Глава 2. Плен...

У царского шатра, в самом центре селения, Кэйдар сошёлся с ещё одним. Виэл на этот раз попался уже пожилым. Борода вся в седых завитых колечках. Морщины по лицу, и грузная фигура. Лет шестьдесят ему, никак не меньше.

Но когда он пошёл навстречу с мечом, Кэйдару стало немного не по себе. Хорошо, помог второй меч в левой руке. Трофейный, он держал удар лучше любого щита, даже укреплённого железными пластинами.

То, что перед ним царь, Кэйдар понял уже позднее, а поначалу будто и не заметил тяжёлой золотой гривны на шее варвара, его дорогой праздничной одежды. Он в первую очередь заинтересовал как хороший боец и достойный противник в поединке на мечах.

Вот оно, пьянящее чувство близкой смертельной опасности, когда успеваешь уйти от сверкающего жала в последнюю секунду. Так и хочется крикнуть, подбодрить: «Хороший выпад, царь!» Был бы ты лет на двадцать-тридцать моложе, мы бы потягались с тобой наравных, но сейчас финал ясен любому из тех, кто окружил открытую площадку.

Среди воинов нашлись многие, кто отложил мысли о трофеях на потом, и увлёкся поединком, мастерством своего военачальника. Кэйдару было приятно видеть среди них Лидаса, мужа своей сестры. Тоже смотрит. Интересно, а за кого болеет он? Если, конечно же, отвечать начистоту.

Вот она! Вот она, долгожданная ошибка. Царь, закрываясь от одного меча, упустил из виду второй. Тут и щит не помог. Острое с разводами лезвие прошло под щитом. Кэйдар услышал знакомый хруст рёбер, долго смотрел в глаза варвара, а потом отступил на шаг, потянул горячий клинок на себя.

Всё! Победа! Полная наша победа!

Отвернулся. Какая-то женщина бросилась к оставленному на земле телу, Кэйдар не обратил на неё внимания. Воины – его воины! – приветствовали победителя, били в щиты тусклыми от крови мечами. Ради такого момента стоит жить, ради него стоит рисковать, отправляясь на кораблях в такую даль. И добыча, она тоже будет богатой.

- Мы не зря рисковали жизнями, ребята!- выкрикнул от избытка чувств, поднимая оба меча над головой.- Всё, что вы видите, теперь наше! Золото, оружие, скот, женщины, рабы – всё наше! Берите...

Последние его слова потонули в радостных воплях и лязге оружия, а затем поднялся плач женщин, крики победителей, стоны добиваемых виэлов. Во все эти тонкости Кэйдар обычно не вникал. Лидас занимался делёжкой добычи. Он руководил всем вплоть до погрузки кораблей.

Аэлы покинули этот щедрый берег только под утро. Селение было сожжено дотла. Скот, не вошедший в трюмы, заколот. Тела своих забрали с собой, завернув в пропитанные специальными смолами полотнища. Убитых врагов оставили на растерзание шакалам, лисам и воронам. Варварам всё равно никогда не дождаться второго рождения. Их удел – шататься по миру бесплотными тенями.

- С такой загрузкой мы вряд ли сможем развить достаточную скорость. Ветер слабый, придётся идти на вёслах. И вот та дымка,- Манус, капитан корабля и начальник корабельной обслуги, указал рукой на лёгкую рябь над горизонтом,- мне совсем не нравится. Если будет шторм, я не ручаюсь за последствия...

- Воздадим щедрые подношения Отцу-Создателю и положимся на случай.

Капитан в ответ на эту безучастную реплику Кэйдара покачал головой недовольно, но не ему учить будущего Правителя. Понимая это, он без лишних слов пошёл раздавать распоряжения команде.

Корабли пока шли настолько близко друг от друга, что Лидас со своего легко перебрался по перекинутым доскам сходней в гости к Кэйдару. Он явился с отчётом о проделанной работе.

- Пленных не так и много, как хотелось бы. Мужчин среди них так вообще десятка полтора всего. И это те, кто сам сдался... Они почти все с ранениями...

- Плохо,- отозвался Кэйдар, не отрывая глаз от темнеющей слева береговой линии.

Конечно, плохо, это Лидас и сам понимал. Скоро осень, уборка виноградников и пшеницы. Цены на рабов опять полезут вверх. И не всякий сможет позволить себе работника, если он будет стоить больше двухсот лиг.

- Зато у нас есть неплохие запасы золота и серебра,- Судя по тону голоса, Кэйдар улыбался, хоть и продолжал стоять к Лидасу спиной.- На эти деньги можно будет снарядить ещё один поход. Времени ещё больше месяца...

- Да,- Лидас опять как всегда согласился.- Я только хотел сказать, что приказал взять часть тех раненых виэлов, которых сразу решено было убить. Тех, кто получше, кто наверняка выдержит всю дорогу и сумеет выздороветь без больших затрат на лечение.

- Обычно таких кормишь и поишь всю неделю, а за день до прибытия их всё равно приходится выбрасывать за борт.

- Нет. Я сам осматривал каждого.

- Ну, сам, так сам.- Кэйдар явно был не в настроении. Странно. С чего бы это? Ведь поход прошёл как нельзя лучше. Погибших немного, а корабли нагружены так, что ползут, как черепахи. Просто всем нам надо отдохнуть после боя, и тогда настроение появится.

Корабли весь день шли на вёслах, поэтому приходилось часто отдыхать. А ветра всё не было. Его сил хватало только на то, чтоб слабо натягивать небольшой флажок на самом верху мачты. А на ночь оба судна сцепили бортами, накрепко увязали верёвками и цепями, занялись готовкой ужина, кормлением всех людей и скотины.

* * *

Из всех вернувшихся чувств и ощущений первым была жуткая головная боль. Глазами не моргнуть. От боли этой, казалось, даже пол и всё, на что смотрели глаза, монотонно тошнотворно покачивались.

- О, очухался!- Весёлый мужской голос над ухом дал понять, что рядом есть другие люди. Кто-то положил руку на горячий лоб, осторожненько, с ласковой материнской заботой.- Живучий ты, парень.- А потом кому-то третьему в сторону:- Я же говорил тебе, Шарак, что очухается, а ты всё: зря тащишь, зря тащишь... И ничего не зря. Сам посмотри!

Айвар с чужой помощью поднялся, сел, привалившись спиной к дощатой стенке. Кусая от боли губы, молча принялся медленно ощупывать разбитую больную голову.

Да, приложился хорошенько, однако. И где же так угораздило? Удар прошёл наискось. Чуть выше, над левой бровью рассекло кожу, глубокий порез шёл через лоб, истончаясь и теряясь в волосах, спутанных и ссохшихся от запёкшейся крови.

- Ну, что? Хорошо тебе наши друзья припечатали? На всю жизнь теперь отметина будет...- В голосе того, второго, Шарака, чувствовались злорадство и непонятная издёвка.- Хорошо, да, к нам в гости съездил? На жену посмотрел... В драчке поучаствовал...

- Заткнись ты!- прикрикнул на него первый, протягивая Айвару плошку с теплой, неприятно пахнувшей водой.- И так ему сейчас нехорошо... На, попей водички, на кормёжку ты уже всё равно не успел.

Айвар послушно принял воду, но выпить её не сумел: от одного её кислого застоявшегося запаха к горлу подкатила тошнота, аж слюна стала вязкой и горькой.

- Ну, пей же!

- Да что ты с ним, как с ребёнком?! Он же дикарь! Он ни слова не понимает... Эй, мараг, ты хоть знаешь, где ты сейчас? Нас аэлы на продажу везут. Сначала у нас скотину покупали, теперь нас самих, как скотину... А этот дурак одноглазый тебя полдороги тащил. Не спросил даже, а может, ты не хочешь в рабство? Но ты же сам сначала шёл, сам, на своих двоих... Не помнишь, что ли?

Ничего Айвар не помнил. Смотрел на них обоих, все свои слабые силы тратя на то, чтоб держать поднятой несчастную больную голову. Последний вопрос вызвал мучительное напряжение внимания, но память не возвращалась. Последнее, что помнилось: как ехали с Ринусом на лошадях куда-то, и ещё сзади тоже были люди, свои: всегда спокойный сдержанный Мо́рат, и родственник его через жену молодчина Ржан, и братья-близнецы, Ту́мас и Ту́ман. Они сами попросились, вызвались в эскорт сопровождения. Они молодые, им хотелось поглядеть, как другие живут. А тут же рядом с ними старый Улах, правит первой повозкой. И многие, и многие ещё. Нас ведь восемнадцать человек было. А где теперь они все? Что с ними стало?

- И правда не помнишь ничего, да?- На Айвара смотрело лицо, жутко обезображенное рубленым ударом. Вместо глаза грязная повязка. Даже губы задеты мечом, и говорить сейчас, видимо, больно, но виэл улыбался, и в уголке другого, уцелевшего глаза собирались морщинки.- Плохо тогда дело, парень... А может, тебе, наоборот, повезло сильнее, чем любому из нас. О таком лучше не помнить... Они нас, как телят. Пьяных, сонных, весёлых... Врасплох... Разбили наголову... И вам, гостям, досталось. Вот тут, ещё, кстати...- Он подал Айвару серебряный браслет. Знакомый. С узором из степных трав.- Успел припрятать, когда одежду сдёргивали.- Айвар смутно припоминал что-то, разглядывая браслет. Женское лицо, незнакомое раньше, на секунду всплыло в памяти. Чем-то связаны они, этот браслет и эта женщина. Кто она вообще?

- Ты спрячь его где-нибудь?- посоветовал одноглазый.- Может, пригодится. Выкупа́ться придётся... Пути Творца неведомы. Ты молод, здоровье позволит... Ещё дождёшься...

- А с нашими остальными что стало?

- С другими марагами?- уточнил кочевник, а потом ответил с горечью в голосе, обводя широким взмахом руки внутренности темного трюма:- Здесь – все! И твоих среди них ни одного. Они все честно сражались, я видел! А вот что с Иридой нашей стало, я не знаю. Женщин вообще отдельно гнали, и сейчас отдельно держат.

- Ладно! Хватит там! Ночь всё-таки...- на них прикрикнули, и виэл тут же умолк, низко опустив голову, ссутулив плечи. Вот такой стала теперь их нынешняя жизнь. И ответить на резкий выкрик опасно. Только Айвар из-за своей головной боли не до конца понимал, где он и куда попал. До тех пор, пока Шарак уже утром случайно в разговоре не обронил:

- Медленно корабли ползут... Даже качки не слышно. На месте ночь стояли, и днём стоим, что ли?

- И куда ж ты так торопишься?- съехидничал над ним кто-то.- Не к жене же под бочок?- Те, кто слышал, придавлено засмеялись. Лишь Айвар остался безучастным ко всему. Умывшись принесенной водой, сидел, обхватив руками колени, опустив на них подбородок, и молчал. Он вспоминал. Вспоминал и ничего не мог вспомнить в тот день. Ничего совершенно.

* * *

На третий день их морского путешествия всеобщее спокойствие и скука, начавшиеся в ответ на безветрие, нарушила маленькая неприятность. Рано утром, когда расцепляли корабли, один из гребцов опустил весло в воду раньше времени, и при столкновении судов, как это часто бывало на море, весло упёрлось в борт второго корабля, но не сломалось, а, вырвавшись из рук, покорёжило непослушной ручкой рабу грудную клетку.

Манус появился среди гребцов, когда несчастный был ещё жив. Раб, прикованный к лавке за ногу, лежал, скорчившись на боку, обхватив себя за грудь руками. «Бесполезно лечить»,- Капитан сердито нахмурился, глядя, как непутёвый работник, задыхаясь, хватает ртом воздух, а на губах его пузырится кровь. Рёбра под загоревшей дочерна кожей ходили ходуном, хоть пересчитывай: худой, но жилистый. Хороший был гребец. Сейчас же придётся искать замену.

- Уберите!- коротко приказал корабельной обслуге и отвернулся с досадой. Направился к трюму с захваченными варварами. Поторапливаться нужно, а то, вон, со второго уже Рузал сигналит, интересуется, почему отстаём. Потому и отстаём, что торопятся всякие не там, где надо.

Варваров подняли быстро, пинками да палками, выставили всех у стены. Манус долго рассматривал их при свете фонаря.

Один, с изрубленным лицом, криво улыбался. Интересно, и кто же его такого купит? Если только кто-нибудь слепой, или крестьянин, они народ прижимистый: ищут работника получше и при этом подешевле.

А вот этот, вроде, ничего. Лёгкое движение подбородком – и варвара вытолкнули из ряда, под свет светильника. И этот тоже под меч подставился. Ну да ладно! Не в рожи ж им смотреть. А грести он должен не хуже прежнего.

Манус встряхнул раба, положив ему руки на плечи, – тот еле на ногах устоял. Слабоват как-то, а мышцы развиты неплохо, плечи широкие, грудная клетка достаточно глубокая и хорошие лёгкие - значит, уставать будет меньше. А веслом махать научится – дело нехитрое.

- Этот подойдёт!- Манус пошёл к лестнице, морщась от зловонного запаха тесно скученных немытых тел. «Хуже скотины. Одно слово – варвары!»

Айвар зажмурился с непривычки, глядя на такое обилие солнца вокруг. Море сияло расплавленным серебром, светлым, почти прозрачным, казалось небо, и ветерок, слабенький, еле ощутимый кожей, касался лба и раны ласковыми пальцами.

- Шевелись!- Грубый толчок в спину заставил сделать несколько шагов вперёд, но, оказывается, спускаться надо было по лестничке, ведущей в низ корабля, к самым его бортам, здесь как раз и ждали нового гребца двое ребят с цепью и молотком в руках. Посмеиваясь и не очень больно толкая кулаками под рёбра, они стянули с него разорванную рубашку и штаны из тончайшей оленьей кожи. На нём после этого не осталось ничего, кроме набедренной повязки. А в какой восторг их привёл браслет! Делёжка добытого чуть не переросла в драку, но капитан и на этот раз появился вовремя:

- Эт-то что-о?! Мы отстаём, а тут?.. За работу, я сказал!

Айвару в секунду нацепили на ногу цепь, пинком указали место на пустующей лавке, а ручка злополучного весла сама легла в ладони.

Главное в этой работе было подладиться под ритм, а его задавал музыкант с дудкой, явно лишённый музыкального таланта. Однообразный визг поначалу раздражал, но потом, привыкнув, Айвар перестал его замечать. Высокие борта с надстройкой не давали увидеть море, его можно было только слышать, чувствовать, как оно сопротивляется упруго, выгибает весло, заставляет весь корабль дрожать, как загнанную в скачке лошадь. Море забирало силы. Через полчаса работы плечи с непривычки заныли, на ладонях вспухли волдыри мозолей, к обеду они полопались, выпуская солоноватую на вкус сукровицу.

Ничего отсюда, с лавки, не было видно, кроме спины впередисидящего гребца. Скрипело весло в специальном отверстии, с хрипом в горле дышал другой раб, за спиной, и над всеми этими звуками властвовал визг дудки. Иногда, когда она стихала, различался свист хлыста и короткий вскрик того, кому доставался удар.

В этой однообразной безостановочной работе была одна положительная сторона: она не мешала думать. Голова работала постоянно, память прошлого постепенно возвращалась, и тут помогали разные мелочи. Так утром, когда Айвар не мог ещё по неопытности рассчитать глубину вдоха и соответственно замах весла и поэтому часто сбивался с единого ритма, надсмотрщик, страшно и грубо ругаясь, протянул его плетью через всю спину. Резкая боль удивила Айвара. Он двигал лопатками, каждый раз, как отклонялся назад, чувствовал боль в том месте, где ударом рассекло кожу, и понимал одно: его ещё никто в этой жизни не бил так больно, особенно хлыстом. Даже отец никогда не поступал так...

При мысли об отце, перед глазами возникло очень родное лицо: чёрная, коротко стриженая борода и чуть тронутые сединой усы, выпуклые тёмно-серые глаза, глядящие на мир спокойно, оценивающе. Его любимцем был старший – Ангус. Они с ним оказалась очень похожи, и не только внешне. Айвар же унаследовал от отца одно: цвет глаз. Правда, мать отмечала, что они схожи ещё и подбородком, и губами. Может быть. Ей можно так говорить, ведь она знала отца ещё безбородым и молодым, когда он не обладал властью над своим племенем.

Усталость и боль в мышцах возвращали и другие воспоминания: небольшая кузница в пещере у подгорного озера, тяжесть молота и звон наковальни. Сам Айвар не стремился к совершенствованию опыта и увеличению знаний, но как почти все мараги умел делать оружие. Он самостоятельно – от заготовки до орнамента на рукояти – сделал три меча. Ни один из них, правда, не сохранился, отец обменял их с соседями. После того, как стал ясен принцип ковки меча, когда в голове закрепились вся последовательность операций и нужные заклинания, интерес к этому делу поослаб. Зато появился новый, такой, где действительно можно придумать что-то новое: отливка и пайка золотых и серебряных украшений. Здесь Айвар даже брата обошёл, а меч всё ж таки его ковки в бой брал. Да, в изготовлении оружия Ангус был мастером, это отец передал ему своё искусство. Царь – не царь, если он не владеет какой-то тайной. Эта тайна теперь даст право Ангусу стать вождём рода.

Айвар не жалел об этом и не завидовал. Для этого он слишком сильно любил брата. Но и предложение покинуть горное селение навсегда принял как нельзя кстати.

* * *

Хлеб был даже хуже того, какой Айвар в лучшие времена брал для собаки, отправляясь на охоту в горы. Чёрствый, с подгорелыми краями из пропахшего плесенью грубо перемолотого зерна, но Айвар давно уже перестал замечать это. Полученную пайку аккуратно, чтоб ни крошки не уронить, ломал в ладонях, и каждый кусочек запивал водой из глиняной миски с обкрошенными краями. Обед, а за ним короткая передышка. Отдыхать гребцам давали, их по-своему берегли. Вот и хлеба даже не жалеют, а вечером должны дать ещё и по куску отваренной рыбы. А воды не мешало бы и побольше. Одна миска – мало, на такой-то жаре и при такой работе.

Собирая последние крошки губами с поднесённых к лицу ладоней, Айвар поднял глаза вверх – по доскам, мимо склонившихся почтительно надсмотрщиков шёл какой-то человек, за ним – свитой военные и этот, главный на корабле. С ним они и переговаривались, короткими репликами, неслышимыми отсюда. Айвар, не отрываясь, смотрел на шедшего первым. Высокий, а снизу он вообще казался огромным, молодой, но постарше Айвара, спокойные уверенные движения, без лишней жестикуляции, осанка и поднятый подбородок давали сразу понять: это человек, несущий на себе власть с рождения, но совсем не обременённый её тяжестью.

Чёрные, коротко стриженные волосы, небольшие прядки на лоб непослушные, чуть вьющиеся. Тёмные, чётко выведенные брови и спокойные глаза. Такие же тёмные, внимательные, но было в них что-то настораживающее, что-то опасное в лёгком прищуре, как у хищника.

Он подошёл очень близко, остановился всего в нескольких шагах, говорил что-то капитану, указывая рукой. Длинный плащ с золотой пряжкой заколки бил в глаза медовой искрой, дорогая ткань мягкими складками скользила при каждом движении. Айвар смотрел, смотрел на этого человека, не моргая, просто глаз не в силах был отвести. Нет, это была не привычка свободнорождённого смотреть в глаза равному себе, не выбитая до конца плёткой за последние два дня. Айвар чувствовал в себе что-то другое. То, что против рассудка и понимания заставляло смотреть своему хозяину в лицо, а уж то, что это хозяин, хозяин всех их, собранных на корабле, Айвар не сомневался. Он мог в любую минуту повернуть голову чуть левее, просто перевести взгляд – и они бы встретились глазами! Риск этот могла оправдать только та ненависть, которая медленной, сокрушающей все другие чувства волной накатывала изнутри.

«Это он!! Это всё он! Это всё лишь по его вине!..»- губы шептали беззвучно, а в глазах всплывала картинка недавнего прошлого, одна из тех, что не поддавались напряжению мысли, всё никак не хотели вспоминаться: раздираемый удилами рот коня, отсветы пламени в выкаченном глазе жеребца – и этот человек с мечом, наступающий с неотвратимостью смерти.

Это всё по вине этого чужеземца! Это он привёл свои корабли к нам! Это он со своими воинами напал на празднующих виэлов. Он теперь с победой возвращается домой, весь в дорогих одеждах, в золоте. А я... Я прикован цепью, как собака! Ну, улыбайся, улыбайся же! Ты, даже не замечающий нас... Посмотрим ещё, что будет... Не думай, что тот поединок завершён, не расслабляйся раньше времени...

Пальцы стиснулись, будто они уже были на горле ненавистного врага, впились в весло так, что плотное его деревянное тело подалось под ногтями. Живи пока, живи. Теперь раб определяет, сколько дней, а может, и часов тебе осталось.

С того, прошлого раза, у весла, внешне оставшегося целым, появилась трещина, и пальцы сами наткнулись на еле заметную линию. Тонкая длинная щепка отошла, но отломиться ей Айвар не позволил. Ещё рано! Потом её некуда будет спрятать, а чужак этот ещё появится. Не сегодня, так завтра. Непременно появится. И тогда берегись! Ты узнаешь, что и дерево может быть опасным оружием.