Глава 2.

Это животное не собирается разговаривать. Только усмехается и касается моей мокрой от слез щеки языком. Проводит по ней, словно зверь.

— Вкусная сучка. Интересно ты везде такая вкусная?

Я ужом верчусь на кровати, пока он стаскивает с меня штаны.

— Нет, нет, давай поговорим, пожалуйста, не надо! – истошно кричу, а получается глухо, потому что в подушку.

Но ему плевать, он пальцы грубые между тесно сжатых бедер толкает, касается завитков и дергает.

— Волосы на пизде не люблю, придется убрать. Ну значит, лизать сегодня не буду.

— Ну так найди себе другую, — может пронесет, может он передумает.

— Хочу тебя, — шипит он, и я слышу звон ширинки. Пальцы протискиваются между ног, касаются складок. – Ну и че ты дергаешься, все равно же мокрая.

— Это просто физиология, отпусти, я правда не хочу. Я никому не скажу, что вы здесь были.

Есть хоть шанс это остановить, хоть вздохнуть, освободится от чудовища?

— Пожалуйста, — последнее, наивное и такое сопливое.

— Да не ной, сосать тебе вчера понравилось, значит и это понравится. – хмыкает он и раздвигает ягодицы, приставляет что — то твердое и горячее. Паника топит, я в ней захлебываюсь, кричу, но словно в пустоту.

— Нет, нет! А-А! – что – то огромное пытается разорвать меня на части. – Больно, больно, больно!

— Первый раз говорят всегда больно, — наваливается он сверху, теперь не давит на голову, за волосы пятерней берет, на себя тянет, продолжая заполнять меня, создавая внутри просто адскую боль, не обращая внимания на мои крики и мольбы. Берет честь грубо, жестоко, протискиваясь до самого конца под аккомпанемент моей истерики. – Пиздец туго. Сука…

Он часто дышит мне в затылок, пальцами размазывая слюни и слезы по лицу.

— Ну давай, малышка, расслабься.

— Да пошел ты, — внутри рождается гнев такой силы, что дышать больно. Меня словно изнутри сломали, взломали что – то дикое и плохое.. Мир разделился на “до” и “после”.. Его палка продолжала пульсировать внутри, продолжала держать меня в напряжении. И я молила только об одном, чтобы это кончилось. Чтобы он наконец ушел. А лучше сдох. Да, лучше бы сдох.

Дура, думала самое страшное позади. Но он вдруг начинает двигать своей палкой внутри меня. Это просто невыносимо, просто невозможно терпеть. А кричать в ладонь так неудобно. Он двигается резко, жестко, не жалея мое оскверненное тело. Вторгается в него снова и снова. Вламывается, пока я глотаю слезы. Часто дышит, что – то бормочет, а почти отключаюсь, не могу этого вынести.

— Эй. – он дергает меня за волосы. – А ну-ка не спать.

— Гори в аду, — только и отвечаю ему.

— Не знаю, малыш. В тебе настоящий рай и планирую надолго в нем зависнуть, — даже не планирует тормозить, снова и снова причиняя мне острую боль. Она конечно уже не такая сильная, скорее становится фантомной, но ненависть и злость не дает ее отпустить. Я держу ее рядом, отгоняя все, даже самые смутные мысли, что это зверство может доставить мне удовольствие. И пусть он грудь трогает, пусть плечи целует. Не нужны мне эти пряники. И кнут его не нужен. Пусть себе в жопу засунет.

Он вдруг застывает, толкается глубже и ревет зверем, пока в меня прыскает его яд, густой, обжигающий. Я чувствую запах его пота, его спермы и понимаю, что меня сейчас стошнит.

Он слезает с меня, открывает окно и долго курит, пока я лежу и вздрагиваю от боли и унижения.

— Да не реви, словно корову проебала.

— Просто уходи. Пожалуйста.

— Пожалуйста… — усмехается он и садится рядом, кровать продавливает. – На меня эта хуйня никогда не действовала.

— Тогда убирайся! Свали отсюда нахуй! – вскакиваю на кровати и ору в его ужасное лицо. Правду говорят за красотой может скрываться такая гниль, что тошнить будет. И вдруг я падаю на кровать, под тяжесть его ладони. Он меня ударил. Ударил по лицу.

— Не матерись при мне. Тебе это не идет.

— Я при тебе вообще ничего делать не буду. Понял? Сегодня же пойду заявление на тебя напишу! Тебя посадят. И в зад изнасилуют!

Он смеётся, громко, по-настоящему.

— Ну попробуй, — он встает, натягивает джинсы, ремень, футболку. – много конечно с вами целками возни, а по факту ничего особенного. В жопу так же узко.

— Урод.

— Ничего нового я от тебя не услышал. Короче, будет нужна работа, приходи. Теперь то тебе нечего терять.

— Я никогда не стану шлюхой! – ору я, а он вдруг деньги из кармана достает. Много. Я столько не видела никогда, и в меня кидает.

— Уже стала, когда за подругу впряглась. Просто продешевила.

Он уходит их комнаты, даже не закрывая дверь, а я кричу во все горло от боли, от ужаса, от понимания, что сейчас произошло. А потом вдруг вскакиваю, начинаю собирать все, что он кинул. Больше десяти пятитысячных купюр. Надеваю дрожащими руками халат, открываю окно и выкидываю все деньги в окно. Они летят по ветру, и я смотрю вниз, на огромный внедорожник.

Возле него Захар. Расслабленный и безразличный. Скотина бесчувственная.

Стоит и смотрит на летящие деньги.

Показываю ему средний палец и закрываю окно.

А потом снова падаю на кровать и захожусь рыданиями, потому что прекрасно понимаю, что не будет никакого заявления.

Не будет ничего. Только стыд, боль между ног и клеймо, которое навсегда сделало меня прокаженной. Клеймо бандита.