Глава 2

Галина

Морозец пощипывал щеки, а я, как дура, улыбалась прохожим и еще крепче прижимала к груди подарочный пакет. Внутри лежал дорогущий кашемировый свитер цвета эспрессо. Тот самый, на который Артем как-то обронил: «Смотри, какой классный». Я месяц откладывала с продуктов, копила на эту бессмысленную, по сути, вещь. Но сейчас, за два дня до Нового года, мне казалось, что это - тот самый волшебный плед, который укутает наш выхолощенный быт, вернет хоть каплю тепла.

Мы не ссорились. Мы тихо загибались. Как тот фикус на кухне, который я забыла полить, и он медленно, день за днем, сбрасывал листья, пока не остался голый, одеревеневший стебель. Стебель нашего брака. Восемь лет. Последние два - после третьего проваленного ЭКО - мы жили в режиме хрупкого перемирия. Разговаривали мало, спали врозь - я из-за гормонов то плакала, то впадала в истерику, а он говорил, что я «своими нервами добью его окончательно». Секс стал редким, неловким ритуалом, больше похожим на медицинскую процедуру. Но я цеплялась. Цеплялась за него, за эту квартиру, за призрачную надежду, что вот-вот, вот еще одна попытка, и все наладится. Родится ребенок, и Артем снова посмотрит на меня так, как раньше - с восторгом и желанием.

Я зашла в его офисное здание, помахала знакомой охране. Вадим, седой дядька, грустно улыбнулся мне в ответ.

- К муженьку с сюрпризом? - кивнул он.

- С сюрпризом, - бодро ответила я, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Мне почему-то было страшно.

Лифт поднимался на его этаж беззвучно. Я вышла в пустой, вылизанный до блеска коридор. В приемной никого не было - секретарша Марина, видимо, уже ушла. Я прошла к его кабинету, мои балетки неслышно ступали по мягкому ковру. Дверь была приоткрыта. Странно. Он всегда запирался, говорил, что не может работать, когда кто-то может ворваться. И тут я услышала. Смех. Женский. Высокий, серебристый, настоящий. Не тот придушенный смешок, что я себе позволяла в последнее время. А потом - его смех. Глубокий, расслабленный. Таким он смеялся, когда мы только познакомились, когда все было просто и я была для него - самой желанной. Ледяная игла вошла мне прямо в сердце. Рука сама потянулась к ручке, толкнула дверь. И мир разлетелся на осколки.

Он сидел на своем роскошном кожаном диване, откинувшись назад. Рубашка расстегнута, волосы растрепаны. А на нем, прямо на нем, устроилась молодая, стройная девушка. Из маркетинга, кажется. Лена? Алена? Я всегда путала их, этих куколок на шпильках. Ее юбка была задрана так, что видно было бежевые кружевные трусики. Его рука лежала у нее на голой бедру, ее пальцы в это время заплетались в его волосах. Они не сразу заметили меня. Продолжали смотреть друг на друга, дышать друг другом.

- Артем… - выдохнула я. Моего голоса почти не было слышно.

Они резко обернулись. Девушка - нет, стерва - вскрикнула и сползла с него. Ее лицо пылало румянцем, но в глазах читалось не столько смущение, сколько раздражение от того, что ее прервали. Артем медленно, с театральным спокойствием, поднялся с дивана. Он не стал застегивать рубашку. Его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по мне с ног до головы. По моему старому, расползающемуся пальто, по растянутой кофте, по лицу без макияжа и волосам, собранным в небрежный хвост.

- Галя, - произнес он ровно. - А ты что здесь делаешь?

От его тона меня бросило в жар. Я стояла на пороге, сжимая в руках этот дурацкий пакет, и чувствовала себя нелепым, жирным пятном на безупречном интерьере его жизни.

- Я… я принесла тебе… - я попыталась поднять пакет, но рука не слушалась.

- Уходи, Алена, - не глядя на девушку, бросил Артем.

Та, нахохлившись, поправила юбку и, бросив на меня злобный взгляд, выскользнула из кабинета, щелкая каблуками. Дверь закрылась. Мы остались одни. Воздух был густым и тяжелым, пахло ее духами - сладкими, цветочными, и его одеколоном.

- Ну? - он сложил руки на груди. - И что это было? Внезапная проверка? Недоверие?

У меня перехватило дыхание. Это был он, мой муж, только что застуканный с любовницей в своем же кабинете, и он вел себя так, будто это я вломилась к нему с обыском.

- Ты… Ты изменяешь мне? - наконец выдавила я, и голос мой прозвучал как скрип ржавой двери.

Артем громко рассмеялся. Неприятно, резко.

-О, Боже! Какая проницательность! Наконец-то дошло! Поздравляю с открытием, Шерлок. Хотя, - его взгляд снова, медленно, с насмешкой, прошелся по моей фигуре. - На Шерлока ты не тянешь. Разве что на доктора Ватсона. Толстую версию.

Каждое слово было похоже на удар хлыстом. Я почувствовала, как по ногам разливается ледяная слабость, и прислонилась к косяку, чтобы не упасть.

- Когда? - прошептала я. - Как давно это… это продолжается?

- Когда ты стала мне противна? - переспросил он, притворно задумавшись. - Давно, Галя. Очень. Может, когда на нашу последнюю годовщину ты заказала торт и сожрала его в одиночку за вечер, заливая слезами. Или когда окончательно перестала краситься и следить за собой, превратившись в… это, - он сделал жест рукой в мою сторону. - Хотя нет. Все началось раньше. Когда ты вообще перестала стараться. Перестала быть женщиной. А что ты хотела? - его глаза, холодные, как стекло, скользнули по моим бедрам, животу, груди. - Посмотри на себя. На эти складки… Эти растяжки… Эти полные ноги в этих убогих балетках. Ты думала, мужчина может хотеть ЭТО? После работы, уставший, мечтает прижаться к такому?

Его слова вонзались в самое нутро, резали, рвали на куски. Я чувствовала себя обнаженной, выставленной на позор. И самым ужасным было то, что в его словах была горькая правда. Я видела свое отражение в зеркалах. Я знала, во что превратили меня гормоны, стресс и бесконечные надежды, сменяющиеся отчаянием.

- Но… Я же… ЭКО, - задохнулась я, и слезы, наконец, хлынули из глаз, горячие и беспомощные. - Гормоны… Врачи говорили…

- Это не оправдание, - отрезал он, качая головой, будто жалкое, непонятливое существо. - Алена, между прочим, ходит в зал пять раз в неделю. В свои двадцать пять она выглядит на восемнадцать. А ты? Тебе тридцать два, Галина, а смотришься на все пятьдесят! У нее тело, как у гимнастки. А у тебя? - он снова, с брезгливым любопытством, окинул меня взглядом. - Складки, целлюлит, обвисшая грудь… Я не могу, понимаешь? Физически не могу заставить себя прикоснуться к тебе.

Каждое слово было новым витком пытки. Он не просто констатировал факт. Он смаковал мою неполноценность, мою уродливость.

- Я подаю на развод, - огорошил он следующим предложением, сказанным таким будничным тоном, словно сообщал, что заказал пиццу. - Оформлю все в первые же рабочие дни после праздников.

У меня подкосились ноги. Я схватилась за ручку двери.

- Денег на первое время оставлю, - продолжил он. – Тебе же надо где-то жить. Считай это отступными.

Отступными. За восемь лет жизни. За три убитые попытки подарить ему ребенка. За мою растоптанную любовь.

- И, Галина, сделай одолжение, - он повернулся ко мне, с бокалом в руке. - Начни, наконец, следить за собой. Хотя бы ради самоуважения. А то скоро и на улицу будет стыдно выйти.

Он отхлебнул виски. Его спокойствие было оглушительным. Я ждала криков, скандала, оправданий. Но получила лишь холодный, расчетливый приговор.

Я больше не могла здесь находиться. Воздух был отравлен. Я развернулась и, почти бегом, бросилась к лифту, по пути уронив тот самый подарочный пакет. Он шлепнулся на ковер, и я даже не остановилась.

В лифте я смотрела на свое отражение в полированных стенках. Заплаканное, опухшее лицо. Расплывшаяся фигура в бесформенном пальто. Он был прав. Я была уродкой. Жирной, никчемной уродиной, которую бросить - самое правильное решение.

Я выбежала на улицу. Мороз ударил по мокрым щекам, обжигая. Люди спешили по своим делам, с пакетами, подарками, улыбками. А мой мир только что рухнул. Окончательно и бесповоротно.

Я шла, не разбирая дороги, и тихо, беззвучно рыдала. Слезы замерзали на ресницах. Я осталась совсем одна. Без мужа. Без надежды на семью. Без будущего. И с уродливым, ненавистным телом, которое и стало причиной всего этого кошмара.