Глава 4

Юра

— Включи музыку.

Я молчу, мой ответ - смотреть прямо вперед через лобовое стекло. Так я делаю последний час. Я даже не смотрю в зеркало заднего вида, где, как я знаю, Варя смотрит прямо на меня.

— Алло? Ты что, оглох? Музыка. Здесь слишком тихо.

И снова она ничего не получает от меня. Мои руки крепко сжимают руль, и я не могу не представить, как они сжимаются на ее стройной шее. Достаточно того, что я провожу большую часть дня, напоминая себе, как опасно поддаться своей тяге к ней. Почему она должна все усложнять?

С другой стороны, возможно, я должен благодарить ее. Ненавидеть ее гораздо легче, чем хотеть.

Она что-то бормочет себе под нос.

— Юр. Я знаю, что ты меня слышишь. Я просто прошу тебя включить музыку... пожалуйста.

Она шепчет последнюю часть.

— А? Извини, наверное, я тебя не расслышал. У меня такая забавная проблема. Мои уши не улавливают, когда люди ведут себя как грубияны.

— Не думаю, что я плохой человек, если хочу музыку в машине.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

Я наконец-то рискнул посмотреть в зеркало, и в итоге пожалел. На ней юбка, настолько короткая, что я удивлен, что отец не велел ей переодеться.

Хотя и отозвал меня в сторону. «Проследи, чтобы она не носила такое дерьмо в школе» — сказал он.

Отлично. Теперь я должен одевать ее по утрам.

В обычное время, когда мы были в дома, она очень мешала мне работать, когда одевалась подобным образом.

Но сейчас все гораздо хуже, потому что рядом никого нет. Никто не заглядывает мне через плечо, некому доложить боссу, что я потратил слишком много времени, разглядывая его восхитительную дочь. Ее длинные ноги, такие гладкие и соблазнительные. Наверняка на ощупь она как шелк, хотя я не осмелился бы прикоснуться к ней и пальцем. Я даже не прикасался к ее руке или кисти с той ночи. Я не доверяю себе.

Она перекладывает ногу на ногу, и у меня пересыхает во рту.

— Извини, Юр. Просто включи радио? Я думаю, что поездка будет намного приятнее.

В ее тошнотворно сладком голосе слышится язвительность, которой достаточно, чтобы заставить меня рассмеяться.

— Думаю, я могу это устроить, — я нажимаю кнопку на руле. — Видишь? Относишься к кому-то с уважением, и получаешь уважение.

— Ты что Макаренко?

Она бросает на меня эпический взгляд, а затем возвращает свое внимание к телефону, продолжая прокручивать социальные сети. Я только усмехаюсь, снова сосредоточившись на дороге.

Я видел фотографии квартиры, в которую мы переезжаем, и не могу притворяться, что она не впечатляет. Целая семья могла бы жить там с комфортом - спальни просто огромные. Я бы убил за такую большую комнату, когда был подростком и теснился в том, что было чуть больше шкафа, вместе с тремя братьями, о которых заботились мои бабушка и дедушка. Две двухъярусных кровати были слишком велики для этой комнаты. Мне приходилось поворачиваться боком, чтобы пролезть между ними.

На первый взгляд, я прошел долгий путь. И моя работа, несмотря на то, что она изнурительная и тяжелая, чем все, что мне когда-либо приходилось делать, намного легче, чем быть разнорабочим и рать канавы и ходить на завод, чем занимался мой дед, когда был в моем возрасте. Мой отец всегда любил напоминать мне об этом, когда я жаловался, как это иногда делают дети. Но это было до того, как он начал работать на босса - до того, как наша жизнь изменилась. До того, как меня забрали из дома моих бабушки и дедушки.

Я не копаю канавы, но я вырыл не одну яму, которую потом заполнил тем, что осталось от людей, которых мне поручили устранить. Интересно, что бы подумал об этом мой дедушка.

— Смени станцию. Найди что-нибудь менее скучное?

Я смотрю на нее в зеркало.

— Это классика.

— Классика? — она морщит нос от отвращения. — Это старье.

Я знаю, что она делает это, чтобы поиздеваться надо мной. Я знаю, что она слушает подобную музыку. Она хочет начать ссору, вот и все.

— Это то, на чем я вырос. Послушай, тебе понравится.

— Не хочу. Просто переключи.

Проще сделать как она просит, чем пытаться объяснить. Мы могли бы быть в горящем здании, и она набросилась бы на меня с кулаками, если бы я предложил помощь. И все потому, что это исходит от меня.

Так безопаснее. Я должен помнить об этом. Лучше, если она меня ненавидит, потому что тогда она не будет подкатывать ко мне, как в ту ночь. Сколько раз я дрочил при воспоминании о ее идеальном теле, так близко к моему? Вот она, рядом. Все, что мне нужно было сделать, это протянуть руку и схватить, и на этом все закончилось бы. Я не смог бы остановиться, как только дотронулся. Когда узнал бы, какова она на ощупь.

Вместо этого я проводил ночи, одержимый ею. Фантазируя о том, что могло бы случиться, если бы я не был таким сдержанным.

— У тебя уже есть расписание?

Она подняла взгляд от телефона.

— Почему тебя это волнует?

— Это касается и меня тоже. Если что-то случится, твой отец найдет способ обвинить в этом меня.

— Это не имеет никакого отношения к тебе.

— Я тоже не имел к тебе никакого отношения в тот день, когда ты решила сделать пирсинг в пупке.

Нет нужды говорить, что она вынула кольцо и никогда не вставляла его обратно.

Она вздрагивает при воспоминании об этом, ее отец орал так, что криком мог разрушить стены. Мы оба слышали это от него.

— В тот раз я постарался, чтобы он знал, что это моя вина.

— Но на меня, он все равно наорал. Я в ужасе ходила неделю.

Я вижу, что она сдерживается, но все равно хихикает.

Мне не следует продолжать говорить, но я не могу удержаться.

— Ты действительно не знала, что он организовал твое поступление?

Она не отрывает глаз от телефона.

— Это не имеет значения.

— Значит, тебе действительно все равно, что ты не имеешь права, что-то выбирать в своей жизни?

Она вскидывает голову как раз вовремя, чтобы я успел увидеть ее в зеркале, прежде чем вернуть свое внимание на дорогу.

— Что ты пытаешься сделать?

— А что?

— Ты слышал меня. Ты пытаешься мне насолить? Задеть мои чувства? Я знаю, как мне повезло. Тебе не нужно напоминать мне об этом.

— Это не то, что я пытался сделать.

— Ну, конечно. Еще скажи, что ты никогда не втирал мне, как мне повезло. Как мне не на что жаловаться в жизни.

— Ладно тебе, забыли, — не хочу лезть в перепалку, но не только ей цеплять меня, — Надеюсь ты не ждешь, что я буду делать за тебя уроки.

Она наконец откладывает телефон.

— Ты серьезно собираешься ходить со мной на занятия? Тебе, разве недостаточно сидеть за пределами аудитории?

— Я не устанавливаю правила. Я только следую им.

— Это как-то странно. Ты не будешь смущаться?

Я не знаю, зачем она спрашивает, потому что хочет знать или зацепить.

— С чего бы мне смущаться?

Я хмыкаю, желая, чтобы движение рассосалось, и я смог поехать быстрее. По крайней мере, тогда у меня будет причина игнорировать ее.

— То есть ты будешь сидеть со мной на занятиях, потому что кто-то сказал тебе это?

— Это моя работа. Ты бы спросила у профессора, смущается ли он от того, что ему приходится стоять перед аудиторией и учить тебя? Это то, за что им платят. То же самое и у меня, — я смотрю на нее в зеркало. — Кроме того, в этот вуз ходит много богатых детей. Я уверена, что ты не будешь единственной, а даже если и будешь, они привыкли видеть телохранителей рядом. Тебе это кажется странным только потому, что ты еще не привык к этому.

— Это должно быть оскорбление?

— Почему ты так стремишься воспринимать все, что я говорю, как оскорбление? Нет, я сказал это, потому что это правда. Ты выросла не так, как эти дети, так что это кажется странным только тебе. Что в этом плохого?

Она складывает руки на груди и смотрит в окно.

— Ты сказал это как оскорбление. Как будто ты смотришь на меня свысока.

— Поверь мне. Если я смотрю на тебя свысока, то это не связано с твоим детством.

— Значит, ты действительно смотришь на меня свысока.

— Господи, Варя. Может, не будем? — спрашиваю я сквозь стиснутые зубы. — У меня от тебя голова болит.

— Забыли.

Она хмыкает и отворачивается к окну с самым милым выражением на губах.