Глава 2.

Накинув жилет, Айзек вышел из ресторана. До дома было недалеко. Ему нравилось, жадно вдыхая летнюю, ночную свежесть после кухонного жара, не спеша брести по вымершей мостовой, которая днём оживет, снова заполнившись суетящимися людьми, свесившись с каменного мостика, бросать маленькие камушки в тёмный канал, в котором плескалось масленое лицо луны, тихонько прикасаться к острым листкам падуба, чтобы не разбудить прячущихся под ними фейри. Подойдя к дому, он замер, вернее, чёрный плащ, взметнувшийся подобно воронову крылу перед лицом, заставил его замереть. Человек, будто возникший перед ним из мрака ночи, робко освещенный газовыми фонарями, спокойно шел впереди, явно направляясь к дверям дома. Что ему здесь нужно? Грудь Айзека сдавил лёгкий холодок. Уж не мерещится ли ему? Стараясь не издать ни звука, он ступал за ним.

— Зачем ты за мной идешь? — таким же спокойным, как и его поступь, голосом вопросил незнакомец, не останавливаясь.

— За вами?! — возмущенно вскрикнул Айзек, усмехнувшись от такой дерзости. — Я иду к себе домой, вот, что вы здесь делаете?..

Эмрис убавил шаг и, обернувшись, посмотрел из-под капюшона, скорее не на Айзека, а на узкую, пыльную дорожку, приведшую его сюда.

— У меня, видишь ли, здесь скоро будет одно дело… — загадочно протянул он.

Айзек задумчиво поморщил лоб. Какие дела могут быть здесь? Да если и могут, что движет человеком, расхаживающим посреди ночи мимо чужих домов?

— Наверное, вы что-то продаёте? — догадливо прищурился Айзек, прислонившись спиной к калитке, показывая всем своим видом, что он готов слушать откровения незнакомца о его жизни, какими бы долгими они ни были.

Эмрис повернулся, с пробудившимся любопытством вглядываясь в это исполненное детского доверия лицо, ныне призраком возникшее и исчезнувшее в дымке нехитрых яств и табака. Вероятно, он был не из тех, кому родители в детстве запрещали разговаривать с незнакомцами, или же он просто не внимал их советам.

— Кукол… — слово, сорванное с таинственной улыбки, глухим эхом коснулось слуха Айзека и исчезло в ночной тиши.

— Кукол?.. — повторил Айзек и, лукаво сдвинув брови, поднял палец. — Подождите!.. Это же вы были сегодня в ресторане?

Беспристрастность на минуту покинула Эмриса. Этот голос, звучащий хрупкими переливами стеклянной гармоники. Хотелось с упоением слушать как в последний раз, в страхе, что он вот-вот притихнет и умолкнет совсем под грубыми, сухими пальцами. Айзек покачивался, держась рукой за плетень, и терпеливо ждал ответа от безмолвно взиравшего на луну незнакомца. Подувший теплый ветер колыхал полы его плаща и выбившиеся из-под капюшона пряди длинных, белых, как сама луна, волос. От него, казалось, не исходило никакого запаха, кроме переплетшихся в южном ветерке ароматов садовых цветов.

— Ладно… Приятно было познакомиться, — Айзек сжал губы в напряженной улыбке.

— А мы и не знакомы, — льдистый голос заставил замереть на полшага к калитке.

— Ох… — Айзек совсем растерялся от странного поведения незнакомца. — Хорошо… Эллиот.

Эмрис с поразительным упрямством не желал даже смотреть на протянутую ему руку, не так давно поставившую рядом с ним тарелку с горячим мясным блюдом.

— Что? — как нарочно переспросил Эмрис, делая вид, что не расслышал.

— Меня зовут Эллиот, — громче и отчетливее сказал Айзек сквозь стеклянно-музыкальный смех, от которого Эмрис теперь хотел сильнее спрятаться под капюшоном.

Этот смех и этот голос… Почему они вызывают в нем такие странные ощущения, рожденные будто под далеким-далеким теплым покровом несуществующих воспоминаний, раскрывающиеся в его не ощущающем холода теле цветистым веером. Не слушать. Не слышать. Забыть.

— Ну что ж, я пойду… До встречи, — Айзек, попрощавшись с необщительным странником, направился в дом.

Есть еще немного времени, чтобы принять ванну наедине с мыслями о загадочном незнакомце в черном плаще, что продает кукол. Кто может стать в их доме его покупателем? На самом деле это был отнюдь не его дом, а мистера Харрисона, который сдавал первый этаж пожилой чете, а его самого, потерявшего в раннем детстве мать и сбежавшего за океан отца, однажды великодушно приютил у себя, обучая поварскому ремеслу. Уместно было бы сказать, что отец, оставляя Айзека на попечение того, подкрепил свои дружеские чувства отличными золотыми часами, потому и Харрисон с меньшей неохотой взялся исполнять свое обязательство.

Сквозь озаряемый свечой полумрак ванной Айзек смотрел в отражающиеся в зеркале усталые темные глаза, обведенные проступившими сквозь смугловатую кожу подтеками. Скрипнула калитка. Мистер Харрисон вернулся домой и теперь поднимался по лестнице. Айзек спешно накинул халат и выскочил из ванны.

— Ты опять с кем-то разговаривал на улице, — пробурчал он, вешая темно-коричневую шляпу на гвоздь. — Почему ты не хочешь меня слушать?

— Я ни с кем не разговаривал, мистер Харрисон… — нервно теребя ворот халата, ответил Айзек.

— Не ври! — рявкнул Харрисон с прежней пугающей неожиданностью вскипающего чайника. — Я вышел из кеба немного дальше от дома и немного задержался, прогуливаясь и наблюдая за тобой! Ты думаешь, я не видел, что ты не сразу пошел домой?!

Не дожидаясь ответа, он схватил Айзека за грудки.

— Говори! Кто это был? Что ему было нужно? Ты назвал своё имя?! — его голос срывался на свинячий визг, а налившиеся кровью свинячьи глаза зловеще сверкали.

— Мистер Харрисон, но это же был не констебль… — Айзек, морщась, непонимающе мотал головой.

Он давно привык к нелепым и бессмысленным оправданиям перед ним.

— Это не имеет значения! — Харрисон встряхнул его, не дав договорить. — Я много раз предупреждал тебя, не стоит общаться с незнакомцами! А ты, как назло, лезешь к каждому встречному, даже не задумываясь, что у него может быть на уме!

Айзека действительно тянуло к новым и странным людям. Он хотел видеть в них добро, которого ему так не хватало.

— Я не называл своего имени, мистер Харрисон. Он просто хотел спросить, сколько миль до городской площади. Я больше ничего не сказал ему! — прокричал Айзек, едва не плача, не понимая, откуда столько злости и недоверия к нему.

— Ты принял ванну? — отпустив его и лениво закатив поросячьи глаза, зевнул Харрисон.

— Да, — тот покорно покачал головой, когда массивные руки перестали сжимать худые плечи.

— Иди в постель, — холодно приказал Харрисон.

Он привык каждый вечер ложиться и ждать, когда стареющий, называвший себя его благодетелем Харрисон разденется и навалится на него своим грузным, мясистым телом, дабы снять напряжение после трудного рабочего дня. Тот, кряхтя, влез на кровать и, покрыв собой хрупкое юношеское тело, прищелкнул языком от предвкушения ощутить себя моложе. Он никогда не боготворил ни поцелуями, ни ласками красоту и молодость Айзека, которые были безропотно отданы, а молча пыхтел и долбился, не причиняя ничего, кроме сухой, саднящей боли. Айзек давно привык к подобному. Лежать, уткнувшись лицом в подушку и терпеливо ждать, когда Харрисон насытится и оставит его в покое, позволив хотя бы ненадолго забыться глубоким сном, которого ему уже очень много лет не хватало.