Глава 4

Адила

— Рад, что ты проснулась, Адила, — широкая и обаятельная улыбка Егора на мгновение рассекает мрачную, тревожную атмосферу. — Твои родители очень переживали, что ты не очнешься.

Отстраненно хмыкаю, уставившись в окно. Царство серости. Бесконечные многоэтажки, сырость, прилипающая к стеклу, и грязь, черной изморосью лежащая на асфальте.

На календаре август, а такое чувство, что уже ноябрь.

Совсем не то, что знойное марево и золотые дюны Аль-Абайи, где солнце было не просто источником света, а частью души.

Здесь же оно словно выцвело, оставив после себя лишь холодное блеклое пятно на свинцовом небе. По спине пробегает неприятный холодок чужеродности. Тяжесть, что давит на плечи, пытаясь выдавить меня с этой земли.

Словно кто-то очень могущественный, управляющий самой природой, не хочет, чтобы я здесь находилась.

Хотя я с детства навещала дядю Вука и тетю Мару, дружила со своими ровесниками (ну почти), местными оборотнями.

Я свободно говорю на трех языках: арабском, русском и японском, но сейчас это не имеет значения. Язык, на котором сейчас говорит эта земля — это язык холода и тоски.

— Папа и Ичи тоже заснули, — произношу тихо, но уверенно, чувствуя, как в зеркале заднего вида на мне фокусируется тяжелый взгляд Драгана.

— Да? — его голос низкий, с легкой хрипотцой. — У нас тоже потери. Моя мать… — Взгляд его на мгновение темнеет, становясь непроницаемым, челюсть напрягается. Но Вранеш, как всегда, берет себя в руки, сжимая пальцы на руле. — Много чего случилось с момента похорон отца.

Дядя Вук…

Именно там, на похоронах отца Драгана, меня и настиг тот зов. Ледяной, пронизывающий до самых костей, он вполз в сознание, а потом… ничего. Помню только прохладу простыней и странное оцепенение, сковавшее тело, будто меня опутали невидимыми нитями.

А потом пришел он…

И совершил нечто немыслимое. Его прикосновения, чужие и наглые, обжигали кожу. Поцелуи, влажные и жадные, заставляли трепетать и отчаянно желать большего.

Боги! Щеки пылают от стыда, стоит лишь вспомнить, как отозвалось мое собственное тело. Ярко, отчаянно.

Но именно после этого наваждения я и проснулась. Задираю рукав шелковой рубашки. Гляжу на яркую метку, отчаянно тянущую меня прочь из машины…

— Ого! Истинность! — восклицает Егор, и в его голосе слышится неподдельный, почти мальчишеский восторг. — Добро пожаловать в клуб, Адила!

Тяжело вздыхаю, снова пряча руку. В отличие от парней, моя ситуация словно насмешка судьбы. Мой истинный не просто чужак. Он преступник. Убийца. Существо жестокое и беспринципное, слуга того, чье имя наводит ужас. Нашего врага.

И все же… вся моя сущность, каждая клеточка тянется к нему с неумолимой силой. Кажется, стоит мне сейчас выпрыгнуть из машины, и крылья сами понесут меня сквозь этот серый лабиринт, ведомые незримой жгучей нитью.

А без него… без истинного метка неприятно саднит и ноет, словно незаживающая рана, напоминая о своей неполноценности.

— Я бы не стала так радоваться, Егор, — прищуриваюсь, стараясь скрыть горечь в голосе. — Мой истинный — наш враг. И что с этим делать, я пока не придумала.

— Я бы не стал называть Валаха врагом, — успокаивающе, как старший брат, произносит Драган, не отрывая глаз от дороги. — Влад, конечно, не подарок, но именно он помог нам разобраться с цепью. И не раз выручал в других передрягах…

Поджимаю губы, чувствуя, как в груди что-то сжимается.

Влад Валах. Даже имя у него красивое, обволакивающее, опасное.

И предательское сердечко отвечает на него стремительным кульбитом. Вот она, жестокая ирония. Времена темные, мир замерзает, а я трепещу от одного имени того, кого видела лишь в смутных стыдных грезах.

— Марьяша будет очень рада тебя видеть, — голос Драгана, обычно ровный и сдержанный, смягчается, когда он произносит ее имя. — Поживешь у нас, не против?

Взгляд скользит по его руке на руле и задерживается на пальце. На нем простое, но изящное кольцо из темного металла.

— Вы наконец-то поженились? — восклицаю, и на мгновение тяжесть в груди рассеивается, сменяясь искренней радостью за них. — Больше не бегаете друг от друга? А твой малыш, Егор…

Атмосфера в машине мгновенно сгущается. Альфа центральной стаи замирает. Его плечи напрягаются, будто я невольно задела открытую рану. Он долго молчит.

— Настя в порядке и наш сын тоже, — наконец произносит он, слова явно даются ему с усилием. — Но мои родители… и моя сестренка…

Вдоль позвоночника ползет холодный липкий страх. Я уже знаю, что он скажет дальше.

— Они спят, как и мой отец… и брат… — тихо подтверждаю я.

— Многие заснули за этот месяц, — в разговор вступает Драган. — И мы не можем понять, кто следующий. Нет никакой системы… Словно он… выключает нас по одному, смеется над нами.

Его голос переходит в низкое угрожающее рычание. Слово «Мороз» висит в воздухе, не произнесенное, но ощутимое, как ледяное дыхание за спиной.

Добрый дедушка из сказок обернулся кошмаром. Существом, жаждущим истребить весь наш род. И в этом он страшно похож на моего деда — дракона Кадира, оставившего после себя кровавый след.

Мы подъезжаем к большому деревянному особняку, знакомому до боли дому Мары и Вука. Он стоит, словно островок тепла и воспоминаний в ледяном море реальности.

— Вы теперь живете тут? — спрашиваю, выходя из машины. Егор молча подхватывает мои сумки.

— Да, — кивает Драган. — Марье тут нравится, а жить с родителями… — он заканчивает фразу многозначительной паузой.

— Они с Дэном поубивают друг друга, — резюмирует Егор, с улыбкой похлопывая друга по плечу.

И в этот момент, глядя на них, я ощущаю колющее, острое одиночество. Оно пронзает меня насквозь, возводя тонкую, но непреодолимую ледяную стену между мной и остальными.

Они стая, сплоченная общей бедой.

А я совсем другая. Мой дед был их врагом. И истинный…

Но тут распахивается дверь дома.

— Вы приехали! — раздается до боли знакомый звонкий голос лучшей подруги.

Вся моя тоска мгновенно рассеивается.

— МАРЬЯША! — забываю обо всем на свете и бросаюсь к ней.

Но внезапно со стороны дома раздается сильный грохот…