Глава 7

Полина

Тихонько напевая под нос, передвигаюсь по кухне, колдуя над завтраком. Впервые за долгое время проснулась в отличном настроении, и даже тень Тимура, мелькнувшая в саду, не может его испортить. С Марком всё снова замечательно, а старший Градов… Бог с ним, он больше не мешает. И хотя Марк ушёл ранним утром, улыбка всё равно не сходит с лица, а в груди легко.

— Доброе утро. — Тимур входит в кухню. Как всегда, безукоризненно одетый, с идеально причёсанными волосами. Только слипшиеся ресницы говорят о том, что он только что умывался.

— Доброе утро, — отвечаю, отвернувшись к тарелке, в которой лежат небрежно порванные листья шпината.

— У вас хорошее настроение. Наконец выспались? — он прислоняется к кухонному столу и бросает быстрый взгляд на тарелку. Беззвучно вздыхает.

Щурюсь, раздумывая: знает, догадывается или просто проявляет обычную вежливость? Решив, что последнее, искренне говорю:

— Прекрасно выспалась, спасибо. Давно так крепко не спала.

***

Тимур

Склонив голову набок, изучаю её: длинные ноги в коротких шортах и майка, почти полностью их скрывающая. Несколько бледных синяков на лодыжках и бёдрах, пятнышко засоса на шее — Полина забрала волосы в высокий хвост. При желании я мог бы услышать всё, даже шепот на расстоянии нескольких метров, но естественно прислушиваться к тому, как брат занимается сексом, не собирался. Только спрашивать меня никто не стал — звуки долетали даже до отдалённой беседки в саду, а я так уютно устроился под одеялом, что совершенно не хотел менять место. Одеяло взял из своей спальни, спокойно пройдя к себе в комнату. Знал бы, ушёл в гостиницу, хотя посреди ночи едва ли нашлась бы свободная комната. А ночевать в мокрой траве и на холодной земле… Внутри всё взбунтовалось. То ли так начала действовать мирная жизнь, то ли просто устал и хотел удобства — стыдно за это не было.

И вот сейчас возмутительница сна пританцовывает, отчаянно фальшиво напевая знакомый мотив, а у меня ноет позвоночник от лежания на твёрдом полу. И гудит в висках от бессонной ночи и похмелья.

— Вы что, вчера пили? — наконец заметила. Или принюхалась. Поворачивается и впервые за утро смотрит с интересом. Молча киваю.

— Поэтому не пришли домой? — снова киваю, не желая выдыхать больше перегара, чем уже выдохнул.

— Ночевали у девушки? — спрашивает хитро. Неопределённо пожимаю плечами, глядя поверх её плеча на отвратительного вида нечто, что она, спустя мгновение, гордо называет салатом и протягивает попробовать. Я с огромным удовольствием отказался бы: руки так и чешутся убрать это с глаз долой и приготовить настоящий салат. Но Полина впервые пошла навстречу, и упускать такой шанс нельзя. Беру вилку, подцепляю шпинат и с опаской отправляю в рот. Глаза невольно прикрываются — идеальное сочетание ингредиентов.

— Ну как? — явно переживает, настороженно за ним наблюдая.

— Очень вкусно, — отвечаю честно, проглотив продолжение: вкусно настолько, насколько отвратительно на вид.

— Спасибо, — сияет Полина. — Вы хотите завтракать?

Чего на самом деле хочу, так это вытянуться на своей кровати и вздремнуть. Но приходится кивнуть. Мир дороже. Сажусь за стол и смотрю на еду. Очередной беззвучный вздох звучит исключительно в голове. Думаю, что мать поджала бы губы на подобную подачу и даже пробовать бы не стала, будь это хоть шедевр кулинарии. И мысленно с ней согласен. Но покорно пробую из каждой тарелки по кусочку, признавая — и впрямь шедевр. Жаль только, что некому придать блюдам идеальную форму. Смотрю на Полину сквозь ресницы: она тоже в какой-то мере шедевр и чистый порыв.

— Марк давно уехал? — спрашиваю, пережёвывая идеально обжаренную курицу, нарезанную разномастными кусками, от которых дёргается уголок глаза.

— Час назад. — Полина тщательно дозирует грусть в голосе, но та рвётся неприкрытой болью. Присматриваюсь: переживает и скучает по нему. Марку надо гордиться тем, что такая женщина его любит.

— Вы любите его, — говорю в ответ своим мыслям. Полина вздрагивает. Полыхает взглядом, пытаясь понять подоплёку слов. Но почти моментально потухает. Криво улыбается.

— Вы слишком долго были вдалеке от дома. Все друзья и знакомые отлично знают, как сильно я люблю Марка.

— Вас это задевает?

— Что именно? — хмурится. Тонкие светлые брови сходятся на переносице, она явно ждёт подвоха.

— Что все знают, — отвечаю ровно.

— Я сделала всё возможное, чтобы так и было. — Новая печальная улыбка искажает лицо. Грусть Полине совершенно не идёт. А вот счастье — очень даже.

— Простите. Я лезу не в своё дело. — Наливаю чай, кошусь на криво слепленные сырники, политые вишнёвым сиропом.

— Я люблю Марка, кажется, столько, сколько знаю, — вдруг заговаривает Полина. — У нас… было много сложностей, но сейчас мы вместе, и я… — Замолкает. Опускает глаза в чашку. Ложечка дробно стучит по её краю, выдавая волнение. Досадливо поджатые губы красноречиво говорят о том, что она жалеет о ненужной откровенности. Шумно выдохнув, смотрит прямо в глаза, буквально пригвоздив к месту: ни вдохнуть, ни шевельнуться. — Вы когда-нибудь любили?

Теряюсь. Вопрос застал врасплох.

— Да, — говорю после небольшой паузы. Смотрю на неё, оценивая, стоит ли откровенности. Решаю, что стоит. — Она изменила за несколько дней до нашей свадьбы, — признаюсь нехотя. Вижу — она поражена. Привычная реакция, ненужное сочувствие.

— Жаль это слышать, — говорит внезапно. И по её интонации, по малейшим оттенкам, понимаю — ей на самом деле жаль.

— Почему? — интересуюсь.

— Потому что ни один человек не заслуживает того, что вы пережили.

Ей снова удалось поразить. Сердце обрывается, падает в желудок и гулко бьётся там, внизу. Кончики пальцев немеют, на языке оседает горечь.

— Не стоит меня жалеть, — говорю сухо. — Спасибо за завтрак.

Ухожу, не обернувшись, но чувствую пронзительный взгляд, сверлящий спину аккурат промеж лопаток.

Чужая жалость чужда. И сочувствие Полины — последнее, что хочется ощущать на себе. Предательство Светы накануне свадьбы разорвало сердце в клочья, а потом смерть родителей… Знаю, должен был остаться с братом, но как, когда из-за каждого поворота смотрит прошлое? Я не жалел о том, что ушёл, тогда меньше всего думал о Марке. Хотелось заглушить боль — получилось. Внутри вообще не осталось чувств, жил по инерции столько лет.

Выхожу из дома, когда солнце уже не так сильно палит. Пока лучше не пересекаться с Полиной, поэтому обхожу веранду стороной и углубляюсь в сад. Зарос он, конечно, здорово. Почему Марк ничего не делал? А ведь мама так любила здесь копаться… Прикинув, что нужно сделать с садом в ближайшее время, выхожу на задний двор.

Моргаю, не веря глазам, щурюсь и на деревянных ногах делаю несколько шагов вперёд. На верёвках сушится бельё. Женское. Полинино. Ряды простеньких трикотажных трусов с милым кружевом идеально ей подходят. Но несколько откровенных кружевных комплектов внезапно смущают, выбрасывают в прошлую ночь и несдержанные женские стоны. Мотаю головой, прогоняя дрожь, промчавшуюся по телу. От неё сердце гулко стучит о рёбра. Совершенно неподобающе.

Взгляд скользит по верёвке, и самообладание моментально возвращается при виде ярко-розовых трусов с силуэтами танцующих свинок. В этот момент Полина выходит из дома с новой порцией белья в тёмно-синем тазу и, заметив, останавливается. Склоняет голову набок, насмешливо спрашивает:

— Вы ведь не фетишист?

— С чего вы взяли? — вдруг становится легко и весело. Препираться с ней гораздо проще, чем говорить на сложные темы. Заинтересованно смотрю на свинок и приподнимаю уголок рта: — У вас интересный вкус.

— Хотела бы я посмотреть на ваш, — бурчит она, покрываясь милым румянцем. Сдёргивает успевшие высохнуть трусы и суёт их в карман. Смотрит слишком нахально на красивый кружевной комплект: — А что вы скажете на этот?

— Определённо, он более привлекателен, — честно отвечаю, чувствуя, как краснеют кончики ушей. Представить Полину в комплекте ярко-зелёного кружева в сочетании с шёлком оказывается слишком просто. Подозрительно просто. На ком-то другом он смотрелся бы нелепо. Но ей бы явно подошёл. В чём она была вчера, с Марком?

Мысленно отвесив себе пощёчину, пожимаю плечами огибаю Полину, вижу в тазу трусы Марка. Походя замечаю:

— Наши вкусы с братом мало отличаются.