Глава 3.1

…Катя округлила глаза, черепашьим жестом указав на расколоченный телевизор, а затем с забавным грозным видом возмутилась.

Мол, как могу думать о сексе, когда такое творится?

Я ответил, как есть.

Могу и думаю. Хотелось бы не только думать о сексе, но и делать его тоже.

Да, мне реально плевать, кого убивают, и кто убивает. Реально плевать на Алиева и его трагическую судьбу. И на сына его Расула — тем более плевать.

Я Катю хочу — и это пока что все, что меня на данный момент волнует.

— Солнце, ну так что? Решаешься на подвиг?

С настойчивым намерением получить желаемое и немедля, я гипнотически длительно глядел Кате в глаза, при этом улыбался, ощущая полную власть над ней, стоящей передо мной на коленях и проявляющую покорность, которую я так люблю.

Левой рукой гладил Катю по макушке, аккуратно пропуская ее красивые длинные волосы меж пальцев.

При этом боролся с собственным желанием причинить ей дискомфорт.

Очень уж захотелось уткнуть ее лицом в себя.

Очень сильно ее хотел.

— Или дашь все-таки?

Катя, услышав второй предложенный вариант, который явно был лучшим, ибо ненавистный минет так и остался для нее пыткой, нерешительно поднялась с пола.

Она выбирает секс!

Какое счастье!

— Не бойся, Солнце. Я буду очень аккуратен. — прошептал я напоследок, дабы вселить в Катю уверенность, что помню о пределе, и без спешки перешел к делу.

Сам волновался, а вдруг не смогу и ворвусь в нее, ведь я очень долго ждал. Воспитывал в себе выдержку, которая в теории есть.

Но как на практике себя поведу, предстоит узнать.

Гипнотизировал Катю и ласково, еле-еле гладил по плечу, выжидая идеального момента, чтобы застичь ее, задумчивую и полуголую, чтобы заключить ее в ласковые тиски и раздеть догола, пока не успела придумать очередную отмазку, чтоб избежать выполнения супружеского долга.

Катя, вскоре прервав зрительный контакт между нами, закрыла глаза и позволила дотронуться до своих грудей, сама переставив мою руку туда, куда нужно.

Целуя ее сладкую шею, щеки и область за ушком, я прямо кожей чувствовал, что Катя возбуждается куда быстрее, чем обычно.

Но она была излишне расслаблена сегодня, податливо позволяла поворачивать голову ей так, чтобы мне удобней было осуществлять ласки.

Катя не противилась моим поцелуям нисколько. Даже сама хотела того, покусывала губы, призывая и приманивая меня этим действием.

Немного повременив, предоставляя Кате время захотеть меня интенсивнее, чтоб уж точно без обломов все прошло, я взял ее за подбородок и запрокинул голову кверху, чтобы глаза ее видеть. И чтоб поцеловать наконец-таки нормально. С глубоким проникновением языка в ее рот.

— Ох, жаль... Это был вкусный кофеек… — Катя будто пьяная, взглянула мне в глаза после недолгого, но глубокого поцелуя, который я старательно ей доставил.

— Нет, не жаль. — прошептал я и снова склонился к ней, чтобы продолжать прелюдию дальше, ибо ростом мы не сочетались. — Позволь поглядеть на твои чудесные родинки в ложбинке греха…

Катя покладисто отклонилась назад, позволяя заняться ее грудями уже с большим вниманием.

Я, не веря своему счастью, но тормозясь на лихих поворотах, медленно и едва касаясь Катиной кожи, стянул бретельку лифа, и та упала с плеча.

Сначала одна бретелька пала в неравном бою, потом настала очередь другой.

Катя не воспротивилась.

Тогда я осыпал ее ключицы поцелуями, двигаясь губами вновь по направлению к ее приоткрытым, одновременно стаскивая лифчик ей на живот. Освободив Катины груди от тесного белья, я уделил тщательное внимание каждой по отдельности и вместе, и только потом взялся атаковать любимые соски легкими покусываниями и щипками.

Катя, дабы я понял, что ей нравится, обхватила меня за голову, прижала к себе и подняла ножку. На ручки попросилась.

Не обрывая поцелуев, донес Катю до кровати, уложил и, нависнув над ней, продолжил пытку над собой, которая в миру называется прелюдией.

Меня к тому времени колотило от перевозбуждения. Еле терпел, то и дело нервно смахивая пот со лба. Ласки мои становились грубее, быстрее и жестче. Поцелуи теряли свою аккуратность.

Возможно, я ненамеренно причинял Кате боль, но она ничего не говорила.

Мое терпение лопалось, готовое взорваться в любой момент, а Катя издевательски сжималась, не пуская залезть на нее. Из последних сил я сдерживался, мысленно взывая к Кате, чтобы та сжалилась и позволила втиснуться между ее ног.

Катя довольно скоро распознала тот самый подвох, что моей выдержке пришел конец, и теперь, либо я оторвусь на ней по полной программе, позабыв о пределах, либо кончу в шорты.

— Остановись, Фархад… — попросила она сделать то, что я, увы, был сделать уже не в состоянии.

Страх, что я не стану контролировать свою силу, о чем не заботился ни с одной женщиной, овладел Катей. Она попыталась отстраниться от меня, но я не дал ей этого сделать.

Я пытался держать себя в руках как мог, но полгода воздержания дали о себе знать.

— Не могу остановиться... — с силой раздвинув Кате ноги, я улегся на нее сверху и прошептал в лицо. — Прости меня, но нет…

Катя забрыкалась и попыталась сжать ноги, что в итоге у нее не вышло.

И тут меня прорвало. Я будто с цепи сорвался.

Между нами развернулась чуть ли не сцена боя, где никто никому не уступал.

Катя всячески отбивалась и пыталась меня с себя сбросить, а я пресекал любые ее попытки, стремясь сорвать с нее трусики — последний элемент того, что было на ней надето.

Поскольку Катя вообще ни в какую не давалась, мне пришлось отодвинуть ее трусики в сторону и, расчехлившись самому, ввести член в заветную мишень с одной единственной попытки.

Таких вот трудов стоило мне проникнуть в Катю.

Но я испытывал надежду, что дальше все пойдет как по маслу.

Однако, как только получилось ввести член внутрь Кати и не на половинку, а по старой привычке яростно вклинившись до самой мошонки, Катя оглушила меня своим воплем, и выскользнув из-под меня, завизжала так громко и пронзительно, что служанка из сада примчалась.

К счастью, служанка не решилась зайти в спальню. Через дверь недолгие переговоры велись.

— Подожди ты брыкаться... — послав служанку и наказав прогуливаться с детьми, чтобы те не застукали нас на горячем, я не дал Кате отстраниться, одним махом подтащив к себе вплотную и теперь уже серьезно озаботившись закончить начатое.

Но момент был испорчен.

Там нечего было исправлять.

Катя ощетинилась и потребовала, чтобы я с нее слез. Да так живо и грубо, что я ополоумел и за малым не дал ей оплеуху.

Теперь Катя смеет отказывать мне прямо посреди полового акта.

Чудесно.

Разумеется, я слез с нее.

Слез и, поправив шорты, со всей досадой лупанул кулаком в стену у изголовья кровати.

Получив желаемое, Катя взялась торопливо одеваться и косо поглядывать на меня.

А я, поколотив стену, вроде бы успокоился.

— Рейс приходит вовремя. Не могу опоздать… — пояснила Катя менее импульсивно, но все равно неприветливо, ту тупую причину, почему наш долгожданный секс после долгого простоя в итоге накрылся медным тазом. — Сегодня прилетает Таня… на три дня. Я должна её встретить. Ты же свозишь детей куда-нибудь с ночевкой?

Ох, да что ты будешь с этим делать...

Подругу встречать Катя должна, а вот мужу давать не должна! Странное понятие о долге! Лучше бы Катя после мне это сказала, а не сейчас, когда я только-только охлаждаться стал.

Подруга дороже меня, получается.

И телевизор.

Быстро же меня скинули с пьедестала единственного и незаменимого. Это все мои попытки стать белым и пушистым к тому привели.

Не стоило.

Надо было показать Кате сразу, где ее место.

Как же я ненавижу «ее Таню», честное слово. Была б моя воля, я бы её, да на вертеле... Но не в силах проявить себя в деле. Таня имеет излишне много привилегий, истоки которых до сих пор мне неясны.

Она всегда была неприкосновенна. Сколько бы я не сталкивался с Таней, приходя к ней домой сначала за одним ее мужиком, которого не отыскал, потом за другим, который тоже сорвался с крючка…

После, когда Катя от меня бегала по стране, Таня отыскала мой номер телефона и позвонила лично. Назначила тогда встречу возле ворот особняка Джамала, сама туда пришла и запросила у меня крупную сумму денег за информацию о Кате. Я конечно, вдвойне прифигел, и от поступка ее, и от запросов, но пришлось тогда совершить с ней честную сделку и раскошелиться. Меня так и не ввели в курс дела, почему Таня, будучи не из наших, знает об «Иллюзии» слишком много для простого гражданина, и крутится в среде Амирхановских шестерок.

Сам Амирхан сказал когда-то, когда я раздумывал порешить всех, кто имел отношение к Кате, чтобы замести следы: «Эту девочку не трогай, и точка.» Причину отказался пояснять.

Я до сих пор теряюсь в догадках, какая тайна кроется в ее неприкосновенности, и что за связь между ней и Амирханом. Но тот факт, что ее по сей день крышуют Амирхановские, хотя Амирхана самого давно как нет, выглядит слишком подозрительно.

Небезопасная эта дружба. Я бы сказал, токсичная.

Рано или поздно Таня выдаст Кате, чем я занимаюсь втайне от нее. Если уже не начала обрабатывать Катю.

— Таня? На три дня? Почему я, хозяин этого дома, узнаю об этом только сейчас?!

Я намеренно изобразил на лице удивление, что Катя вполне удачливо проворачивает за моей спиной свои делишки, а я о том ни сном, ни духом.

Но Аврора, дочь моя внебрачная, необычная и самая старшая, но преданная мне и вере, всё рассказала о махинациях жены ещё вчера днём.

Так что я был в курсе, просто это вылетело из головы.

А Катя пусть думает, что способна иметь личную жизнь, в которой не участвую и не вхож. Так ей проще. Всё ж не совсем она в клетке.

А я пока помолчу.

Основное станет для Кати сюрпризом, если надумает перегибать палку дальше. Хотя дальше, по-моему, уже некуда.

Меня коробит от мысли, что Катя, вопреки всему, что делаю для нее, наплевательски относится к супружеским обязанностям. И это касается не только постели, но и хозяйства в целом.

— Забыла сказать, извини…

Катя не нашла, что ответить внятного на мое недовольство, лишь виновата пожала плечами и пробормотала, что у нее проблемы с памятью. Знает же, как я отношусь к «её Тане» и к тому, что она гостит у нас. И пока Таня здесь, меня всегда просят на выход.

— Сдалась тебе эта твоя… — нахмурился я и скрестил руки на груди, показывая, как мне не нравится эта затея с гостями. — Таня. Твоя подруга в кавычках.

— Таня — единственное, что осталось у меня там. На родине! — рявкнула Катя таким тоном, будто насильно её в Дубай притащил, посадил на цепь и не выпускаю никуда вообще.

Якобы, она так сильно мечтала в России остаться, а я силой ее приволок в Дубай. Хотя она, насколько знаю, совсем не планировала возвращаться на родину. Нечего ей там делать стало.

— Таня единственная, кто поддерживает меня! Расстояние для нее не помеха! — продолжала Катя лить на меня свои упреки, накручивая в один ком одну проблему за другой и высушивая мне мозг этим.

Она, как настоящая женщина, это делать мастерски умела и активно практиковала.

— Тебя ведь дома практически не бывает, Фархад! Мне даже поговорить не с кем, кроме детей! Но с ними не выговоришься. Имей совесть! И уважай тех, кто мне дорог!

— Но я же дома, Катя! Чего тебя опять не устраивает???

Катя всегда крысится на меня и поучает по-матерински, когда дело заходит за «её Таню», которую на дух не переношу. Меня в ответную топит за то, что не сижу над ней сутками напролет, потому что работаю и много чем занят помимо основной работы, зато выгораживает змею эту, которая использовала её.

— И как долго ты пробудешь дома?

— Ты ж сама меня выгоняешь из дома, чтоб не мешал твоим посиделкам! Определись уже, либо нужен я тебе, чтоб над душой стоял, либо нах*й пошел!

Катя взялась истерить в ответную.

— Ты меня не понимаешь, Фархад! Ты слышишь только себя! Мои желания для тебя — пустое место! Я всего лишь хочу, чтобы меня в этом доме хоть кто-то услышал! Но никому нет до меня дела! Ты вечно занят, в мире происходит невесть что! А я не могу выговориться, что у меня на душе! Тебе мое женское никогда не понять! Хочешь, чтобы я повесилась от недосказанности, что ли?

Не стал отвечать Кате на очередную провокацию, посланную в мой адрес настолько небрежно, что её и саму перекорежило.

А хотя следовало бы дать затрещину за произвол и за то, что слишком много себе позволяет.

Но я же не такой Фархад.

Я другой теперь Фархад.

Я терпеливый и толерантный Фархад.

Слишком уж я разнежился.

Это все полное отсутствие опыта в семейной жизни тычет мне в лицо моими же косяками.

Вот и пожинаю то, что посеял.

Просто спустил всё на тормозах, проигнорировал, хотя Катя заслуживала резкости.

А раньше бы, не задумываясь, дал ей по шее за такое хамство.

В принципе, Катя права. Больше ей в России некуда и некому жаловаться. Если не считать моей матери. Кстати, мама обещала наведаться к нам. Надо бы поторопить ее. Пока Катя не начала сходить с ума от подозрений меня во всех смертных грехах и покушениях на кого бы то ни было.

Заодно и пилить меня перестанет хотя бы на время — что одна, что другая.

— Не стану рвать с Таней отношения из-за твоей предвзятости к ней! — отрезала Катя, потому как знала, что я точно что-то ляпну напоследок, что ей отнюдь не понравится.

Например, что Таня Кате — далеко не друг, а скорее наоборот.

Я поднялся с кровати и медленно пошел в сторону выхода из спальни.

Мой мрачный и угрюмый вид наверняка испугал Катю, потому что она вмиг «переобулась». Пострашилась играться с огнем дальше.

— Дорогой, любимый-дорогой, прошу тебя... Не злись. Ты же заберёшь детей? Хотим провести вечер вдвоем... Вы не ладите, и потому… вот…так получается…

— В воспоминаниях провести вечер, а потом еще три таких же вечера и опять в воспоминаниях? Окей, Катя... — глядя ей в глаза строго, я неохотно, но все же прорычал свое согласие.

А куда мне было деваться?

Придется провести ночь вне дома. В раздумьях о том, что отнюдь не согревает душу, а лишь распаляет во мне гнев и бешенство.

Заодно будет время подумать, как сблизиться с Катей, а то отдалились мы.

Вернее, это она от меня отдалилась, а я всё бьюсь помятым лбом в наглухо заколоченные ворота.

Никогда не поздно отыскать ключ от ворот, и плевать, что они заколоченные.

Что-нибудь придумаю. Иначе, если так и дальше будет продолжаться, придётся припугнуть Катю желанием обзавестись второй женой. Глядишь, и чувства в Кате проснутся, и захочет меня как прежде.

— Лады. Гуляй. Ни в чём себе не отказывай. -Те. Ты и «твоя Таня». Шаболдайтесь, сколько влезет. — я намеренно показал своим видом, что расстроен Катиными выходками, которые прут с утра как из рога изобилия.

Катя осталась не удовлетворена моим разрешением. Немного помолчав, она так и не дождалась от меня чего-то ещё, о чём, увы, я не догадался, и тогда высказалась, но с меньшей уверенностью.

— Я не шаболдаюсь, Фархад. Ты ведь знаешь, что мы с Таней сидим дома и никуда не выходим, разве что по ее делам… Ты теперь всю оставшуюся жизнь будешь попрекать меня за то, что когда-то я оступилась и пошла в рабыни. Не забудешь ты этого, Фархад. Я для тебя шлюхой была и ей же останусь. Навеки вечные.

Катя, прослезившись, фыркнула и пулей вылетела из спальни с таким выражением лица, будто не она сама себя оскорбила.

Я же только и успел, что брови поднять и ох*еть от ее контрольного умозаключения, прилетевшего в меня ни за что.

Пока я, стоя у окна, впадал в глубокие размышления, думая, как выруливать из сложившейся ситуации, Катя взяла мой джип и поспешно выехала со двора.

Заметил, конечно, что она, перед тем, как сесть в авто, сняла рубашку и осталась в маленьком топике на тонких бретельках...

Горел желанием открыть окно и крикнуть, чтобы прикрылась, но сдержался. Я же не препятствую ей, и это становится все труднее для меня.

Ох, как же меня напрягает этот её манёвр... Так бы и выпорол ремешком по ее дерзкой попе!

Всё равно, что Катя перед подругой нарядилась покрасоваться, а не перед мужиками. Чтобы доказать Тане, что, живя со мной в арабской стране, она свободна во всём. И что я не так плох, не так строг и не так безнадёжен, как считает Таня.

Заслужила она порки!

Но я как был к ней снисходителен, так и остаюсь.

Катя ведь изначально сомневалась, правильно ли поступила, доверившись мне полгода назад, и этого стоило ожидать. Она ведь ничего обо мне знала и не знает до сих пор. Кроме самого гнусного, разумеется.

Об остальном я упорно молчал и молчать продолжаю. Да и Катя не спрашивает, как получил гражданство, кто моя семья отсюда, и есть ли у меня, к примеру, брат, который есть, но с которым мы не ладим не один десяток лет, и почему…

В принципе, придраться не к чему, грешно жаловаться — сам выбирал жену. Какая есть, такая есть. И, спасибо Всевышнему, хорошая жена попалась. И то, что нашел ее, да еще там, где априори это было невозможно, большое чудо. Но борща с долмой, как и секса за полгода, я так и не дождался.

Нельзя сказать, что эти полгода в Дубае, Катя, как примерная жена, сидит как птичка в клетке, а я вечно отсутствую по делам. Все же я утратил привычку жить ради себя и только.

У Кати есть свой круг общения. Чисто женский, так как другого не позволяю, маленький, противоречивый, компрометирующий и явно не идёт на пользу Кате. Да и вообще не такой круг общения, какой бы хотел для неё я. Но я, как лояльный и понимающий супруг, опять же, предоставил Кате счастливое право выбрать, с кем хочет она проводить время, свободное от меня и семейных обязанностей.

Но я до сих пор не могу понять, какого хрена…

Вот реально не могу отгадать ту таинственную причину, почему Катя пиявкой прицепилась к Тане, которой не стоит доверять, даже если та станет последней женщиной на земле? К той, которая предала Катю не раз и снова предать способна, если кто-то заплатит ей больше, чем стоит настоящая дружба. Да ещё и таскает Таню сюда, сама уговаривает прилететь, а я билет туда-обратно оплачиваю.

Таня ж без мужа живёт, детей растит сама, и в том, почему-то, винит меня. Хотя я ее мужа покойного на подлость не толкал, — он сам знал, что делает, и знал, какая расплата ожидает его потом. К гибели его я не причастен. Этот оборотень погиб в перестрелке. Кто в него пальнул, так и осталось тайной, ведь никто из участников перестрелки не выжил. Так что унес он тайну своей смерти в могилу.

Еще на меня вешают смерть их общего дружка Вадика, с которым Таня закрутила роман до того, как стала матерью-одиночкой. Катя не знает об этом секрете, и не надо ей лезть в те дебри.

Я получил приказ на Вадика и был готов его исполнить.

Но когда явился за ним к Тане домой, выяснилось, что с этим будут проблемы не только у меня, но и у Джамала.

Вадик не так прост оказался, не гражданин он законопослушный. На службе у большой шишки он находился, у олигарха местного по прозвищу Петя Угольщик.

Петя Угольщик, он же наследственный миллиардер, угольный магнат, а с недавних пор еще и дипломат, судовладелец и успешный контрабандист, еще тогда имел тесные связи с «Высшими братками».

Амирхан не рискнул идти против «Высших» и отменил приказ.

Больше я Вадика не видел. Что с ним стало, не имею понятия.

Но Таня и Катя винят меня в его смерти.

А я вот, хоть и чужой муж, посему должен и Тане тоже отдых организовать.

Почему я вообще что-то ей должен? Я не виноват в ее одиночестве даже косвенно.

Как-то неправильно сработала та рокировка. Но Таню, по всей видимости, все устраивает. Она меня ненавидит, но моими благами безвозмездно пользуется. Причем, скромности в Тане и ее запросах я так и не распознал.

С другой стороны, пока Таня Катю отвлекает, я могу спокойно делать свои дела за пределами легальности, о которых Катя не знает вообще.

Потому и нет определенности в моем ответе прежде всего себе самому, а только потом уже Кате. И хотел бы я дать клятву, что никогда больше, не стал бросать слова на ветер. Вовремя одумался, и теперь ясно, что не зря. Катя очень ждет той клятвы от меня, и чем больше я тяну, тем меньше осталось веры в ней. Я уже не способен дать Кате то, чего она ждет. Равно как и правду сказать, что повязан с тем, чего она боится — тоже.

Понимаю, что не смогу вечно быть не собой и управлять делами в тени. Либо Катя примирится с мной настоящим, ибо меня не устраивают никакие компромиссы, либо…мы слишком разные, хоть и одинаковые в плане упорности и желании подчинить друг друга.

Я могу уйти рано или поздно, и я уйду.

И тогда мне станет плевать на Катю и на то, что без меня она не сможет существовать.

Ее либо спрятать придется где-нибудь в горах, чтобы всякие не похитили ради выкупа или информации, либо попросту грохнуть.

Второй вариант не вариант. А вот первый…

Спрятать Катю?

Даже не знаю, получится ли, ведь ее не убедить элементарные правила осторожности соблюдать. Не могу приучить ее закрываться от посторонних, а ведь это ее безопасность, в первую очередь, и только потом уже вопрос веры.

Но не оставляю попыток переубедить.

Действую мягко и ненавязчиво, как советовал один покойный «товарищ» Джамал.

И пока толку от этого "мягко и ненавязчиво" нет. Катя силу понимает. Всё больше убеждаюсь в этом. Ей хозяин нужен, а не свобода. И кандалы, да потяжелее, вот тогда будет покладистая и шёлковая. А так она от рук отбилась и в наглую вьёт из меня веревки.

Потому что люблю ее.

О чем жалею.

Не стоило.

Подпускать чувства близко к сердцу своему не стоило.

Теперь и мне душно от того, на что подписался в порыве эмоций, и Кате все не то.

Если б Катя поняла меня, если б приняла мой мир как свой собственный, став его частицей…

Что ж, пускай вертит мной, покамест позволяет мое терпение и выдержка. Дам ей наиграться. А потом примусь перевоспитывать куда более радикальными методами, чем прежде, ведь хода назад уже не будет.

Терять Катю я не хочу, а вот слепить из нее себе подобного…

Над этим стоит подумать.