Крест ассасина

ПРЕДИСЛОВИЕ

***

…Год 1192 от Рождества Христова. В январе английский король Ричард занял город Аскалон и приказал восстановить его укрепления, которые были разрушены Салах ад-Дином. Весной этого же года переговоры продолжились, как и короткие стычки между противоборствующими сторонами. В то же время королю пришло тайное послание от бывшего рыцаря ордена тамплиеров (храмовников), в котором говорилось, что накануне гибельной битвы при Хаттине (1187), когда судьба Святой Земли была поставлена на карту и проиграна, он зарыл реликвию в песок, чтобы спасти ее от мусульман. Теперь он готов отдать реликвию королю Ричарду. Король отправил на встречу с тамплиером одного из своих лучших рыцарей и помощников, сэра Джона Ллойда, во главе небольшого отряда. Судьба этого отряда и самого сэра Джона осталась неизвестной, а встречи с тамплиером так и не состоялось.

Узнав о нападении Салах ад-Дина на Яффу, король Ричард сломя голову поспешил на битву. Одержав победу, однако, он вынужден был прекратить дальнейший поход: из Англии приходили дурные вести о самовластных поступках младшего брата короля Джона (Иоанна Безземельного). Ричард с беспокойной поспешностью стремился домой, и это побуждало его к уступкам. По договору, заключенному в сентябре, Иерусалим остался во власти мусульман, Святой крест не был выдан; пленные христиане ожидали своей горькой участи в руках Салах ад-Дина, укрепления Аскелона крестоносцы обязались срыть с обеих сторон. Такой исход сводил на нет все успехи Ричарда, но делать было нечего.

Много времени спустя тот же тамплиер, оставшийся в живых, объявился у короля Иерусалимского Генриха Шампанского и сказал ему, что если ему дадут проводника до поля битвы, он всё же отыщет Святой Крест, который ранее закопал собственными руками. Король предоставил рыцарю проводника-сержанта, уроженца этой страны, и вместе они отправились на поиски. Но как ни искали они в течение трех ночей (чтобы избежать встречи с сарацинами), ничего не нашли. И хотя впоследствии турки хвастались, что обладают реликвией, все-таки, похоже, что Святой Крест остался навсегда погребенным в песках, где его спрятал тамплиер.

***

ЧАСТЬ 1. КАЙ. ИЩУЩИЙ. Глава 1

Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!». Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение - истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится: только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым. Ибо ты сказал: «Господь – упование мое»; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим. Не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему; ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею; на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона. «За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его, долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое». (Псалом 90).

***

Жара сводила с ума. По примеру своих рыцарей мужчина во главе отряда снял шлем, но даже это не облегчило мучений. Капли пота текли по высокому, бледному лбу, обрамлённому чёрными, как вороново крыло, волосами, собранными в хвост. Путник смотрел вперёд с глухой решимостью и отрешённостью человека, который не замечает препятствий перед целью. Жестокий был этот взгляд; твёрдый, как сталь, и безразличный, как орудие палача.

- Скоро вечер, - раздался тоскливый шёпот за спиной. – Похолодает…

- Хорошо, что командир разрешил снять кирасы, - так же негромко заметил второй голос. – В них мы бы попросту спеклись под вражеским солнцем…

- Зато в одних кольчугах нас нашпигуют стрелами, как перепёлок, если попадёмся…

Мужчина крепче стиснул зубы. Лицо его, открытое и волевое, казалось бы красивым, если б не колючий взгляд и жёсткие складки, осевшие у плотно сжатых губ. Сэр Джон не был молод. Тридцать восемь лет – именно столько исполнилось первому советнику Ричарда, его верному помощнику и одному из лучших рыцарей Англии. Свою жизнь он посвятил королю, не отходя ни на шаг и удерживая Львиное Сердце, насколько хватало возможности и влияния, от неразумных, недальновидных, порой сумасбродных поступков. Во многом благодаря сэру Джону удалось королю унять резню на Сицилии и восстановить порядок среди собственных войск, пустившихся в грабежи и насилие. И всё же повлиять на жестокого, властного Ричарда лорду оказалось не под силу – оставалось лишь разгребать последствия.

После всего пережитого вместе с королём лорд Ллойд оказался единственным, кому Львиное Сердце мог поручить это задание. Сэр Джон разрывался на части. Он знал, что нельзя оставлять короля в грозящей ему опасности. Вспомнить хотя бы того ассасина из Акры!.. И в то же время опытный рыцарь понимал, что никто не выполнит миссию лучше, чем он сам. Иерусалимская часть Креста Господня вернётся христианам, и это, пожалуй, станет единственной их победой на Востоке.

Сэр Джон дёрнул щекой, придерживая коня и пропуская отряд вперёд. Весь поход обернулся сплошным грехопадением, кровавой бойней, которую никак нельзя было назвать священной. Он знал это, отправляясь на войну с Ричардом, и видел это теперь своими глазами. И в то же время в своей любви к Богу и преданности королю он не мог оставить его, как это сделали многие.

- Отец? – к нему подъехал Кай, натягивая поводья, чтобы не обогнать командира отряда. Тихий голос сына, всегда ненавязчивый, очень спокойный, вынудил его прислушаться: Кай редко осмеливался обращаться к нему на людях. – Дальше нужно ехать осторожнее. В прошлый раз мы встречались здесь с сарацинами. Нельзя рисковать...

- Мы можем уповать только на Бога, - глухо ответил командир, не глядя на сына. – Скрыться тут мы не сумеем. Если нас найдут сарацины – вы все знаете, что делать.

Кай кивнул, пряча глаза. Он знал. Лорд Ллойд ещё в лагере запретил всем четверым вступать в бой, а при встрече с неприятелем следовало пришпорить коней и постараться уйти от погони. Но в гористой местности, куда их занесло, отступать некуда. Случись погоня… кони взмылены и устали, рыцари изнывают от жажды – они станут лёгкой добычей. Но отец прав. У них не оставалось выбора, кроме как, перекрестившись, проехать эту гряду.

Рыцарь с медными волосами обернулся, посмотрел на юного лорда. Сэр Джерольд, единственный товарищ молодого крестоносца, был на время похода почти единственным для Кая собеседником, не считая отца.

Дальше ехали молча. Скалистая тропинка, по которой стучали копытами их кони, резко обрывалась с одной стороны, являя отвесный, покрытый пустырной травой и валунами склон, ведущий, казалось, в самую бездну. С другой стороны их стеной прижимали горы, надменно и безразлично взирая на пришельцев. Отсюда и полетели стрелы – внезапно, вдруг, оставив после себя лишь злой, беспощадный свист в воздухе.

- Засада!!! – дико закричал сэр Джерольд, и тотчас сверху раздались боевые кличи сарацинов.

- Вперёд! – гаркнул командир. – Вперёд, вперёд!!!

Ехавшие первыми рыцари пришпорили лошадей, рванув в галоп, и хрип измученных животных прощальным эхом раздался в ушах Кая, когда в воздухе свистнуло – и плечо обожгла острая, злая боль, опрокинув его назад. Конь под ним испуганно заржал, поднимаясь на дыбы – и Кай рухнул вниз, на тропу, не удержавшись в седле и выпустив из рук щит, подаренный когда-то отцом. Отчаянный крик сэра Джерольда и яростный возглас лорда Ллойда были последним, что он услышал. Кай упал с обрыва, покатившись по каменистому склону, и от удара затылком о подвернувшийся булыжник мир завертелся ещё быстрее, ещё страшнее – и утянул его с собой в самое сердце воронки…

Кажется, прошла целая вечность, пока он падал вниз. Он запомнил только короткий всплеск ужаса при соприкосновении с воздухом, а затем – адскую машину, которая крутила его, ломала кости, царапала, рвала на части и с каждым ударом всё глубже вбивала раскаленные шипы ему в грудь. Самый страшный удар – последний. Будто со стороны наблюдал он, как собственное бессильное тело тяжело упало на дно ущелья и больше не шевелилось, – и лишь жгучая боль доказывала с каждым вдохом, что он ещё жив.

Кай всё ещё смотрел на неестественно изломанное тело сверху, когда почувствовал, как горит кожа. Медленно испаряется, будто вода в жаркий летний день, позволяя жадным лучам чужого солнца пробраться к костям и поглотить их своей неумолимой яростью. В его теле словно совсем не осталось ни воды, ни крови; он попытался сглотнуть и не почувствовал своих губ. Верно, под палящими лучами он давно превратился в песок, в прах, и лишь потому, что в этой жуткой пустыне нет ветра, он не разлетелся по её бескрайним и равнодушным просторам. Какой позор – умирать вот так… Так и не выполнив миссию, так и не защитив своего короля, так и не увидев в глазах отца тепла…

…Кай пришёл в себя, как только солнце добралось до зенита, и даже слабо удивился: когда они ехали по дороге, оно клонилось к западу. Сколько же времени он лежал здесь?

Крестоносец попытался повернуть голову, и ему это удалось с большим трудом, чем он ожидал. Кай осмотрелся – одними глазами, до боли напрягая ослабевшее зрение – и застонал. Он лежал на дне ущелья, в поросшей колючей травой канаве, а над ним возвышались горы – надменные, бесконечно высокие. Он никак не мог поверить, будто сам недавно упал с одной из этих тонких, словно человеческий волос, каменистых троп.

Что-то неприятно давило в левый бок; должно быть, рукоять меча, единственного, что осталось у него из амуниции. Шлем и щит он потерял там, наверху; кираса лежала в дорожных сумках на верном коне, который наверняка достался сарацинам, если его не зацепила неосторожная стрела.

Кай поднял руку – по сравнению с чугунной головой та оказалась лёгкой, словно пушинка, и такой же неуправляемой – и коснулся груди, там, где что-то мешало дышать. И застонал ещё раз – хрипло, тяжело, от пронзившей вдруг всё тело острой боли, накрывшей сознание кровавой пеленой.

Когда он вновь открыл глаза, то уже ясно осознавал себя. Тело, ранее бывшее таким невесомым, таким эфемерным, вдруг налилось расплавленным свинцом и взрывалось резкими толчками боли, которая расходилась волнами, заставляя вновь и вновь переживать мучительный полёт вниз. Только в двух местах он не чувствовал боли: в левом плече и бедре, но, попытавшись до них дотянуться, Кай ощутил под пальцами осколок стрелы, и сразу под ней – порванную кольчугу, так и не защитившую хозяина. От прикосновения плечо пронзила дикая боль – похоже, стрела застряла в кости, чудом не угодив в сердце – но Кай, стиснув зубы, попытался вытащить её. Раз за разом он цеплялся за обломок стрелы, торчащий из груди, но пальцы, затянутые в кожаную перчатку от тяжёлой кирасы, никак не могли сомкнуться вокруг него, и каждое движение всё больше тревожило рану. Левая рука совсем не слушалась – Кай не стал и пытаться воспользоваться ею, ведь это означало потревожить засевший глубоко внутри наконечник. Вторая стрела попала в незащищённое поножами левое бедро; а ужасная слабость не позволяла рыцарю даже сдвинуться с места. Кай с трудом повернул голову в сторону дороги. Ему разбило голову – трава у глаз оказалась тёмно-рыжей, и кое-где сверкала на солнце красным – рана не зарубцевалась. Он не мог себя осмотреть, даже поднять голову не пытался. Слабость… проклятая слабость. Кай шевельнул пересохшими губами, провёл по ним сухим языком – и хрипло застонал.

Умирать своей смертью оказалось мучительно… медленно. Медленно, медленно солнце чужой земли выжигало его ещё живое тело дотла, медленно уходили последние капли крови, и медленно, очень медленно он умирал.

…Это длилось, казалось, целую вечность, когда чья-то тень закрыла его от жестокого светила, и Кай невольно расслабился, поворачивая голову к благословенной тени.