Глава 23

На свою собственную свадьбу я тоже надел белый хитон и белый плащ из милетской шерсти, скрепленный на плече золотой брошью с зеленым хризолитом - камнем в цвет глаз моей невесты. Зато Поликсена обрядилась с такой выдумкой, что даже я пришел в изумление.

Ее просторное платье с рукавами было сочетанием мидийской моды с древними критскими мотивами - из алого шелка, с бахромой и бисерным узорочьем, но с несколькими рядами оборок на юбке, которые состояли из синих и зеленых квадратов, вышитых золотыми крокусами и спиралями. Она, должно быть, много дней прилежно трудилась над этим нарядом, мечтая обо мне... Ее тонкую талию перехватывал пояс из позолоченных бронзовых квадратиков, а в свои густые черные волосы, собранные в косу, Поликсена вплела золотую цепочку. Этот диковинный наряд ей чрезвычайно шел - Поликсена выглядела царевной того затерянного царства, куда хотела увлечь меня в брачную ночь...

Мы сидели за столом - гостями Критобула были одни только минойцы, к моему облегчению: они шумно восхищались невестой и пили за ее здоровье, красоту и благоденствие. Среди них был Талассий, тот самый капитан корабля, который привел меня в дом Критобула. Мы с Поликсеной пили только воду; съели немного пряного мяса, но были слишком полны ожиданием, чтобы думать о еде. Как только все разойдутся... только бы удалось!

Наконец гости ушли, и родители невесты тоже: только Геланика задержалась, чтобы поцеловать дочь и о чем-то негромко предупредить. Потом мы с нею остались вдвоем.

Нам надлежало теперь пойти в ее спальню, где Ариадна уже переменила белье и зажгла благовонную лампу. Хотелось бы знать, догадывался ли кто-нибудь в доме, что эта брачная постель останется нетронутой?..

Поликсена первая встала из-за стола и прошептала:

- Идем.

Она пошатывалась; на голову она набросила покрывало алого шелка и отвернулась от меня. Я подумал, что в темноте ее яркое платье будет манить к себе, как маяк. Но, разумеется, я промолчал.

Мы выбрались из дома через черный ход, открыв калитку в стене, что отгораживала задний двор. Почти совсем смерклось; только на западе, над горами, еще не погасла огненная полоса. Я поднял голову и, вдохнув напоенный розами воздух, подумал, что ночь будет звездной...

Поликсена ждала меня под стеной. Именно она задумала это безумство - но сейчас она выглядела так, словно без меня не может ступить ни шагу. Я взял ее под руку свободной левой рукой, и Поликсена пошатнулась, опершись на мой локоть. Я вдохнул аромат ее волос.

- Идем же... идем! - приказала она прерывистым шепотом.

Мы пошли много раз исхоженной дорогой. Постепенно шаг Поликсены стал тверже, и она даже заспешила, увлекая меня вперед; но мне не удавалось примериться к ее упругой походке, и тогда моя молодая жена отняла руку. Она пошла впереди, однако часто оглядывалась на меня. Я улыбнулся, чтобы ободрить ее, но вряд ли она разглядела мое выражение.

По пути нам никто не встретился, и не было слышно ни звука, кроме похрустывания наших сандалий и треска цикад. Когда закат догорел, вскоре высыпали звезды. Глаза мои привыкли к темноте, и я ясно различил впереди слева очертания циклопического дворца, к которому уступчато поднимались каменные террасы.

Поликсена приостановилась и оглянулась на меня, придержав свое алое покрывало. Я кивнул; и увидел, как моя нареченная белозубо улыбнулась в ответ.

Она стала карабкаться наверх, придерживая свою тяжелую юбку с оборками, а я последовал за ней. На площадке перед дворцом, под огромными красными колоннами, мы остановились, тяжело дыша. Это было не только утомление и волнение - возбуждение все сильней охватывало нас обоих...

Потом Поликсена глухо проговорила:

- Сперва пойдем туда, к лестнице... зажги факел... а потом вернемся в зал, куда я укажу. Хорошо?..

Я видел, что моя жена уже едва стоит. Я взял бы ее на руки, если бы мог; но я не мог этого, и только подошел к ней и ласково коснулся горящей щеки.

- Как скажешь, любимая.

Поликсена молча отвернулась и, плотнее запахнув легкое шелковое покрывало, направилась внутрь дворца. В лабиринте было темно, гораздо темнее, чем снаружи, - и стало бы поистине жутко, если бы я не изучил так дорогу. Звезды и месяц светили сквозь проваленную крышу, и красочные фрески тоже немного рассеивали мрак; но человек, незнакомый с этим местом, несомненно, быстро потерял бы дорогу и пришел в отчаяние. Но Поликсена опять зашагала уверенно - как будто древнейшие боги этого дворца и духи его обитателей направляли ее.

Наконец мы дошли до того места, где лестница вела в подвал.

- Зажги огонь! - приглушенно воскликнула Поликсена.

Я ощупью нашел у стены факелы, трут, кремень и кресало, и развел костерок. Руки у меня дрожали, и получилось только с третьей попытки; потом я зажег факел.

Поликсена, которая остановилась на расстоянии от меня, не приближаясь, улыбнулась и протянула мне руку.

- Хорошо! Теперь идем в зал, там в стене есть кольца-держатели...

Она была бесподобно хороша в свете моего факела. Мое желание вспыхнуло, как это пламя. Но тише! то, что случилось дальше, только мое, не для чужих глаз: я непременно сожгу эту часть потом, когда закончу. Однако теперь - я должен запечатлеть это, хотя бы для одного себя.

Моя жена привела меня в зал, где на стене была изображена процессия юношей с ритонами: красные фигуры их колыхнулись, будто живые, когда я осветил их. В противоположную стену, на уровне моих плеч, были вделаны каменные кольца, и в одно из них я вставил мой факел.

Он озарил только середину зала - и Поликсена ступила в этот освещенный круг, точно для жертвоприношения. Она присела и поманила меня рукой.

- Иди... ко мне.

Я уже знал - наитие подсказывало мне, что я должен делать. Я расстегнул брошь на плече и снял мой плащ из белой мягкой шерсти; и постелил его на холодный каменный пол.

Поликсена спрятала в лицо в ладонях; потом храбрость вернулась к ней, и она скинула свое алое покрывало. Потом развязала посеребренные ремешки сандалий, оплетавшие ноги до щиколоток. Распустила свою косу, и волны черных волос, благоухающих розовым маслом, укрыли плечи и спину, почти достигнув колен.

И, наконец, она расстегнула пояс и медленно потянула кверху свое платье...

Под этим платьем на ней был только вышитый белый кусочек материи между бедер, скрепленный шнурами. Поликсена не стала снимать его, и молча улеглась на приготовленное мною ложе, закрыв глаза.

Несколько мгновений я глядел на это диво - ее смуглая красота превосходила всякие описания... она взывала ко мне, и жажда обладания стала почти непереносимой. Но вдруг я увидел, как вздрагивает смуглый живот моей возлюбленной, как она часто дышит и напряглась всем телом, ощущая себя жертвой моей страсти. И я больше всего на свете захотел преодолеть эту отчужденность, чтобы моя Поликсена не испытала страха и боли... я хотел дать ей такое же наслаждение, какое она обещала мне. Чтобы она отдалась мне самозабвенно и не пожалела о том!

Я опустился подле нее на колени и погладил по мягким волосам; Поликсена вздрогнула.

- Тише... я не причиню тебе боли, - прошептал я.

Она вдруг шевельнулась и протянула мне что-то. Маленький лекиф - сосуд для масла, который моя жена сжимала в руке: а я и не заметил!

- Мама сказала... это будет нужно. Возьми, - прошептала она с настойчивой мольбой.

Я осознал, что это значит, и на миг меня ослепил гнев. Геланика давала своей дочери такие наставления! Кто знает, чему еще могла научить ее эта наложница двоих персов?..

Но я подавил эти недостойные чувства и взял флакончик с маслом. Он вправду мог понадобиться: я многое слышал и запоминал из разговоров о женщинах в разных домах, где мне случалось выступать.

Я опять склонился к девушке и поцеловал ее в нежную шею, ощутив биение жилки и жар ее тела. Меня охватил неутолимый голод... мне хотелось взять ее, поглотить ее всю; но вдруг я начал ощущать ее тело как свое, и ее трепет и наслаждение как свои. Это было поистине чудо бога, сочетавшего нас... Поликсена замирала под моими поцелуями, у нее начали вырываться стоны. Самые потаенные струны моего существа отзывались ей, и я, жаждавший ее, уже не был собою. Я ласкал ее коралловые соски, целовал живот; потом потянулся к шнуру, скреплявшему ее набедренную повязку поверх черного треугольника волос. Я обнажил ее совсем - моя жена источала тот женский аромат, который лучше всяких смол и благовоний.

Мне очень захотелось попробовать ее на вкус, как пчела собирает нектар с цветка; но меня остановила мысль, что моя девственная невеста оттолкнет меня со стыдливым ужасом, и магия окажется разрушена. У нас еще будет время для всего! Я проник между ее бедер рукой, и она ахнула, сжав ногами мою ладонь; но потом покорилась мне. Я ласкал ее долго, пока она не стала вскрикивать, перекатывая голову по покрывалу, и я не ощутил, что она совсем готова.

Я лег между ее бедер, опираясь на руки, и нежно погладил ее по щеке: зеленые глаза Поликсены потрясенно распахнулись навстречу мне. Я улыбнулся ей. Когда я взял ее, мы видели друг друга.

Потом голова ее опять откинулась, глаза закрылись; но вскоре она начала отвечать на мои движения, подняв колени и сжав меня ногами. Опыт научил меня, что самое сильное удовлетворение женщина получает, когда ее воля участвует в обладании, когда она движется навстречу мужчине.

Я излился в нее, и это был миг чистейшей, ни с чем не сравнимой радости: я стал всем, слился с целым миром, воспарив в блаженном безмыслии...

Но Поликсена лежала подо мной, побежденная мною, жаждущая успокоения. Я осторожно оставил ее, отодвинувшись в сторону; потом тронул за плечо. Она вздрогнула и повернула ко мне голову, взглянув на меня.

- Тебе было хорошо? - прошептал я.

- Да, - ответила она. - Очень.

Потом она задрожала - ее влажное тело озябло. Тогда я быстро надел набедренную повязку, придвинулся к ней и закутал нас обоих в мой плащ. Я почти сразу заснул, счастливый как никогда.

Проснулся я раньше Поликсены - факел наш догорел и погас, но уже светало. Некоторое время я смотрел на мою жену в утреннем свете, и блаженство переполняло меня. Она была моя подруга, такая же, как я; и, в то же время, она была предназначена мне одному, источник только моей силы и счастья. Но было в ней то, что выше всякого обладания, - то женское, что священно и вечно... И я был бесконечно благодарен моей возлюбленной, что она вверила себя именно мне!

Поликсена проснулась и потянулась, слегка застонав. Я в тревоге подался к ней. Но она улыбнулась мне и, краснея, закуталась в плащ.

- Отвернись, - попросила моя жена.

Я послушался. Она некоторое время шелестела своими одеждами, и я почувствовал, когда стало можно повернуться. Поликсена, в своем алом платье с пестрыми оборками, сидя заплетала косу.

На моем плаще осталось небольшое кровавое пятно, и я свернул его, повесив на плечо. Потом помог Поликсене подняться. Она поморщилась.

- Мне еще больно... не приходи ко мне несколько ночей, хорошо? - попросила она.

Она приказывала и молила сразу. Похотливый зверь во мне взъярился, когда на него накинули эту узду; но человеческое счастье и любовь оказались сильнее. Я серьезно кивнул.

- Конечно, дорогая.

Поддерживая друг друга, мы выбрались наружу. Назад мы пошли гораздо медленнее, и нам несколько раз попались одинокие путники, провожавшие нас удивленными взглядами. Поликсена, робея при свете зари, жалась ко мне. А я чувствовал готовность защитить ее от любого!

Мне уже представлялось, что придется защищать мою жену от родителей. Критобул сам открыл нам дверь и окинул нас хмурым взглядом; однако упрекать и расспрашивать не стал. Уж он-то наверняка давно догадался, куда мы могли пойти в эту ночь...

Поликсена отправилась к себе - совершить омовение и отдохнуть. А я ощущал себя очень странно. Как будто наступил промежуток между свадьбой и настоящей супружеской жизнью: ведь я обещал Поликсене не касаться ее снова, пока она не захочет.

И куда мы направимся дальше? Ведь, конечно же, дом критянина был для нас только временным пристанищем!

Я вымылся, переоделся и вышел на задний двор: там я присел на скамеечку, сложенную из камней. Мне очень хотелось заняться каким-нибудь делом! Во мне бурлила небывалая жажда свершений: но все прежние холостяцкие занятия вдруг утратили для меня свою значительность. Даже музыка.

Тут я заметил, что в глубине двора кто-то сидит: присмотревшись, я с удивлением понял, что это Ариадна, вращающая гончарный круг. Прислужница сама лепила горшки! Может, я пособлю ей в домашних делах?

Конечно, многие сочли бы такой порыв недостойным благородного эллина; но мне было наплевать. Я встал и подошел к старой женщине. Наверняка ей было нелегко с нами четырьмя, пусть даже хозяйка с дочерью тоже работали.

Ариадна выпрямилась с приветливой улыбкой; она неловко держала перепачканные в глине руки.

- Доброго утра, молодой господин! Доволен ли ты? Завтрак уже готов, пожалуй к столу!

Я присел напротив: отчего-то мне было совестно...

- Ты лепишь горшки на продажу?

Она кивнула.

- Может, и меня поучишь? - предложил я. Вдруг мне не на шутку захотелось научиться этому ремеслу. - Или я тебе в чем другом помогу?

Ариадна испугалась и смутилась, но это быстро прошло: женщины лучше мужчин понимают такие душевные движения. И старая служанка кивнула.

- Как тебе угодно, молодой господин.

Я вернулся в дом и направился в общую комнату. Геланика сама накрыла стол - Поликсена тоже вышла, уже переодетая в простое темное платье, но со мной не говорила. Потом она удалилась в свою девичью комнату, и я увидел через приоткрытую дверь, что она села за ткацкий станок: Поликсена была искусной ткачихой. Например, пестрый ковер с красным солнцем, устилавший пол в столовой, был ее работы.

Я же опять отыскал служанку, верный своему намерению. Я стал помогать ей по хозяйству - вызвался наносить воды из колодца, начистить рыбы для обеда, прополоть розы в саду; потом взялся заново вымазать пол в кухне глиной. А вечером Ариадна поучила меня гончарному ремеслу. Я был неловок, как младенец, но эти трудности наполняли меня счастьем...

Поликсена пришла ко мне только перед сном, и мы без слов обнялись и поцеловались. Еще было не время, я это понимал. Я ушел спать один - в свою комнату, принадлежавшую братьям-полуперсам, безвестно отсутствующим Варазе и Фарнаку.

И на другой день, и на третий все было так же - я работал по дому, а Поликсена у себя. Когда я вечером второго дня вышел в сад, чтобы прополоть и полить цветы, то вдруг ощутил на себе ее взгляд: жена моя наблюдала за мной из окна и улыбалась. А потом она тоже вышла в сад в простом некрашеном хитоне и стала полоть сорняки вместе со мной, подоткнув подол; но друг на друга мы не глядели.

На четвертый день я сидел на заднем дворе и боролся с гончарным кругом, тщетно пытаясь вылепить горшок. Глядя на это уродливое детище своих рук, я засмеялся, - и вдруг услышал сзади переливчатый смех моей жены. Я замер, боясь спугнуть ее... Поликсена подошла ко мне со спины - и, опустившись на колени, обняла меня за плечи, прижавшись щекой.

Я быстро повернулся к ней. Поликсена зарделась и кивнула, опустив глаза.

Эту ночь мы провели вместе, на ее постели. И эта близость была еще прекраснее первой, если только такое возможно вообразить. Так началась наша настоящая супружеская жизнь.