Глава 3

Наверное, мои рассуждения звучат цинично, учитывая то, что я женат. Дважды. На красивых, соблазнительных, любящих меня женщинах. Но только Эйнин не имеет никакого отношения к моему семейному положению. Эйнин — рух альби (с араб. душа моего сердца). Она особенная, мое проклятие и награда…  испытание и соблазн, которые я обязан преодолеть. Внезапное напряжение простреливает позвоночник, когда, остановившись у станкового массивного мольберта, я замечаю, что ткань, укрывающая портрет Эйнин, немного сползла, открывая угол холста. Нахмурившись, я оглядываюсь по сторонам. Некоторые картины сдвинуты с места, это заметно по неравномерным следам пыли на полу. Шайтан побери этих женщин! Прислуга никогда бы не нарушила приказ. Уверен, что это вездесущая Лейла!

Я знаю, что робкая покорная Аида никогда не осмелится войти сюда, даже если дверь будет открыта настежь, она и в спальню ни разу не зашла без приглашения. С ней у нас своя простая и в то же время сложная история, но я уверен в Аиде, как в самом себе. А вот Лейла — совсем другая, более любознательная и бойкая от природы. Единственная и младшая дочь влиятельного отца, родившаяся после трех сыновей, она воспитывалась согласно традициям нашей страны и религии, но ее баловали больше, чем многих анмарских девочек. Кадер вырастил принцессу, изнеженную, красивую, идеальную жену, послушную воле мужа, но умеющую добиться своего женской хитростью. Она и меня получила точно так же. Лейла всегда знает, чего хочет — это качество нельзя не уважать как в женщине, так и в мужчине. Целеустремлённая, воспитанная, неглупая, образованная. Лейла училась в Европе, сохранив приверженность и любовь к традициям и обычаям своей страны. Да Кадер бы и не допустил обратного. Дочь человека его уровня просто не может позволить себе уронить тень на репутацию отца. Он стерёг ее как зеницу ока, а отдал мне… Я не понимал поначалу, за что удостоился подобной чести. Я был обязан Таиру жизнью, своим положением, всем что имею сейчас. Все оказалось гораздо проще. Лейла меня выбрала, а отец не смог противостоять дочери. А я в свою очередь не посмел проявить неуважение к человеку, который стал моим наставником. Разумеется, решение Кадера выдать единственную дочь за своего подчинённого носило и скрытый смысл.

Услышав шум за окном, я раздвинул жалюзи, наблюдая, как из припарковавшегося на стоянке автомобиля выходят Лейла, потом Аида и за ней Зара. Все три в черных абайях, с закрытыми лицами и волосами, хотя я никогда не настаивал на ношении никаба. Многие девушки и женщины заменили его платком, уловив волну неумолимо надвигающихся изменений, хотя еще пару лет назад подобное было неприемлемо в столице Анмара. Цивилизованный западный мир потихоньку вторгается в страну вместе с потоком иностранных товаров и рекламы. Я не считаю, что с этим нужно бороться или принимать в штыки. Я слишком долго прожил на Западе и некоторые привычки и особенности перенял и принял из чуждой мне культуры, а к кое-чему успел пристраститься.

Вернувшись к мольберту, я отодвигаю ткань в сторону, чтобы взглянуть на запечатлённое на холсте лицо Эйнин. Огромные распахнутые глаза смотрят прямо на меня, но не с печалью и слезами, как раньше, а с гневом и вызовом; чувственные губы изгибаются в дерзкой улыбке, длинные темные волосы змеятся по хрупким плечам, прикрытым пресловутым синим платьем. Я так ярко помню момент, когда расстёгивал чёртову молнию на ее спине… Мои пальцы касаются неподвижного лица Эйнин, внутри растет напряжение. Пока я здесь пялюсь на ее портрет, неизвестно что происходит с ней в логове работорговцев. Стиснув зубы, я одёргиваю руку и холст тканью как раз в тот момент, когда внизу раздаются голоса женщин. Как сказал напоследок Кадер?

Джамаль, хороший муж всегда найдет варианты.

Две жены, истосковавшиеся по мужской ласке за несколько месяцев моего отсутствия. И всего одна ночь. Пока у меня вырисовывается только один вариант, который Таиру пришелся бы не по душе.

Спустившись, я застаю жен в гостиной. На угловом бежевом диване возвышается гора пакетов с лейблами из известных каждой моднице бутиков. Лейла и Аида уже сняли абайи и предстали перед моим взором во всей своей красе. А посмотреть есть на что. Высокая, темноволосая черноглазая Лейла в длинном атласном приталенном платье с открытыми плечами, многочисленными золотыми браслетами, инкрустированными драгоценными камнями на тонких запястьях, и с тяжелыми серьгами в маленьких мочках. Рядом с ней всегда немного зажатая Аида с медной копной волос и темно-серыми печальными глазами кажется особенно миниатюрной, робкой, неуверенной. Заметив мое появление, Лейла бросается ко мне первой, обвивая за плечи руками и звеня своими браслетами.

— Джамаль-джан, я даже не поверила, когда Калиф сказал, что ты приехал. Пророк услышал мои молитвы! Я знала, что сегодня будет необыкновенный день! — радостно улыбаясь, щебечет она и прижимается ко мне всем своим сочным телом. Аида смотрит в пол, топчась на месте и явно чувствуя себя лишней. Дело тут вовсе не во мне, а в неуемной энергетике Лейлы. Как только вторая жена появилась в этом доме, первая быстро взяла ее в оборот, полностью подавив своим авторитетом. Я никогда не влезаю в женские дела, и пока они не дерутся и не рвут друг на друге волосы, вмешиваться не имеет никакого смысла. А, как ни странно, почти с первого дня девушки нашли общий язык и даже подружились, но вот как-то односторонне, я бы сказал. Нет, меня полностью устраивают покорность и скромность Аиды, а что чувствует она сама — волнует мало. Я сделал для нее больше, чем мог и должен был.

— Аллах привел тебя домой, как же я счастлива! — восклицает Лейла, запуская пальцы в мои волосы и заглядывая в глаза. Я мягко, но уверенно отстраняю ее, и она озадаченно хмурится, но продолжает улыбаться, изображая радушие любящей жены.

— Аида, поднимись в мою спальню и жди там, — отдаю резкий приказ, забыв, что я не на службе. — Нам с Лейлой нужно серьёзно поговорить, — добавляю чуть мягче. Черноглазая бестия вздрагивает, запрокинув голову, и замирает в потрясении, хлопая длинными ресницами. Оборачивается на юркнувшую к лестнице Аиду, и чуть ли не шипит от ярости, но мгновенно замолкает, заметив мой жесткий ледяной взгляд. Опустив голову, делает шаг назад, непроизвольно стискивая в кулаках подол своего платья. Она в ярости. Об этом говорит ее вспыхнувшие щеки, едва сдерживаемые слезы обиды и бурно вздымающаяся и опускающаяся высокая грудь, подчеркнутая глубоким декольте. Я считываю волны негодования, обиды и раздражения, исходящие от девушки, не прилагая ни малейших усилий. Лейла для меня — открытая книга, прочитанная и заученная до дыр. Вспыльчивая, упрямая, но безобидная. Единственный приз, за который она сражается — это я. И мы оба знаем, что она его никогда не получит, несмотря на связывающие нас брачные обеты.

— Ты заходила в мой кабинет? — холодно спрашиваю я, убирая руки в карманы брюк и сверля взглядом застывшую с опущенной головой девушку. Она снова вздрагивает всем телом, плечи покрываются мурашками, тонкие пальцы бледнеют и разжимаются, выпуская смятую в них ткань платья. Лейла отступает назад, присаживаясь на диван, предварительно сдвинув в сторону пакеты с покупками.

— Ответь мне, Лейла, — громче спрашиваю я, не дождавшись даже короткого кивка. Девушка закусывает губы, из-под густых черных ресниц стекают слезы. Мало женщин умеют плакать, не превращаясь в истеричное существо с хлюпающим носом и распухшими глазами. Лейла освоила это искусство еще в самом начале нашего брака. От радости, боли, счастья и удовольствия она плачет одинаково красиво. Думаю, первым, на ком она испытывала чары своих слез, был все-таки не я, а ее отец. Надо признать, что Лейла прекрасна даже в своих откровенных и очевидных попытках манипуляции. И когда-то меня забавляли устраиваемые женой спектакли с заявкой на женскую хитрость. Она горестно всхлипывает и наконец кивает, робко и виновато поднимая на меня полный фальшивого раскаяния взгляд.

— Прости меня, Джамаль, — складывает ладони на коленях, принимая позу абсолютной покорности. Я бы поверил, если бы не знал наверняка, что она не чувствует ни малейшей вины за содеянное. В красивых черных глазах плещется многогранная гамма чувств — от гнева до возбуждения. — Я помню, что мы не должны подниматься в твои комнаты, когда ты в отъезде. Но я так скучала, хабиби, — добавляет чувственным полушепотом. Тряхнув головой, я усаживаюсь на невысокое кресло-пуф.

— Ты зашла не пыль протереть и не рубашки перебрать. Ты взяла ключи из моего стола и заявилась в кабинет, куда я даже слуг не пускаю, — четко проговаривая каждое слово, озвучиваю основную претензию. И безосновательную. Если я запираю дверь, значит не хочу, чтобы ее открывал кто-то, кроме меня. Разве не логично? Но женщины и логика — понятия несопоставимые.

— Когда ты приезжал в последний раз, то почти не уделял нам внимания, пропадая в кабинете, — не поднимая ресниц, Лейла начинает придумывать себе оправдания.

— И тебе стало любопытно? — сухо уточняю я. —Ты решила сунуть свой нос в дела, которые тебя не касаются. Так, Лейла?

— Нет, — картинно всхлипнув и качнув головой, девушка поджимает розовые губы. — Ты говорил, что работаешь над проектом нового дома. И я подумала… В этом году будет пять лет, как мы поженили…

— Что я готовлю подарок для тебя? — оборвав ее на полуслове спрашиваю я. — Ты хочешь новый дом? Чем тебя не устраивает этот? Стал тесен? Может, тебе Аида мешает?

— Нет. Я сама настаивала, чтобы Аида жила с нами, — еще один шумный вдох.

— Скажи правду, Лейла. Хватит уже испытывать мое терпение, — раздраженно требую я.

— Ты строишь новый дом для другой женщины? — ресницы вздрагивают, но она не решается посмотреть мне в глаза. Сдвинув брови, я какое-то время задумчиво наблюдаю за ней.

— Что ты увидела в кабинете, Лейла? — вопрос звучит спокойно и даже ласково, но хорошо успев узнать мои привычки, девушка зажимается еще сильнее. 

—Только развёрнутые картины в рамах, — быстрым дрожащим голосом отвечает она. — Я думала, что ты рисуешь проекты, чертежи…

— Разве они не могут быть в рамах? — снова не даю договорить. — Так что ты увидела?

— Ничего. Я хотела…, — разволновавшись, Лейла запнулась. — Я пыталась сдернуть ткань с мольберта, но испугалась.

— Чего ты испугалась? — напряженно спрашиваю я, потирая подбородок, заросший трехдневной щетиной.

— Что там не проект дома, — выдыхает Лейла, сцепляя пальцы на коленях до побелевших костяшек. Прищурившись, склоняю голову набок, всматриваясь в побледневшее лицо Лейлы.

— А что же? — сухо уточняю я.

— Нечто запретное. Неправильное, — она наконец поднимает ресницы, тревожно глядя на меня. Ревность, подозрение, боль и целая гамма эмоций мелькает в черничных глазах Лейлы.

— Например?

— Я не знаю! — в сердцах восклицает она. — Не знаю. Зачем ты меня мучаешь, Джамаль-джан? Я все сказала, призналась. Если там действительно проект дома, то поклянись, что ты собираешься строить его не для третьей жены и не для западной шармуты, о которой ты думаешь все время.

— Откуда такие выводы, Лейла? — приподняв одну бровь, невозмутимым спокойным тоном интересуюсь я. Женщины удивительно наблюдательные и тонко чувствующие существа. Никогда нельзя пренебрегать ими, иначе получишь в постель ревнивую истеричку. — Сама пришла к ним или подсказал кто?

— Я отлично знаю, что здоровый мужчина не способен хранить верность месяцами, даже если безумно любит своих жен, – смело заявляет Лейла. — И нет никакого дома, да?

— Дом есть. И он уже построен, — опровергаю я ее подозрение.

— Но не для меня? Не для Аиды?

— Нет, — отрицательно качаю головой. Лейла вспыхивает от негодования, даже шея ее покрывается румянцем. Я не сомневаюсь в том, какой именно вывод она сделала.

— Для другой женщины?

— Я не обязан отвечать, ты же знаешь, — сдержанно улыбаюсь. — Ты обязана принять любое мое решение, Лейла.

Она опускает взгляд вниз, признавая мою правоту, но уверен, скрипя зубами и закипая от ярости. Сбивчивое дыхание и заострившиеся скулы подтверждают мое наблюдение.

— Когда ты уезжаешь? — неестественная улыбка растягивает полные губы.

— Завтра утром.

— Так быстро… — бормочет Лейла, вскидывая голову и потрясенно глядя мне в глаза. — И ты проведешь эту ночь с Аидой? Но почему?

— Разве ты не заслужила наказания?

— Наверное, Аллах отвел свой взор от меня в тот день, когда я позволила тебе взять вторую жену, — высокопарно заявляет Лейла.

— Ты позволила? — не сдержавшись, я смеюсь, и она оскорблённо замолкает. — Лейла, ты неисправима. — Встаю и медленно приближаюсь к ней. Я вижу, как в обсидиановых выразительных глазах вспыхивает надежда.

Я внезапно вспоминаю, как увидел ее впервые в доме Кадера, куда был приглашён на ужин. Таир очень рьяно чтит традиции, и когда в доме присутствуют гости, женщины редко появляются в гостиной, где собираются мужчины. Я только вернулся, закончив обучение в Европе; мы с Таиром курили кальян, пили арабский кофе и разговаривали только на те темы, которые могли позволить в его доме, не опасаясь прослушки. За годы работы в АРС я довольно рано научился разделять обе свои жизни и придерживался обозначенной границы. Если четко провести линию, то не возникнет никаких сложностей. Мне это удалось. В доме Таира я был обычным дипломированным архитектором, а он — наследником оставленного отцом состояния. Мы смялись, шутили, обсуждали намечающуюся свадьбу его давнего друга. Я не заметил, а почувствовал на себе чье-то пристальное внимание. Поднял взгляд и увидел нечеткую женскую фигуру за решетчатой перегородкой. Волосы спрятаны под ажурным платком, лицо до переносицы скрыто полупрозрачной вуалью. Черные раскосые глаза смотрели на меня так, как анмарские девушки никогда не осмелились бы глазеть на незнакомого мужчину на улице и тем более в гостях. И не было никакой безумно-романтический истории влюблённости, тайных свиданий и записок, переданных через слуг. Кадер заметил дочь, наблюдающую за нами, и пригласил войти. В присутствии отца Лейла не позволяла себе пламенных взглядов и почти все время держала ресницы опущенными, и мне даже стало казаться, что мне привиделся огонь в глубине черных пронзительных глаз. Мне было двадцать два года. Ей семнадцать. Она приехала на каникулы из колледжа, а я только что получил диплом. Я не скажу, что встреча с Лейлой произвела на меня неизгладимое впечатление. Нет. Она вызвала интерес, но я забыл о ней, как только переступил порог дома. Но она не забыла… Через несколько месяцев Таир Кадер тактично намекнул, что я очень понравился его дочери, а еще через год мы с Лейлой поженились и переехали в этот дом, выстроенный по моему проекту. И я ей не солгал пару минут назад — новый дом действительно существует.

— Тебе нужно подумать о своем поведении, Лейла, — произношу мягко, приподняв подбородок девушки. — Сделать выводы, осознать, что любопытство допустимо только в разумных пределах. Разве я когда-то позволял себе забраться в твои личные вещи?

— Нет, Джамаль-джан, — отрицательно качает головой Лейла.

— Разве я сомневался в том, что ты любишь меня и верна мне?

— Нет.

— Разе я когда-то был жесток и груб?

— Нет, никогда.

— Тогда сделай так, чтобы мне никогда не захотелось сделать ничего из того, что я перечислил, — прохладно говорю я и, потрепав девушку по щеке, неторопливо направляюсь к лестнице.

Как я и предполагал, Аида ждет меня в постели. Обнажённая медноволосая красавица чувственно улыбается мне, приподнимаясь на разбросанных по кровати подушках. Небольшой рост вполне компенсируется длинными ногами, округлыми бедрами и очень тонкой талией. Грудь небольшая, но форма идеально подходит для наполнения мужской ладони. Маленькие соски очень чувствительны к ласке как грубой, так и нежной... Скромность и робость Аида сбрасывает вместе с одеждой, едва переступив порог моей спальни. Лейла была бы неприятно удивлена, узнав, что тихая и незаметная вторая жена, которую она не воспринимает как соперницу, способна вытворять в постели вещи, которые бойкой и страстной Лейле как в жизни, так и в сексе и в голову бы не пришли. И, если первый раз я женился из чувства долга, то второй… второй раз все было иначе.

Кинув футболку на пол, я медленно приближаюсь к постели, глядя не в немигающие серые глаза Аиды. Есть в них нечто запредельное, иногда пугающее до жути. Холодные серебристые с черными непроницаемыми зрачками, хранящими в своих глубинах печаль и что-то еще, неподвластное моему пониманию. Еще одна неразгаданная тайна, но я никогда и не стремился раскрыть ее до конца. Она будит во мне противоречивые эмоции, сильно отличающиеся от тех, что вызывает Лейла. Робость и покорность Аиды иногда приводят меня в ярость, беспрекословное послушание  вызывает раздражение, тихий спокойный голос — желание встряхнуть и заставить наконец заговорить собственными словами, а не теми, что от нее хотят услышать. Лейла может спорить, устраивать сцены ревности и капризничать — я даже бровью не поведу, но Аида… Словно Шайтан в меня вселяется, когда мы оказываемся наедине. Возможно, все дело в том, что серые глаза ассоциируются у меня с женщиной, которую я бы предпочел забыть, но иногда еще вижу в кошмарах. Невозможно стереть из памяти тот хладнокровный выстрел в слепого мальчишку муэдзина, надменную самоуверенную ухмылку на накрашенных губах, ледяной равнодушный взгляд в тот момент, когда ее подельники избивали меня, вытащив из раскалённой клетки, чтобы потом обезумевшего от жары, боли и жажды бросить обратно.  Я никогда не мог предположить, что в женщине может умещаться столько жестокости. Аллах создал женщину, чтобы она дарила мужчинам сыновей и дочерей, а не для ненависти и войны. Очнувшись в госпитале Анмара спрашивал у Таира Кадера, что случилось с той сероглазой шармутой, и он ответил, что военные уничтожили всех. В обратном случае я нашел бы ее и пристрелил лично.

— Что мой муж желает сегодня? — приглушенным шепотом спрашивает Аида, грациозно смещаясь на край кровати. Прижимается щекой к моему прессу, ласково скользнув ладонями вверх, оглаживая грудные мышцы. — Как же я скучала по тебе, Джамаль, — вздыхает она, и в  следующее мгновение я чувствую прикосновение ее теплых губ к моей коже. Каштановые локоны закрывают изящную спину почти до талии, рассыпавшись густыми вьющимися прядями. Запустив в них пальцы, собираю их на затылке и грубо оттягиваю назад, запрокидывая лицо девушки. Она встает на колени, обвивая руками мои плечи, в темных зрачках плещется вязкое темное желание, и я мгновенно реагирую на него. Горячая кровь устремляется к паху, заставляя член пульсировать от напряжения. Я не мог остановить свой выбор на Лейле сегодня. Даже если бы она не сунула свой нос в мою мастерскую, я позвал бы Аиду. Только она способна дать мне сейчас то, что требует разгневанный пробудившийся дракон, загнанный в клетку. Я на пороге войны, все инстинкты оголены, тело и разум жаждут не нежности и ласки, а жёсткого животного насыщения. Лейла никогда не сможет удовлетворить этого зверя. А я не выношу женских истерик и слез.

— Покажи, как ты скучала, Ида, — хрипло требую я, сжимая ее волосы сильнее, тяну назад, пока в уголках глаз не собираются слезы. Резко отпустив, хватаю ее за скулы, сдавливая до синяков. Она приоткрывает блестящие соблазнительные губы, между которыми мелькает розовый язычок. Маленькая змея будет извиваться и биться подо мной и позволит мне вытворять с ее телом все, что заблагорассудится.

— Аллах свидетель, я считала минуты. И он вознаградил меня за ожидание, — сдавленным голосом произносит Ида. Я ослабляю хватку, мягко погладив подушечками пальцев следы, оставшиеся на скулах. Внутри растет ощущение предвкушения дикой вакханалии, которую мы разделим на двоих этой ночью. Глаза девушки вспыхивают от вожделения, но она быстро прячет выражение триумфа и ликования под покорно опустившимися ресницами. Я знаю, что Аиде нравится все, что я заставляю ее делать. И она будет намеренно громко кричать, чтобы Лейла захлебнулась от обиды и ревности. Робкие тихие девочки умеют бить особенно сильно, выжидая наилучший момент для удара, чтобы смаковать по кусочку свою месть, наслаждаться ею. Однажды я спросил у Иды, отчего она так громко стонет: от удовольствия, боли или из желания утереть нос Лейле. Ее ответ меня позабавил.

Когда ты рядом, сайиди (с араб. мой господин), не имеет значения, что я чувствую — боль или наслаждение, мне хочется, чтобы весь мир знал, что ты мой сейчас.

Ей удалось и не польстить мне, и не унизить соперницу, и не дать ни одного прямого ответа на заданные вопросы, но в то же ремя она тонко намекнула, что все три моих предположения отчасти правдивы.

Три года назад в забытом Аллахом горном посёлке Черук, наполовину поглощённым песками Махруса, рыжеволосая Аида поклялась, что станет самой послушной и нетребовательной женой для меня, что будет исполнять беспрекословно все мои желания… Любые, даже самые дикие. И она сдержала слово.