Глава 6. Эдвард

С тех пор, как сам был студентом, привык к тому, что представительницы прекрасного пола сами на меня вешаются, укладываются штабелями, не дают прохода. Тогда я это воспринимал как лесть. Теперь же, справив сорокалетие, немного поменял взгляд на некоторые вещи. 

Зачем мне бесконечная вереница любовниц, если они все одинаковые? Одинаковые прически, одинаковые губы, одинаково накрашенные глаза, даже одеты они одинаково вызывающе.

Марта другая, я это сразу осознаю. Она смотрит иначе на мир, широко раскрытыми глазами, с любознательностью, которую не подделать. А еще она наивна, наверно, это из-за молодости. Меня, конечно же, грызет маленький червячок сомнения: «СЛИШКОМ юна!», думаю о том, что испорчу этот натоптанный цветок, а то, что девушка невинна, я отлично вижу наметанным глазом.  

И ведь она не идиотка, раз поступила в университет (уверен, что благодаря своим мозгам и старанию, а не как Аннет через щедрое пожертвование), Марта все хорошо осознает. И все равно тянется ко мне. Позволила себя поцеловать. С огнем играет.

Ее поцелуй это искра, упавшая в стог сена моей пресыщенной души. Застоявшаяся кровь вдруг забурлила, как старое вино, потревоженное неумелой рукой. Я словно проснулся от десятилетнего сна, в котором все женщины казались лишь бледными копиями друг друга, манекенами из глянцевого журнала. 

Марта как глоток свежего воздуха после духоты затхлой комнаты.

Но этот глоток может оказаться отравленным. «Не искушай судьбу, старый лис», – шепчет внутренний голос, пытаясь удержать меня от падения в эту пропасть юности и невинности. 

Я вижу в этой девушке отражение своей молодости, тех наивных грез и несбывшихся надежд, что давно погребены под слоем цинизма и разочарования. Не хочу, чтобы этот хрупкий мир разбился о мои острые углы.

И все же, ее тяга ощутима, как магнитное поле. Марта, словно мотылек, летящий на свет моей давно потухшей звезды. Глупый мотылек.

Дома ничего не изменилось. Уборщица занимается кухней, а вот, когда прихожу к дочери в комнату, неприятно поражаюсь. Снова. Вещи так и разбросаны вперемешку с мусором, хотя просил Аннет убраться. Несколько раз. Стыдно за нее, ведь взрослая девушка, руки и ноги на месте, а она ленится до мусорки донести конфетные фантики, старые журналы, кожуру от апельсинов, а потом пройтись по пушистому ковру пылесосом. 

— Аннет! — даже не стучусь, потому что знаю, чем занята дочурка — валяется на постели и ничего не делает. Заглядываю в комнату. Да, разлеглась на разворошенной кровати, болтает ногами в воздухе и дымит своим отвратительным вейпом. — Убери эту дрянь с глаз моих, — кажется, еще немного, и я все-таки впервые в жизни выпорю своего, пусть и взрослого, ребенка. — Ты когда уберешься в своей свинарне, дочь моя? Вонь стоит как в гадюшнике! — не могу сдержать гнев, и голос, кажется, дрожит. — Завтра придут твои друзья, что они скажут? Что отец не научил тебя элементарной гигиене? А если Марта заглянет? 

Аннет вздыхает, как старый паровоз, выпуская клубы сладкого дыма.

— Пап, ну чего ты начинаешь? Вечно ты со своими нотациями. Завтра уберусь, отстань. И вообще, с чего ты взял, что милая Марта придет? — надув губы, возражает девушка. 

"Завтра" — это волшебное слово, которым Аннет отгоняет любой труд, словно заклинанием. Но терпение мое не железное. Чувствую, как внутри клокочет вулкан, готовый извергнуть лаву праведного гнева.

— Знаешь что, милая? Хватит! — хватаю вейп из ее руки и швыряю в мусорное ведро. Она подрывается с кровати, как ужаленная змея. — Или ты сейчас же берешься за уборку, или я лишу тебя всех карманных денег на месяц. И не смотри на меня так, я твой отец, а не тряпка половая! Я все еще в силах воспитать тебя, даже в твои годы.

В глазах девушки плещется буря протеста, но я тверд как гранитная скала. Знаю, что она избалована и капризна, но где-то в глубине души еще теплится искра здравого смысла. 

Сам виноват, что всё ей позволял. 

Надеюсь, что эта искра разгорится и поможет ей вырваться из паутины лени и безразличия.

Аннет сверлит меня взглядом, в котором кипят злоба и обида. Кажется, еще секунда, и бросится на меня с кулаками, подобно разъяренной фурии. Но она лишь сглатывает ком в горле и скрежещет зубами. Вижу, как внутри нее идет невидимая битва, как сталкиваются лед и пламень.

— Ненавижу тебя! — шипит дочка сквозь зубы, словно змея, готовая к смертельному броску. — Ты тиран! Деспот! Ты разрушаешь мою жизнь!

Эти слова ранят меня сильнее, чем если бы она действительно ударила. Чувствую, как внутри меня что-то надламывается, словно хрупкая ветка под тяжестью снега. 

Неужели я и вправду такой монстр в ее глазах? Неужели все мои усилия, все мои жертвы были напрасны?

— Я делаю это ради тебя, Аннет, — отвечаю, стараясь сохранить спокойствие в голосе, хотя внутри все клокочет. — Хочу, чтобы ты выросла достойным человеком, а не погрязла в болоте лени и вседозволенности. Пойми, жизнь – это не бесконечный праздник, это тяжелый труд, это испытание, которое нужно пройти с честью. Рано или поздно ты столкнешься с тем, что нет рядом отца, что решает все твои проблемы. 

Дочь отворачивается, не желая слушать мои слова. Но я знаю, что они падают в благодатную почву, пусть и покрытую толстым слоем сорняков. Я верю, что рано или поздно они прорастут и принесут свои плоды. А пока я готов стоять на своем, как несокрушимая скала, ограждая ее от бурь и напастей этого мира.

— А насчет Марты сказал, потому что знаю, как ты обращаешься с новыми друзьями: прицепляешься, будто репейник. Уверен, если не завтра, то через пару дней она точно будет здесь, — смягчаюсь, гнев почти испаряется. Все-таки с собственным ребенком ругаться никому не понравится. 

— Это ты прав, папуль, надо бы убраться, а то Марта меня на смех поднимет.