Ленс

Когда-то, будучи совсем мальчишками, мы с Фелом пробрались в людской кабак и напились там до зеленых гхаров. Давно еще, и больше таких подвигов не повторяли, даже у братца не возникало желания.

Тошнило от пойла, тошнило от себя, когда отец собственноручно выливал ведра ледяной воды нам на голову, а Фел умудрялся их бессознательно нагревать.

Верните мне тот день, повторите его сто раз, только заберите последние часы.

Брат узнал обо всем самым мерзким образом. Я лишился брата, друга. Своего самого близкого друга, как оказалось. Дурачок Феля, избалованный дофин, недалекий мальчишка... Как же мне будет не хватать неунывающего, жизнелюбивого... дополняющего меня, как ночь дополняет день. Или наоборот. Неважно.

Для него я теперь тоже монстр, чудовище. По его приказу, выкрикнутому сорванным голосом, меня схватили и заковали в цепи. Правильно сделали, чтобы я не навредил никому больше. Помню, как брат кричал и бил меня кулаками, без магии, но я смотрел стеклянными глазами и до хрипоты задавал лишь один вопрос.

Он остался без ответа.

По счастью, я слышал пульс Милорады. Слабый, но стабильный.

Верховная жрица, которую сама Судьба привела в Ириссу. Тьфу. Плевок улетел в угол темной камеры без единственного источника света — но мне он и не требовался.

И она ничего не сказала, не сказала мне прежде, чем вросла мне в сердце.

Чувствовал себя куском давно замороженного мяса — такого, что если положить на солнце, начнет пованивать тухлятинкой.

Удары, нанесенные братом, должны были болеть, но на мне ни царапины из-за ускоренной регенерации. Известно, что у снарров она куда выше, чем у людей, но даже она не способна за считанные минуты срастить сломанные ребра.

Камера, должно быть, сыра и холодна — но я ничего не чувствую.

Только горечь.

И зачем только проводили второй ритуал, собирали всю родню, даже детей лекарской четы.

Лучше бы Верховной оказалась змея Клериен, но не моя Милорада.

Больше не моя.

Солнце посчитало, что недостаточно меня прокляло?

Счет на дни, когда отец с магами проведет ритуал, разрывающий наш обреченный союз.

Часы идут, я слушаю сердце Милорады и стараюсь игнорировать мысли.

Ей лучше. Она встает и ходит. Возможно, смеется — но скорее плачет. Говорит. Спит.

Видит тревожные сны.

Дни идут.

Я слушаю ее сердце.

Ко мне никто не приходит, но эти мысли скользят ужами где-то по краям камеры, как и то, что ни есть, ни пить не хочется.

Но вот шаги. Узнаю их мгновенно — отцовские.

И где прежний страх, трепет перед императором? Наверное, в прошлой жизни.

- Ленсар.

Я смотрел на вошедшего отца как сквозь некую призму, искажающую пространство наподобие сну, которых я перестал видеть.

- Отец.

Чужеродная фигура в этой камере, белое с золотом на фоне тусклого, грязного камня и залежалой соломы. Почти подпирающая плечами низкий потолок.

Стоило встать, но какая это мелочь по сравнению со всем остальным. Он знает, что я знаю. Он знает, каким я стал и... про Милораду тоже знает.

Зачем же пришел? Огласить приговор?

Сердце императора билось тревожно.

- Ленс, - он почти вытащил меня в реальный мир, когда сел рядом, не пожалев дорогого камзола — а может, просто не захотел стоять, согнув шею? - нам о многом нужно поговорить.

Я молчал. Ждал.

- Ты, наверное, хочешь узнать, что с тобой будет дальше.

- Мне плевать.

- И все же надеюсь, что в глубине души это не так, - судя по сердцебиению, император был искренен, - мне жаль видеть тебя здесь. Жаль и о многом другом. Позволь, расскажу.

Сам император Снартари, грозный отец просит у меня, жалкого пленника, дозволения?!

Не иначе как солнце с луной поменялись местами.

- Меньше всего на свете я хотел, чтобы ты узнал о своем проклятии. Ты не должен был и не узнал бы... если бы не роковая случайность.

- Это не случайность. Судьба всегда приводит Верховную в Храм. Мы с братом выступили проводниками, - пространство перед моим взором размывалось, мы с отцом восседали, скрестив ноги, на плоских мшистых камнях — ровно такого размера, чтобы вместить сидящего. Эти камни парили в воздухе, и лицо императора то и дело наполовину скрывало набегающим туманом. Лучше видеть что угодно, кроме этой камеры, хотя у тумана подозрительно знакомый запах сырости и гнили. И проросших корней какой-то дряни, вызывающей галлюцинации.

- Пусть так, - тяжелый вздох, - но жрица не рассказывала тебе о причине проклятия.

- Знание причины обернет его вспять? - я скептически выгнул бровь — наверное, точь-в-точь, как любил делать отец.

- И все же я скажу в эгоистичном желании облегчить душу. Раз настал час правды, как расплата за годы лжи.

Совсем недавно я бы многое отдал за это знание, но сейчас не чувствовал никаких эмоций — даже легкого любопытства. Лишь нетерпение, чтобы отец поскорее выговорился и оставил меня в покое.

- Я должен молить у тебя прощения.

- За что? - императору все-таки удалось меня удивить.

- Ты проклят по моей вине, сын.

Туманные облака разошлись, открывая лицо Его Величества. Его глаза. Пронзительные изумруды. Не удивлюсь, если и только что прозвучавшие слова — не более, чем плод галлюцинаций.

- Ты наверняка знаешь, что снартарийская кровь может исцелить человека. Не полностью, не убрать причину недуга, но продлить дни магически. Эта древняя магия под запретом, потому что нарушает естественный ход жизни, но я... Я был сам себе закон, видя только цели и способы их достижения. Я давал кровь твоей матери.

- Она была больна? Я бы сделал тоже самое ради спасения... близкого человека.

Спросил себя — да, сделал бы что угодно, не колеблясь ни секунды.

- Смертельно отравлена, и тоже по моей вине. Я совершал много ошибок и был готов к любому наказанию свыше, считая себя практически неуязвимым, - говорил император Снартари, чье имя с колыбели приводили в пример всем, кому мы с братом смертельно боялись не угодить, чьей редкой похвалы ждали, как праздника встречи зимы, - и Солнце отплатило, жестоко отплатило. Проклятие пало...

- На меня.

Гнева или злости не было, их стрелы не могли проникнуть сквозь щиты равнодушия, как ни пытались. Должно быть, это своеобразная защита от нового приступа. Если эмоции способны его спровоцировать, то к гхарам эмоции.

Отец кивнул.

- Всю твою жизнь я пытался все исправить, но...

- Ты не знаешь, как снять проклятие, и возможно ли это.

- Не знаю, - Феликс-старший снова кивнул, проглотив дерзость, - но если зверь различает только черное и белое, еще не значит, что нет других цветов. Как знать... может, твоя жрица увидит ответ на наши вопросы.

- Как она?! - стрела все-таки достигла сердца — того, что уже не билось. Токи моей крови циркулировали независимо от него. Ее больше не перекачивал насос, зовущийся сердцем, ею двигало проклятие. Магия. Один гхар, как назови.

- Девушка здорова.

Это я знал и так, чувствовал на расстоянии по ее пульсу, и хотел узнать несколько другое, но что мне мог поведать отец? Вспоминает ли она обо мне? И если да, то как часто осеняет себя знаком Солнца?

- Что с ней будет?

- Почет, уважение. Безопасность. Больше ей ничего не грозит.

- Она и правда так похожа на вашу Клериен?

Совершенно некстати вспомнились слухи о том, что бывшая советница была любовницей императора.

- По слепку ауры маги установили, что она ее дочь. И почему я не удивлен, что Клер бросила свою плоть и кровь в Алидарских лесах.

Родная мать бросила ее на произвол судьбы...

- И раджа позволил?

- Мы не знаем, кто отец. Возможно, простолюдин или даже кто-то из рабов. Когда придет время, девушка обо всем узнает сама.

С помощью Дара, будь он проклят.

- Ее уже провозгласили...?

- Да, и ваш тайный брак тому не помеха, - в груди екнуло, - признаться, ты меня удивил — скорее, я был готов к чему-то подобному со стороны Фела, но не мне осуждать.

Узнал... То ли Мила рассказала, то ли службы донесли.

Пустота повеяла холодом. Он имеет счастье слышать Милораду, видеть... А я нет, и лучше ей действительно быть от меня подальше.