Глава 2

Карина

Немая сцена. Девчушка продолжает за мной прятаться, а я хлопаю глазами, судорожно придумывая дальнейший план действий. Шестеренки в моей голове со скрипом раскручиваются.

Громов решительно направляется ко мне. Невозмутимо кладу ладошки на колени, как заправская отличница. Я детей люблю, малышка боится, так что защищу ее любой ценой!

— Это вы? — ни тебе здрасте, ничего. — Дорожная хамка? Тут в больнице вам не химчистка, она дальше по дороге.

Хамло невоспитанное! И с ним мне предстоит работать? Но я была бы не я, если бы промолчала.

— А я не туда шла! Мне как раз сюда, — невинно хлопаю ресницами.

Хамло тут только одно и это вовсе не я.

— А, точно! — он театрально закатывает глаза. — Психиатр вас примет в ближайшее время, а пока отдайте мне мою дочь.

АХ ТЫ! И это гениальный нейрохирург?! Слышу сзади тихий всхлип. Да его собственная дочь боится!

— Какую дочь? — невинно хлопаю ресницами. — Нет тут никакой дочери…

— Вы таблетки забыли принять? — он тяжелым взглядом пригвождает меня к полу. — Моя дочь… Катя, я тебя вижу! Выходи! У меня нет времени на твои фокусы.

— Нет! — заявляет малышка и показывает папаше язык.

Высокие отношения. Закрываю девочку собой.

— А вы докажите! — прищуриваюсь. — Что она ваша дочь.

Брови Громова ползут вверх.

— Чего?

— Того! Какой-то дядька в белом халате бегает за маленькой девочкой. Я вот сейчас в полицию позвоню, и пусть они разбираются!

Девочка не двигается, лишь хлопает ресницами. А я ощущаю наполняющую меня нежность к этой малышке. Такая милашка!

У Громова такой вид, словно он меня сейчас придушит. Но красив, зараза! Волевой подбородок, густые брови, темные волосы. Лицо мужественное. Жаль, что говнюк!

— Катя! — рычит. — сейчас же иди сюда… иначе…

— Григорий! — в больницу заходят несколько… эээ… японцев? Или корейцев? — Доброе утро!

Они говорят на английском, все кланяются, Громов бросает на меня злобный взгляд. Затем его губы растягиваются в обаятельной улыбке.

— Мистер Чин Чху, — на чистом английском произносит, — пройдемте в мой кабинет, там переговорим.

Затем снова злобно сверкает глазами. Вокруг никого, корейцы бодро шлепают мимо меня. Я же машинально притягиваю к себе Катю.

— Присмотри за моей дочерью, — цедит нейрохирургище, — а потом мы поговорим, Лебедева.

ТАК ОН В КУРСЕ?

Пока я поднимаю челюсть от пола, он расправляет плечи (офигеть какой огромный мужик!) и вальяжной львиной походкой направляется в свой кабинет.

— Пливет, — Катя усаживается рядом, — спасибо, фто помогла мне!

Хмыкаю.

— Ты с папой не ладишь? — осторожно спрашиваю.

— Я ему не нузна, — всхлипывает девочка, и мне становится ее безумно жаль.

Такая крошка! Она в милом розовом свитере и рваных джинсах. На ногах современные дорогие кроссовки. А в глазах печаль.

Я помню, как-то искала информацию про Громова. У него погибла жена. При родах, если не ошибаюсь. Видимо, он остался отцом-одиночкой. Однако с таким режимом работы он бы не смог воспитывать дочь.

Возможно ли, что Громов переехал сюда и снизил рабочую нагрузку из-за Кати? Но тогда почему малышка говорит, что не нужна отцу? Брр! У меня аж всё клокочет от ярости.

— С чего ты взяла? — нет, я сейчас не выгораживаю горе-папашу, а просто не хочу, чтобы малышка так грустила.

У меня пунктик на детях. Ведь в тот день, когда мои мама и папа погибли, я тоже была на той остановке. Мама попыталась оттолкнуть меня, но не успела. От сильного удара я получила серьёзные травмы живота и малого таза.

А потом узнала, что из-за них не смогу иметь детей.

Поэтому такое наплевательское отношение Громова к дочери для меня особенно болезненно.

— Он лаботает, — Катя сидит, свесив ножки со стула, сверлит взглядом коленки, — а я живу с бабуфкой. Но всела она фказала, фто папе пола взять отве… овтеве… от…

— Ответственность? — угадываю.

— Дя! — ее глазки по-прежнему очень грустные. — А он фказал, фто ему некогда. И фто мне луссе с бабулей. Но я хасю, фтобы папа меня любил… моя мамоська усла на небеса, так сказала бабуля.

У меня сердце кровью обливается. Громов, какое же ты дерьмо! Ну как можно так относиться к столь очаровательной малышке? Стискиваю руки в кулаки.

— Знаешь, Катя, а я ведь буду работать с твоим папой, — хмыкаю.

— Дя? — хлопает ресницами.

Они у нее темные, густые. Катюша вообще очень похожа на отца. Волосы, глаза, губы. У них одинаковый нос и когда злятся, они оба копии друг друга.

— Да. И я обязательно с ним поговорю! Обещаю тебе! Он поймет, какая у него замечательная дочка, и будет уделять внимание!

— И мы будем иглать? — с надеждой смотрит на меня. — Каздый день?

Надежда в глазах Кати придает мне сил. Ну, Громов, держись! Уж что-что, а своего добиваться я умею!

Мы еще какое-то время болтаем с малышкой. Она такая прелесть! Как у такого противного мужика могла родиться такая сладкая девочка?

— Лебедева! — сама не замечаю, как передо мной возникает массивная фигура Григория Громова. — За мной!

Эй! Я ему собака, что ли?! За мной, ко мне. Совсем охренел?! Я резко встаю, затем подхожу к этому несносному мужику.

— Да, босс, — ухмыляюсь, — уже бегу!

— Быстрее, у меня мало времени, — он бросает взгляд на Катю, там отпечатывается такая боль, что я на миг опешила.

Но потом быстро беру себя в руки.

Мы проходим вглубь больницы, Громов впускает нас с Катей в свой просторный светлый кабинет.

— С должностными обязанностями ознакомлена? — жестко спрашивает.

— Да.

— К ним я добавляю еще одну, — он смотрит на Катю, затем на меня, — с моей дочерью почти никто не ладит.

Ага, и ты в том числе…

— Но ты пришлась ей по душе. К сожалению, у меня нет времени на работе с ней возиться. Так что это будешь делать ты.