковывая грудь железным обручем, перекрывая кислород, лишая возможности дышать. Это была не просто боль, а предсмертная агония, порожденная предательством и разочарованием. Каждое его слово, каждое равнодушное признание, словно заточенный кинжал, вонзалось прямо в сердце, оставляя после себя зияющую, сквозную рану, которая уже никогда не заживет. Я чувствовала, как что-то жизненно важное внутри меня надламывается, необратимо рассыпается на острые, несовместимые осколки, которые уже никогда, ни при каких усилиях, не сложить воедино. Я больше не знала, кто я, кем я стала и как жить дальше…

Все, во что я свято верила, чему полностью посвятила себя, оказалось чудовищной ложью. Мой мир, еще секунду назад такой стабильный, такой незыблемый, как неприступная крепость, рассыпался в прах, окутав меня всепоглощающей, удушающей тьмой, не оставив ни единого лучика света.

Горький ком подкатил к горлу, перекрывая дыхание, не давая сделать ни единого вздоха. Я хотела закричать, выплеснуть всю переполняющую меня обиду, гнев, злость, разочарование, но вместо этого из горла вырвался лишь жалкий, едва слышный стон, полный безысходности. Слезы продолжали неудержимо литься, обжигая кожу, словно концентрированная кислота, разъедая остатки самообладания.

В голове пульсировала лишь одна, навязчивая мысль, как проклятие, повторяющееся бесконечно: "Как он мог? Как он мог так безжалостно, так хладнокровно поступить со мной? С нами? С нашим нерожденным ребенком?" Я смотрела на Максима, на человека, которого любила больше жизни, и видела перед собой совершенно чужого, незнакомого мужчину. В его глазах не было и тени сочувствия, раскаяния или сожаления, лишь какая-то тягостная усталость, холодная отстраненность, как будто он уже давно перестал быть частью моей жизни, вычеркнул меня из своего сердца.

А мое сердце бешено колотилось в отчаянной попытке вырваться наружу и прекратить эти невыносимые мучения. Я чувствовала, как внутри меня зарождается леденящая душу паника, как неумолимый страх сковывает все тело, парализуя волю, лишая возможности двигаться, дышать, думать, принимать решения. Что я буду делать одна? Как я буду без него? Как я переживу это чудовищное предательство, которое окончательно сломало меня, растоптало мою веру в любовь, в семью, в будущее?

Все вокруг поплыло, искажаясь, словно отражение в кривом зеркале, и я почувствовала, как теряю опору, как земля уходит из-под ног, как я проваливаюсь в бездну. Казалось, я вот-вот рухну в бездонную пропасть отчаяния, и никто не сможет меня спасти. Но я не могла позволить себе сломаться, не сейчас. По крайней мере, не у этого предателя на глазах. Я должна сохранить хоть какое-то достоинство, хоть какой-то остаток гордости, хоть крупицу самоуважения, чтобы выбраться из этой ямы, чтобы выжить. Пусть не ради себя, но хотя бы ради дочери.

– Хорошо, – наконец выдавила я каким-то чужим, надломленным, сиплым голосом, в котором не осталось и следа прежней меня, той наивной, любящей, счастливой женщины, которой я была еще несколько часов назад. – Давай разведемся! Совет вам да любовь!

– Об этом поговорим после родов, – отрезал Максим, будто я ляпнула какую-то несусветную глупость, будто развод – это всего лишь каприз беременной женщины, а не вынужденная мера.

– Что значит "после родов"?! – я с изумлением уставилась на него, и мне показалось, что даже слезы, бесконечным потоком льющиеся из моих глаз, на мгновение застыли в них. Внутри, в моей израненной душе, всколыхнулись противоречия, буря эмоций, смешанных с недоверием, непониманием и отчаянием, и среди всего этого хаоса, как ни странно, мелькнула слабая, призрачная, безумная надежда, как огонек свечи, пытающийся устоять перед ураганом…