ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 3

В конце апреля Маша заехала к Даниле с инспекцией и обнаружила брата в абсолютно захламленной комнате за просмотром фильма. В центре этого свинарника, талантливо организованного Данилой (неужели один человек мог так засвинячить квартиру?!), на журнальном столике стояла бутылка коньяка, и не наполовину пустая (или полная?!), а абсолютно – без вариантов – пустая.

«Ну, все, убью!» – рявкнула Маша, помахав кулаком перед опухшей, заросшей щетиной, физиономией непутевого братца.

– Марусь, – невозмутимо протянул Данила, – ты только посмотри, как Антониони умел снимать женщин! Как падает свет, как прекрасны и тонки их лица!

Вместо ответа Маша грохнула о стену пустую коньячную бутылку.

– Чего ты хулиганишь? – печально спросил Данила.

Действительно – чего она хулиганит? Тем более что прибирать осколки и заодно весь этот свинарник придется ей. Часа три Маша мыла – скребла и наконец ценой титанических усилий привела квартиру брата в относительный порядок. Данила, впрочем, кажется, этого даже не заметил – сидел себе на диване, смотрел очередной фильм. Висконти тоже умел женщин снимать.

Маша подошла к нему, обняла:

– Данька, ну нельзя так… Я понимаю, у тебя сложный период, но надо выкарабкиваться!

– Угу, – кивнул Данила, – конечно конечно. – И опять уткнулся в экран.

Маша ушла, тихо прикрыв за собой дверь, оставив брата наедине с печалью, любовью к «девушке из поезда» и мировым кинематографом.

Уже когда она садилась в машину, позвонила Инна и пригласила в гости. Маша обрадовалась возможности увидеть своего крестного сына и, купив для него гору подарков, поехала к подруге.

Олег – голубоглазый, лобастый, веселый, не по годам развитый ребятенок, увлеченно катал по ковру новые машины. Маша, присев рядом с ним, с удовольствием играла с крестником, но к ее радости от общения с мальчиком примешивалась какая то горечь; такая давно свернувшаяся где то под сердцем змейка – сожаление о том, что свое главное предназначение – стать матерью, она так и не исполнила.

В последние годы эта грусть становится все более тяжелой, гнетущей. Раньше, лет до тридцати, Маша особо и не задумывалась о ребенке – ну успею родить, жизнь долгая. «Когда, Маруся?» – спрашивала обеспокоенная мама. «Когда нибудь! – Маша беспечно махала рукой. – Пока нет времени!»

У нее действительно не было времени, родить – это же на год выпасть из жизни, а у нее бизнес, кредиты! И только после тридцати она стала понимать, что карьера и кредиты – вещи второстепенные, для женщины есть нечто, куда более важное. Она окончательно поняла это, когда потеряла ребенка от Андрея. Шесть лет назад.

В том году в начале лета они с Андреем провели вместе две недели в Италии (цветущие сады, и огромное, сливающееся с волшебной лазурью неба море, дни и ночи, наполненные любовью и счастьем!). В следующий раз они встретились уже в августе в Праге, когда она прилетела к Андрею на несколько дней.

Сказочная Прага, долгие прогулки – все было, как всегда, прекрасно, но вот последний день оказался болезненно грустным. В этот день у Андрея был выходной в госпитале, он собирался отвезти Машу в аэропорт, но за несколько часов до ее рейса ему позвонили из больницы и попросили срочно приехать. Сложный случай, требовалось его участие в операции! Он растерялся:

– Маруся, я не успею проводить тебя в аэропорт!

Она принялась уговаривать его, дескать, ничего страшного, возьмет такси, доедет сама, и вдруг осеклась – какое у него бледное, усталое лицо!

– Андрюша, что с тобой?!

Он пожал плечами:

– Ничего. Наверное, я просто устал.

– Ты слишком много работаешь, совсем себя не жалеешь.

Он в сердцах махнул рукой:

– Дело не в этом. Маша, я устал отпускать тебя. Устал быть без тебя. Устал прощаться с тобой. Все это как то… неправильно.

– Что неправильно?

– Наши встречи украдкой, словно мы что то крадем. Жизнь, которую мы проживаем порознь. Все неправильно.

– И что же с этим делать?!

– Просто останься сегодня со мной. Не надо никуда уезжать. – Он обнял ее. – Вечером я вернусь домой, мы будем пить чай, разговаривать, смотреть какой нибудь глупый фильм… Прошу тебя, оставайся?!

Она смутилась:

– Андрей, я не могу сейчас остаться. Завтра я должна быть в Москве. У меня важные встречи, дела…

Он помрачнел, отстранился:

– Да, я понял. Извини. Я вызову тебе такси. – И ушел.

Когда за ним захлопнулась дверь, она почувствовала сильную боль. По пути в аэропорт боль усиливалась, а в самолете ей стало совсем плохо – тошнота, головокружение и ощущение, что ее ранили в живот, а потом стало ну просто очень плохо, просто до потери сознания.

В Москве, прямо из аэропорта ее на «Скорой» увезли в больницу, где она узнала о своей неудачно закончившейся беременности. «Маленький срок, выкидыш, не расстраивайтесь, у вас еще будут дети».

Она молча отвернулась к стене, глотая слезы: нет, детей у нее не будет. Потому что на ней грех измены и лжи. Да, она именно так восприняла эту трагедию – как наказание, расплату, и винила во всем себя. Маша считала, что если бы она в тот день осталась с Андреем в Праге, все было бы хорошо – они бы не потеряли ребенка. Если бы… В жизни всегда так много «если бы»… К примеру, если бы она тогда знала, что беременна, она бы, конечно, осталась с Андреем навсегда.

В больнице, неделю пролежав лицом к стене, она прокручивала в голове многие возможные варианты развития событий, при которых ее жизнь могла бы сложиться иначе. А еще она думала, говорить ли Андрею о случившемся – в итоге ничего ему не сказала, и он так никогда и не узнал.

Два года назад они с Олегом (по ее настоянию) обратились к врачам (Маша думала, что пустоту, образовавшуюся в ее жизни без Андрея, смог бы заполнить ребенок – придать смысл ее жизни и их с Олегом браку); и тут выяснилось удивительное – оказывается, у них с Олегом какая то несовместимость при зачатии, они оба здоровы и могли бы иметь детей от других партнеров, но общего ребенка у них быть не может. Странный случай, да, но иногда такое случается. «Маруся, не расстраивайся, – сказал ей Олег, – в конце концов – разве нам плохо вдвоем?» Она пожала плечами, – как ему объяснить, что нет ребенка – пусто, ничем не заполнить. И с годами эта пустота в ее жизни все больше разрасталась.

Маша застыла, уставившись в ковер, на котором ее маленький крестник вдохновенно испытывал свои игрушечные автомобили на прочность и скорость. Вошедшая в комнату Инна внимательно посмотрела на подругу:

– Мань, ты чего?

Маша неловко улыбнулась:

– Да так, нахлынуло что то… Инн, какая ты молодец, что родила…

Инна серьезно кивнула:

– Да. Я знаю. Маня, скажи, а ты не думала взять, да и решиться…?!

Маша подняла на нее удивленные глаза:

– Ты что, Куприянова? Мне тридцать девять лет! Последний поезд уже ушел.