Пернатые: Соколиный

Матвей любил принимать холодный душ. Прохладная вода не только смывала усталость, но и бодрила. По утрам был в самый раз, правда иногда времени хватало лишь на то, чтобы умыться и почистить зубы. Брился Матвей вечером или ночью, на «Соколином» растительность не приветствовалась, но некоторые позволяли себе лёгкую небритость или же носили усы и маленькую куцую бородку.

Клавдин вообще любил воду. Много пил, в бассейне мог торчать несколько часов кряду. Обожал озёра и реки, море не очень любил из-за волн, но всё равно вода. Ему казалось, что вода очищает, делает человека добрее и здоровее. Может, это всего лишь его мысли, но он знал: с ним это происходит не потому, что он себя в этом убедил, а потому что так есть на самом деле.

Прокрутив кран, Клавдин закрыл поток льющейся из широкой лейки воды и вышел из кабины. Содрав с сушки полотенце, вытерся, натянул бельё и лёгкие штаны, взялся за зубную щётку и пасту. Несколько быстрых движений, прополоскал рот. Выйдя из ванной, первым делом сварил кофе. Кофе тоже бодрил, в дополнение к душу был настоящим райским наслаждением, от которого Клавдин отказаться никак не мог.

Каюта контр-адмирала «Соколиного» была чуть просторнее остальных. Невысокий потолок, кровать, шкаф, небольшая зона для кухни, но там на деревянной стойке стояли только кофемашина, кружка, пепельница и лежала пачка сигарет. Прикурив одну, Матвей подошёл к большому иллюминатору.

Посейдон, переименованная Верховным Адмиралтейством Возможная, которую нашёл экипаж «Беркута», состоял на сто процентов из воды. Глядя на него с орбиты, можно было с уверенностью сказать, что планета являлась одним из нетронутых мест, куда человеку не следовало бы ступать. В её водах хранилась тайна, которую во что бы то ни стало следовало разгадать, но лично Матвею ничего трогать не хотелось. Он был уверен: земляне загадят Посейдон. И всё же они здесь.

В этом веке, когда земляне уже избороздили космос вдоль и поперёк, открытие чего-то нового — процесс волнительный и уникальный. В жизни Клавдина такого ещё не случалось, и оказаться в числе тех, кто открыл или исследовал неизвестный кусок вселенной, было сравнимо с рождением долгожданного ребёнка. Дятлову повезло, что уж говорить, его имя всё равно впишут в историю, впрочем, рано что-либо говорить об истории: благодаря людям она имела свойство меняться — что удобно, то и запишут. Но сам факт оставался, и сейчас Матвей знал истину и был в числе тех, кто собирался внести вклад в исследование и в развитие нового мира.

Открытие новой солнечной системы взбудоражило и Землю, и другие цивилизации. После долгих дискуссий, которые чудом не закончились войной, право быть первыми всё же отдали Российской Федерации. Верховное Адмиралтейство сразу же направило к Посейдону флот и лаборатории, но когда корабли подошли к Возможной, там уже хозяйничали пираты. Космические корсары времени зря не теряли, не разменивались на слова и драки, они просто прилетели и заняли позицию. Не только на орбите, но и в глубинах бескрайнего океана. Не побоялись флота. А зря. Бой в космосе длился несколько часов, и победу одержали «пернатые». Однако Глубина до сих пор оставалась опасной. Подводные лодки пиратов бороздили тёмно-зелёные просторы, нанося вред военным и лабораториям.

Что касается корабля с детьми, то он был благополучно отбуксирован к Ганимеду. Насколько Клавдин знал, иномиряне до сих пор пребывали во сне, учёные досконально исследовали капсулы и будить спящих инопланетян не спешили. Хотя бы по причине того, что жить детям было негде. Корабль и робот, который был защитником пришельцев, вскоре перестали работать, и никакая энергия их не могла оживить. Учёные сделали вывод, что робот, закончив свою программу… умер. Металл, из которого он был сделан, рассыпался в пыль, впрочем, как и корабль. А капсулы, где находились дети, остались целы, и они до сих пор работали от энергии, правда уже другой.

Дети Матвея не волновали, его волновал Посейдон. Красивый, глубокий, тихий, умиротворённый. Глядя на него, Клавдин чувствовал, как планета зовёт, манит, просит спуститься в её недра, искупаться, очиститься, обещая рассказать глубинные тайны. Это метафора, но она успокаивала.

Докурив сигарету и допив кофе, Матвей вернул кружку на место, выкинул окурок в утилизатор, скинул домашние штаны. Облачившись в форму, уже приготовился выйти, но наткнулся взглядом на рамку с голографией. В последнее время Клавдин часто вспоминал прошлое. То самое, когда первый раз столкнулся с Кузьмой, когда первый раз с ним подрался, первый раз сбежал из церкви. Первый раз поцеловался. Неустанно Матвей смотрел на улыбающегося теперь уже друга и думал о нём с теплотой и грустью: если бы он не ушёл, возможно, они до сих пор были бы вместе.

Сожаление скапливалось в грудной клетке и причиняло боль. А глядя на голографию, Клавдин чувствовал ещё большую грусть. Матвей любил Кузьму. Сильно. Он больше никогда так не полюбит и никогда не сможет сказать три важных слова. Никому. Первая и последняя любовь, которая отпустила его, потому что Матвей так захотел. Кузьма не стал останавливать, хотя просил подумать и говорил о том, что это жизнь Матвея, он должен жить так, как хочет. Но ответственность перед родителями оказалась сильнее и подтолкнула к ошибке, которую уже невозможно было исправить. Клавдин не знал, можно ли было вернуть всё, когда он развёлся, но точно знал, что сейчас поздно просить и умолять. Кузьму забрал Дятлов, и сам Кузьма сказал, что совершенно не против.

— Люблю его, — признаваясь Матвею, говорил Кузя, глядя на него с экрана ин-тора. — Ничего не могу с собой поделать. Это как у нас тогда, правда, чуток по-другому, но… что-то в этом роде.

Разве можно грустить, когда бывший парень, которого ты ещё не забыл и до сих пор любишь, счастлив? Как когда-то Кузьма сделал ради него всё, так и Клавдин улыбнулся, пожелав другу лучшего. Но где-то там, в глубине, всё равно теплилась надежда, что чужое счастье не продлится долго и вскоре они расстанутся. Расстанутся, и тогда… Что тогда сделает Матвей? Оставит всё как есть? Вернёт Кузьму? Будет рядом? Их любовь давно уже прошла, остались лишь сожаления и воспоминания. А думать о том, что Дятлов разобьёт Кузе сердце, как когда-то сделал Матвей, отвратительно! Клавдин хотел, чтобы друг был счастлив. Кузьма это заслужил.

От тяжёлых мыслей отвлёк лёгкий сигнал. Лиза — Цифровой Разум — тут же материализовалась: красивая блондинка с алыми губами, голубыми глазами и большими сверкающими серьгами. Зачем ей украшения, Клавдин не знал, но разработчику, видимо, так нравилось.

— Вам звонит жена, — холодным тоном сообщила она. Лучше бы голос сделали помягче, чем эти уродливые серьги.

— Отклони, — сказал Клавдин, вернул голографию на место и взялся за ботинки с высоким голенищем.

— Есть, — ответила Лиза и исчезла.

Лиза — искусственный интеллект, мозг бортовой системы «Соколиного». Она знала всё, была везде, бодрствовала двадцать четыре часа в сутки. Впрочем, сон интеллекту и не нужен. Клавдина такое пристальное наблюдение со стороны Цифрового Разума напрягало. У него был свой личный ин-тор, который хорошо выполнял свои функции и благодаря которому Клавдин мог заблокировать не интересующую его информацию и звонки. Однако, став командиром «Соколиного», Матвей был обязан отдать контроль над личным ин-тором ЦР, что нервировало и доставляло беспокойство.

— Прошу прощения, — Лиза снова появилась в поле его зрения, — но ваша жена…

— Она мне не жена, — отрезал Матвей и, разогнувшись, глянул на Лизу так, словно она была ему ненавистна. — Запомни это и заблокируй номер её ин-тора раз и навсегда. Есть вопросы?

— Никак нет, — ответила Лиза, превратилась в золотистую пыль и растаяла, словно дымка.

Он не испытывал к Вале ненависти, просто не видел смысла в общении после развода, который радости никакой не доставил. Во время процесса Валя постоянно истерила, сливала в сеть грязную информацию, придумывала много нереальных событий, создавала иллюзию обманутой и отвергнутой жены, искажала правду, порождала сплетни, уничтожая тем самым огромное количество Матвеевых нервов. Потом, когда суд вынес вердикт, на три недели укатила в путешествие на яхте с друзьями, а когда вернулась — забыла обо всём, что якобы пережила во время процесса. Клавдин ждал развода, как ясного солнца после долгого дождя, и, если честно, не думал, что за месяц на него выльют столько говна. Из всего, что Валя напридумывала, девяносто девять и девять десятых процента было ложью, на чём судья заострил своё внимание, а потом, глянув на измождённого Матвея, быстренько закончил процесс красными штампами в двух паспортах. Как-никак, иск подал Клавдин, желая закончить спектакль под названием «семья», который не оправдал надежды и который был ошибкой.

Валя была любимой дочерью одного немелкого чиновника, ни в чём себе не отказывала, являлась красавицей и любительницей покутить. Почему из всех женщин планеты Матвей выбрал именно её? Только ли чтобы продвинуться по службе? Этот вопрос мучил самого Матвея несколько лет. Только ли за тем, чтобы стать командиром большого звездолёта и, наконец, вытащить родителей из маленькой душной квартирки? Или потому что Валя чем-то напоминала Кузьму: такая же энергичная, вспыльчивая, а когда что-то начинала делать, то сосредотачивалась, отстраняясь от мира? Порой Матвей ловил себя на мысли, что Валя красивая и молодая. Она могла родить ему сына или дочь. Она и может, Клавдин не способен. И вроде медицина давно решила проблему с бесплодием, но что-то остановило Матвея. Может, смерть родителей? После которой он остался один и теперь мог спокойно жить так, как хотел.

Родители никогда ни о чём не просили. Отец говорил, что он должен сам выбирать себе путь. Но что-то ломало Матвея внутри, сдавливало нервы и грудь. Может быть, он напридумывал себе всё сам, и им действительно было так хорошо, как они говорили. А может, всё дело было в том, что где-то в глубине души он хотел полноценную семью, а Кузьма не мог ему этого дать?

В итоге, устав искать ответ, Клавдин выбросил этот вопрос из головы. Сейчас уже не важно как и что, зачем и почему. Мечты Матвея сбылись, он стал контр-адмиралом, в банке у него приличный счёт, большая, трёхкомнатная квартира в тихом районе, где проживают в основном офицеры высокого ранга, у него машина, будущее, но выхлоп от этого всё равно нулевой. Он остался один. Один в большом мире.

— Товарищ контр-адмирал, восемь-ноль-ноль по земному. Утро. — Лиза вновь явила свой образ.

Клавдин вздохнул, глянул на неё, потом в небольшое зеркало на двери в ванную комнату. Поправил широкий ремень с блестящей бляшкой, одёрнул полы белоснежного кителя с синими кожаными вставками, окинул взглядом белые брюки. Стрелки были идеальны. Топнул несильно ногой, проверяя удобство обуви. Штанины были небрежно заправлены в голенища синих ботинок, что ломало идеальный образ Матвея. Надев на голову фуражку, выровнял её, затем поправил узел белого галстука, задумался над тем, почему рубашка чуть темнее обычного синего. Она показалась мрачной. Тут же отставил этот вопрос. Сунув ин-тор и пачку сигарет с зажигалкой в карман штанов, прошёл сквозь Лизу и, открыв дверь, вышел в коридор.

До столовой он дошёл за несколько минут. Войдя в просторную комнату, заставленную столами и стульями, Клавдин свернул к раздаче. Диана тут же поставила перед ним тарелку с омлетом, кружку с кофе и блюдце с тремя фаршированными блинами. Когда-то давно на флоте питались смесью протеинов, сои и ещё какой-то гадости, потом, когда люди начали болеть и загибаться, заменили на нормальные продукты. Матвей был рад, что то время прошло — он любил хорошую еду, а не заменители, пахнущие отбеливателем для белья.

Подхватив поднос, он прошёл к дальнему столику, за которым уже сидел его первый помощник полковник Баранов. Привстав, тот поздоровался и снова присел на место, возвращаясь к блинам и чаю.

Завтракал Матвей быстро. Сегодня в девять у него совещание, надо было успеть ещё попасть на мостик, принять дежурство у второго помощника Лутгина и проверить, как себя ведёт система, нет ли чего опасного на горизонте.

Скинув грязную пластиковую посуду и поднос в утилизатор, Клавдин направился к выходу. Уже готовый переступить порог, вовремя успел остановиться. Громко смеясь и идя ко входу спиной, на него чуть не налетел офицер. Матвей сделал шаг в сторону, офицера придержал за руку его товарищ, чтобы избежать неминуемого столкновения.

— Здравия желаю, товарищ контр-адмирал, — поздоровался с ним капитан Кручин. Пожал руку.

— Здравия желаю, — сказал офицер, который чуть не налетел на него. Отдал честь, широко улыбнулся, окатил взглядом зелёных глаз и, пропустив Клавдина вперёд, вошёл в столовую. Не оборачиваясь, Матвей пошёл дальше. Но сердце всё равно чуть ускорилось. Почему-то лейтенант Серпенко странно на него влиял.

***

«Соколиный», «Врановый» и «Совиный» откомандировали к Посейдону пять месяцев назад. «Соколиный» и «Врановый» — боевые крейсеры — имели девять палуб, две из которых были отданы под штурмовики и разведывательные боты. «Совиный» — крейсер первого класса под командованием адмирала Пескова — имел двенадцать палуб и нёс на своём борту не только штурмовики и боты, но также малые исследовательские звездолёты. На каждом корабле был отряд десантников, готовых брать на абордаж пиратские корабли или же отбивать атаки, если враг проникнет внутрь.

Посейдон теперь обеспечен приличной защитой трёх боевых крейсеров. Восемь пиратских кораблей-перехватчиков не смогли противостоять такой мощи и сбежали. Но пиратов в трёх галактиках слишком много, к тому же есть работорговцы, нацелившиеся на спящих детей, наркобароны, которым нужна территория для сбыта товара, и прочие сорвиголовы, считающие Посейдон лакомым кусочком.

Совещания всегда проходили при закрытых дверях на «Совином». Подтянутый невысокий Песков был хмурым дядькой пятидесяти трёх лет отроду, резким, суровым, справедливым и в обиду своих не давал. Клавдину он нравился и как командир, и как человек. С ним всегда можно было найти общий язык и, что самое главное, Песков любил всех птенцов, что служили под его командованием. И пусть Матвею было уже сорок, он всё равно чувствовал себя рядом с ним мальчишкой.

— Так, — начал Песков, посмотрев на Клавдина и Романова, капитана «Вранового», — коротко и без лишнего пафоса. Разведка донесла, что пираты объединяются для новой атаки. По полученным данным, флот собирается приличный — от двадцати до тридцати кораблей. Такого количества звездолётов достаточно, чтобы потрепать нам нервы и вынести мозги на обозрение всей вселенной. Я уже отдал приказ на патрулирование границ. Ваша задача — собрать по два отряда мне в помощь. Проверить техническое состояние крейсеров, исправить все поломки, оценить готовность щитов. В случае нападения энергии должно хватить на длительный бой. Первая задача ясна?

— Так точно, — ответили в голос Клавдин и Романов.

— Далее — Глубина. — Так называли океан, который покрывал Посейдон. — Вчера блядские подводные корсары разнесли в пух и прах седьмую лабораторию. Никто не уцелел, а это сорок шесть человек. Верхушка уже проебала мне все мозги, что этих злоебучих ублюдков надо кастрировать. И несмотря на то, что Глубина не наша с вами проблема, она всё равно является нашей. Как хотите, так и понимайте. Короче, на смену седьмой пойдёт частная лаборатория Пасанкова — «Сирена». Этот хрен выиграл какой-то там тендер и теперь имеет право шляться по Глубине, как ему того хочется. Подводники должны предоставить ему защиту.

Песков на мгновение замолчал, чтобы промочить горло водой.

— Но поскольку внизу все пиздец какие занятые, то, блядь, базы строят, то хуй знает чем ещё там занимаются, на Глубину спустят переделанный перевозчик «Белугу», командир субмарины — Грищук. И вот тут начинаются наши проблемы. Поскольку глубинные пиратишки научились брать субмарины и лаборатории на абордаж, приходится потеть нам, пока наверху решают проблему с дефицитом лодок и крейсеров. Как-никак, Возможную, — Пескову нравилось именовать новую планету тем именем, что дал ей Дятлов, — нашли неожиданно. Флот не обладает достаточным количеством субмарин и надводных кораблей, чтобы обеспечить полную защиту планеты. Потому переделывают скорёхонько лодки и отправляют сюда. В общем, приказ таков: на каждую лодку следует командировать десантную группу. Не больше двадцати человек. Матвей, поручаю тебе назначить группу на «Белугу». У Андрея, — Песков глянул на Романова, — сейчас там три группы.

— Есть данные, сколько пиратских подводных лодок на Глубине? — спросил Матвей, когда Песков решил снова промочить горло. — Уже месяц как собираем, не можем собрать.

— Ответ всё тот же, — развёл руками адмирал. — Пять-шесть. Но есть вероятность, что и семь, а где семь, там и десять. И двадцать. Короче, подводные пираты не наша проблема, их вроде как ищут другие, но мы должны держать руку на пульсе. Через четыре дня прибывает адмирал флота Шибатков, с ним тяжелогруз, на его борту ещё несколько субмарин и лабораторий и отдельная группа спецназа для защиты учёных. Я верхушке все мозги проебал, что нет у меня людей, чтобы разбрасываться ими. И мои десантники не лягушки, блядь, а космические солдаты. Вроде дошло. Но до этого нам надо не упустить Пасанкова и его лабораторию, иначе головы полетят к чёрту у всех. Напридумывают хрени всякой, а нам потом из кожи лезь вон, чтобы осуществить их ёбаные фантазии. Так что, Матвей, подумай и к вечеру дай мне информацию. Кручина советую не трогать, он, как-никак, капитан дивизиона.

— У тебя есть Серпенко Олег, — сказал Романов, и Клавдин внутренне вздрогнул. Как наяву увидел зелёные глаза, смотрящие в душу, и широкую улыбку.

— Да… можно любого, у меня все хороши, — и попытался улыбнуться. Получилось, как всегда, вяло.

По сути дела, десант подводникам не нужен. Но пираты, научившиеся брать субмарины на абордаж, иного выхода не оставляли. «Белуга» — подводная лодка-перевозчик — ещё на Земле была переделана и откомандирована сюда. Насколько Матвей знал, состав команды проредили специально для того, чтобы запихнуть в неё десантную группу. Как-никак, десант — это отдельное подразделение, обученные специальному бою бойцы, и верхушка посчитала, что они лучше справятся с проникшими на борт пиратами, чем матросы.

— Ну, про Серпенко я тоже подумал, — кивнул Песков. — Но ты уж сам решай. Как только прилетит Шибатков, я сразу же верну всех обратно. Нам свои нужнее здесь, а не там. С Глубиной пусть сами разбираются. Вот и все задачи, — откинулся на спинку стула Песков, сбрасывая суровость. — Понятно?

— Так точно.

— Тогда выполнять.

— Есть.

— А, Матвей, задержись, — будто и правда забыв о чём-то незначительном, сказал Песков, когда Клавдин с Романовым уже подошли к двери. Андрей кивнул ему, прощаясь, а Матвей вернулся к стулу. Присел.

— Тут мне птичка нашептала, что у нас есть крот. — Клавдин приподнял брови, удивляясь. — И он у тебя на корабле.

Матвей ещё больше удивился. Такого поворота событий он не ожидал.

— Сливает информацию пиратам, и те удачно уничтожают наши лаборатории и совершают набеги, — продолжил Песков. — Поэтому ты присмотрись к своим. Перепроверь их. Кто-то из высшего состава. Рядовой подобным заниматься просто не сможет. Если только базы не взламывает. Однако системы, насколько мне известно, ничего подобного не замечали.

— Почему у меня? — спросил Клавдин. Он не обижался и не сомневался в словах адмирала, просто хотел уточнить.

— Сказали, что засекли сигнал с «Соколиного» два раза. А после лабораториям пришёл каюк.

— Сигнал засекли, а отследить, кто именно, не смогли?

— Такое бывает, ты знаешь, — спокойно сказал Песков. — Мне самому эта хрень неприятна, личный состав я подбираю сам. Считай, на каждого офицера рекомендации. А тут такой камуфляж. Поработай. Не хочу получить нож в спину.

— Есть, — глухо отозвался Клавдин.

— Ступай.

Встав со стула, Матвей отдал честь и вышел из кабинета. Несколько метров он шёл задумавшись, не торопясь, размышляя и понимая, что не знает с кого начать. Подозревать всегда плохо, рыться в личном — ещё хуже. Но если кто-то работает на пиратов, значит, надо копать глубоко, лезть в грязное бельё, перебирать прошлое, искать зацепки. Тут и так проблем полон рот, ещё вот это.

Клавдин резко выдохнул и вошёл в лифт. Коробка спустила его на третью палубу. Загрузившись в командирский шаттл «Сокол», уже через семь минут был на «Соколином». Поднявшись на верхнюю палубу, Матвей остановился в коридоре, раздумывая, куда идти: на мостик или в кабинет. Для работы с делами офицерского состава нужна тишина, уединение и секретность. Если крот узнает, что его ищут, тут же заляжет на дно. Или же выберет другой способ связи. Впрочем, второе Клавдина мало волновало. Он будет изучать не сигналы, а прошлое людей.

Почесав переносицу, Матвей развернулся и двинулся в другом направлении. Спустившись на восьмую палубу, направился к дальней курилке. Небольшие комнатки для перекура были по всему кораблю, но дальняя больше походила на смотровую. Просторная, с большим иллюминатором и длинным диваном. Туда редко кто ходил, и Клавдин надеялся, что и сейчас там никого нет. Хотелось побыть одному, на минуту отключить мозг от повседневных дел, а потом вновь взяться за работу.

Но стоило переступить порог, как Матвей наткнулся на сидящего на диване человека. Мягкая мебель голубого цвета стояла спинкой к двери, увидеть лицо можно было, лишь пройдя небольшое пространство и усевшись на мягкие подушки дивана. Клавдин, остановившись у порога, уже подумал было уйти, но решительно сделал шаг вперёд. Хотелось курить, а ещё посмотреть на Посейдон. Вода успокаивала.

Пройдя половину пути, Матвей узнал выглядывавший из-за спинки затылок. Наверное, это единственный затылок, который Матвей запомнил, при этом неосознанно. Серпенко сидел у левого края, вольготно закинув руку на диван и зажимая губами фильтр сигареты. Он слышал, как вошёл Матвей, но головы не повернул. Клавдин обошёл диван слева, справа было мало места. Олег глянул на него, тут же встал и протянул руку. Вынув сигарету, пробормотал заученное до зубовного скрежета «здравия желаю». Матвей кивнул в ответ, прошёл к другому краю дивана, присел и закурил. Серпенко вернулся на место, продолжая смотреть на зеленовато-голубой шар и дымить сигаретой.

Почему Серпенко нервировал Клавдина? Потому что иногда смотрел на него? Или потому что рядом с ним Матвей ощущал себя неуютно? В лейтенанте не было ничего особенного. Да, высокий, ростом с Клавдина, брюнет с зелёными глазами. Большой нос с горбинкой, вытянутое лицо, широкий подбородок. Маленькая бородка, тонкие усы. Эта растительность шла Серпенко, как и его весёлый характер. Впрочем, весёлый ли, Матвей не знал, просто когда сталкивался с Олегом, тот либо широко улыбался, либо смеялся, как сегодня утром.

— Красивая планета, — вдруг сказал Серпенко, и Клавдин на него глянул. Олег продолжал смотреть в иллюминатор, зажимая практически докуренную сигарету пальцами.

— Да, — сказал Матвей и вернулся к созерцанию Посейдона.

Они никогда не разговаривали, и сегодня был первый раз, когда оказались вдвоём в одной комнате. И, если честно, не Матвей обратил на него внимание первым, это Серпенко как-то странно смотрел, отчего Клавдин стал поглядывать в ответ. Было просто любопытно. Олег смотрел так, будто желал задать вопрос, но при этом сомневался, а получит ли на него ответ. Наверное, он всех так разглядывал — на «Соколином» Серпенко недавно, присматривается. Впрочем, Клавдин подтверждать свои догадки никак не собирался и привычно ждал, когда это закончится. Но это не заканчивалось. Даже более того — переросло во что-то непонятное для Матвея, во что-то, от чего ему становилось не по себе.

— Я вот думаю… — Послышался скрип кожи, и Матвей повернул голову в сторону. Серпенко подвинулся ближе к середине, чтобы затушить окурок о стоявшую пепельницу. — Повезло же капитану Дятлову, нашёл такое чудо. — И уставился на Клавдина зелёными глазами. Не звал и не заигрывал, просто смотрел и немного улыбался.

— Случайно, — ответил Матвей и затянулся. Отворачиваться не стал, вдруг разобрало любопытство.

— Ну, неважно, — Серпенко коротко пожал плечами. — Главное, найти. Говорят, что спутник двенадцатой тоже может быть пригоден для жизни. Правда, он меньше в три раза, и там ледники. Но на Буране же живут люди, ничего, нормально. Дома строят, семьи заводят.

После того как земляне посетили эту галактику во второй раз, исследовательские группы заявили, что система намного больше, чем докладывал капитан Дятлов, и имеет более двадцати планет и чёрт знает сколько спутников. Новость взбудоражила государства, и теперь шла новая словесная война, в ходе которой алчные политиканы делили галактику. Но думать об этом сейчас Матвей не хотел.

Серпенко, согнув руку в локте, положил её на спинку и сел вполоборота к Матвею. Клавдин почувствовал, что свободное общение может вылиться во что-то иное, чего ему совсем не хотелось.

— Да, — коротко ответил Матвей и снова вернулся к иллюминатору. В этот момент Клавдин решил отправить Серпенко на Глубину. Мысль появилась в голове неожиданно, будто он до этого решал сложную задачу.

Некоторое время Серпенко смотрел на него, потом уставился на Посейдон. Пока Клавдин докуривал сигарету, Олег молчал, но стоило Матвею затушить окурок, как он пробормотал:

— Ненавижу воду.

— Что? — Клавдин прищурился, внимательно глядя на Серпенко. Олег сделал вид, будто бы ничего не понимает, посмотрел на него, потом в сторону.

— Да так, мысли вслух, — и улыбнулся, широко и открыто, словно старому другу. Матвей нахмурился, он был недоволен.

— Странные у вас мысли, лейтенант, — холодно сказал Клавдин и встал.

— Да я вообще странный человек, — беззаботно начал Серпенко, тоже поднимаясь — не подобает младшему по званию сидеть на диване, когда старший стоит. — Все, кто меня знает, говорят, что я немного не такой, как другие. Знаете, когда яркое пятно на сером фоне, оно же отличается. Ты в первую очередь смотришь на него, а потом на фон. О, нет, я не говорю о себе, как о чём-то высоком…

— Вы боитесь воды? — перебил его Клавдин. Словесный понос, за которым Серпенко пытался скрыть что-то важное, вывел Матвея из себя. Он не кричал, просто позволил себе бестактность.

— Что?

— Вы боитесь воды? — повторил Клавдин, внимательно глядя на собеседника.

— Нет, — спокойно ответил Серпенко, и глаза его не врали. — Не любить и бояться — разные вещи.

Они стояли друг против друга. Одного роста. Разного звания. Клавдин смотрел на Серпенко, пытался найти ложь, но ничего кроме зелёных глаз не видел. Такие пронзительные, нереально яркие, словно то пятно, о котором он совсем недавно говорил. Они смотрели в глубину, доставая до самых сокровенных уголков души. Не то чтобы Матвей их боялся, просто удивляло, как внешность может отличаться от того, что у человека внутри. Вот вроде бы Серпенко смеялся, щебетал без остановки, и вот он, словно психолог, проникает в самую сущность.

— Что ж, хорошо, — наконец выдавил из себя Клавдин, потом обогнул диван и направился к двери. Ощущение того, что он проиграл и теперь постыдно сбегает, сдавило грудь и натянуло нервы. Когда дверь, тихо шелестя, отъехала в сторону, Матвей услышал щелчок зажигалки. Остановившись, он обернулся. Серпенко продолжал стоять и смотреть в иллюминатор. Между пальцев была зажата подкуренная сигарета. Сам того не ожидая, Матвей сказал:

— Лейтенант, вам нечем заняться?

Серпенко обернулся и, секунду подумав, с улыбкой сказал:

— У меня перекур. Личное время.

Матвей ничего не сказал. Развернувшись, вышел из курилки, ощутив, что не накурился. Хотелось ещё. Но останавливаться больше не стал. Войдя в кабинет, закурил там и, подняв тонкую крышку маленького компа, открыл нужные файлы.

Личное дело Олега Серпенко оказалось первым в списке, что заставило удивиться. Ткнув в кнопку на голоэкране, развернул несколько страниц. Первая — анкета с личными данными. Рост, вес, возраст. Женат ли, имеет ли детей. Откуда родом, что закончил и так далее. Жены не было, детей тоже, в восемнадцать ушёл в армию, попал в десантные войска, потом подписал контракт. Отучился в училище. Три года назад дали лейтенанта. Ничего интересного.

Далее шла более развёрнутая информация. Её Клавдин прочитал со странным любопытством. Где проходил службу, с какого пункта призывался, сколько прыжков с парашютом, сколько лётных программ в небе и в космосе. Оценки к тесту на профпригодность, а также для перевода в космические войска. Были даже дипломные оценки из училища. Вроде так себе, хорошист, правда, пилотирование и программирование на слабенькие тройки. Зато работа со взрывными устройствами на отлично. Удивляет.

Следующий лист — психологические тесты. Их-то Клавдин и искал. И вот что самое интересное: воды Серпенко действительно не боялся. Нормативы с заплывом сдал на отлично, рекордов не побил, но и не был последним. В невесомости ведёт себя адекватно, даже анекдоты рассказывает. В спасательных тесных ботах легко провёл трое суток, сведя с ума своих товарищей историями про медуз с розовой планеты Щёлочь, которые размножались через носы, выплёвывая из ноздрей икринки, и потом съедали их, а после рожали рачков, которые далее превращались в кальмаров… Клавдин сам не заметил, как начал улыбаться и фыркать, удивляясь написанной чуши и с интересом ожидая, чем же эта история закончится. В итоге всё свелось к стакану водки и тарелке ухи из горбуши.

Матвей подпёр подбородок ладонью и покачал головой. И как благодаря этому бреду Серпенко не отправили в психушку? Однако медицинские показатели были в норме, и психологи с врачами смело провели чёрную черту, которая означала, что лейтенант Олег Серпенко прошёл тест. Даже у Клавдина жирная линия итога была синяя. Получить чёрную выходило не у каждого.

Пролистав все тесты, Матвей пришёл к выводу, что Олег годен не только для службы в космосе, но и на поверхности Земли. Продолжая удивляться и вспоминая смешную историю с розовыми медузами, Клавдин открыл последнюю страницу, где значились места службы. На глаза попал крейсер «Врановый», чему Матвей удивился. Семь лет назад, когда ещё звездолётом командовал Возин, Клавдин был его вторым помощником. Но Серпенко не то что не помнил — понятия не имел, как тот выглядит. Далее шёл перечень более малых кораблей: пятипалубный крейсер «Иволга», затем «Перепёлка». На перевозчике «Воробей» проходил практику. Не так много мест он и сменил, хотя многие космонавты стремятся задержаться на одном подольше. На «Соколиный» Серпенко был переведён одиннадцать месяцев назад, по рекомендациям. И что тут с рекомендациями?

Клавдин почувствовал, как брови поползли вверх, а глаза на лоб. Даже у него столько не было. Самое большое, что человек может получить за годы службы, — это четыре письма от высшего командования. Столько было как раз у Матвея. Откуда у простого лейтенанта семь? Он что, чей-то сынок? Матвей метнулся к первым листам. Нет, мать и отец простые рабочие, братьев и сестёр не имеет. Остаются дяди и тёти или же бабушки и дедушки. Но даже так достаточно двух отзывов от адмиралов, чтобы его взяли на «Соколиный», но тут целых семь! От кого рекомендации, узнать было нельзя. Информация засекречена, хотя Матвею казалось это абсурдным.

Откинувшись на спинку стула, Клавдин снова закурил и уставился на голографию, прикреплённую к личному делу. Матвею казалось, что даже оттуда Серпенко смотрит в его душу. Вроде серьёзный, но чувствовалось, что улыбается. Не красавчик, но и не урод. Нестандартная внешность, на таких по-любому обратишь внимание, но Матвей обратил только тогда, когда поймал его взгляд. Что-то в Серпенко было не так. Еле ускользающее, особенное, неприметное, но уникальное.

Матвей вздрогнул и резко закрыл крышку компа. Голографические экраны погасли. Что за хрень? Сидит, смотрит на какого-то лейтенанта, думает, разглядывает, читает его анкеты… Улыбается и смеётся от глупой истории про розовых медуз. Это нормально? Это правильно? Песков просил найти отряд на «Сирену» Пасанкова и даже согласился с выдвинутой Романовым кандидатурой. Сейчас Клавдин твёрдо убедился в том, что их выбор верный.