2

2

Милана была проклята. Не было никаких сомнений. В правоте своих удручающих выводов она убеждалась каждый день. Изо дня в день. А что говорить про те короткие, но столь долгожданные дни, когда на темном небе восходила кровавая полная луна, красотой затмевающая разум, калечащая юную неокрепшую душу.

Но у Миланы не было души, ничего не было. Никого. И это правильно. Потому что у таких, как она, не может быть близких и любимых людей. Тех, к кому можно прийти темной ночью, лечь рядом и почувствовать, как заботливые руки обнимают тебя, огораживая от всяческих бед и напастий.

Она закрыла глаза и постаралась успокоиться. Бесполезно. Паника и отчаяние снова подкрадывались незаметно, забыв постучаться в дверь. В последнее время они стали частыми гостями. И Милана ничего не могла с этим поделать, ничего.

Грешница, порой тихо начинала радоваться своему безумию. Когда она окончательно сойдет с ума, будет проще. Она перестанет понимать, где черное, а где белое. Что хорошо, а что плохо. В чем заключается добро и отличается ли оно от первозданного зла.

Находясь в неопределенной прострации, она мало, что понимала.

Лишь безумие и одиночество протягивали к ней свои большие дружественные ладони.

Да старый добрый Егор.

Прерывисто задышав и распахнув глаза, Мила села на кровати. Облизнула пересохшие губы. Что с ней происходит… что?

Она догадывалась, даже далекие отголоски правды вводили её в ступор, после которого хотелось, сломя голову, нестись на кухню, чтобы схватить нож и полоснуть себя по венам. Это ещё раз подтверждало – безумна и проклята…

Когда она начинала думать о Егоре, как о мужчине…

Застонав и стиснув зубы, Мила снова повалилась на кровать. Кто для неё Егор? Человек, воспитавший её? Отец? Нет! Он тот, кто был всегда рядом, умудряясь при этом сохранять дистанцию. Не друг, не наставник. Просто он всегда присматривал и оберегал. Защищал. А она…

Она в своем безумии и жажде утолить боль, которая приходила каждый месяц, начинала рассматривать Егора, как мужчину, и чувствовать себя предательницей.

Замотав головой, отчего угольно-черные волосы разметались в беспорядке, Мила резко села, поспешно соскочила с кровати, на которой одиноко осталась лежать так и не раскрытая книга, и подбежала к зеркалу.

- Что, черт побери, с тобой не так? – задала она риторический вопрос своему отражению.

На неё из глубин зеркальной поверхности смотрела красивая девушка с безумными глазами. Красивая – тоже условно. За свои девятнадцать лет Мила не видела ни одной юной девушки, лишь почтенные матроны периодически наведывались к ней, чтобы дать те крохи образования, которые она впитывала, как губка.

Высокая. С глубоко посаженными янтарными глазами. Может быть, из-за глаз она проклята? Цвет необычный, даже она в своем невежестве это понимала. Или дело в её губах? Хотя нет. Губы, как губы. Немного, правда, полноватые. Высокие скулы и заостренный подбородок скрадывали их деликатную полноту.

Тогда в чем дело? В чем?!

Мила, чувствуя, как зарождается злость, резко, суетливо, порывистыми движениями потянула тонкий пояс струящегося халата, едва не вырвав его с корнем. Шелковые полы распахнулись. Такими же рваными движениями Мила поспешила избавиться от неугодной ткани, под которой ничего не было.

Теперь зеркало отобразило её наготу. Полную грудь. Талию с небольшим животиком и полноватые округлые бедра. Ничего лишнего. Фигуры, подобные её, Мила в избытке видела на картинках художников прошлых столетиях. Красоту изображенных женщин восхваляли и превозносили разные поколения. В каждом мазке чувствовался восторг и поклонение. Женское хитрое податливое тело правило миром и подчиняло себе время.

А Мила ненавидела своё тело.

Беспричинно. Просто так. Ненавидела и всё.

Оно умело меняться. Приобретать другой, более ужасный вид.

И скоро снова изменится.

Повернувшись, Мила осмотрела себя со спины. Крупная попа. Такую не скроешь под платьем. Да и смысл ей что-то скрывать, если никого за свою непродолжительную жизнь, кроме Егора да наставниц, она ни разу не видела?

Сердце ёкнуло, толкнулось в груди, точно обличая её: «Врешь».

Был ещё один человек, которого она смогла бы узнать в лицо.

Димитриос Лавинский. Её отец.

Навещавший её четыре года назад. А до этого - ещё пять лет безмолвного существования где-то там, за стеной, где, наверняка, ему жилось комфортно и хорошо.

Милана заскрежетала зубами. О, ей комфорт тоже был обеспечен! Красивый дом с ограниченным доступом, затерявшийся в скалах. Скалы, которые она ненавидела больше, чем себя. Скалы, причинявшие боль, когда она срывалась и убегала. Скалы, ставшие её тюрьмой.

Она хорошо помнила последний приезд отца. Он пробыл с ней не больше получаса.

- Ты выросла, - холодные бесчувственные слова, простая констатация факта.

Мила часто вспоминала тот день.

Свои эмоции. Свои надежды.

- Забери меня с собой, - глупая фраза, идущая из самой глубины трепещущего юного сердца.

- Нет.

Слово, режущее больнее ножа.

И слезы, застлавшие глаза. Мила ещё малышкой разучилась плакать, а тут…

- Папа…

- Нет.

Она бежала за ним босая, по холодному снегу. В тот день погода свирепствовала, точно стихия знала, девочке с необычными глазами сегодня будет очень больно. Так больно, как никогда ранее. Природа предупреждала юную Милану, нашептывала, чтобы та оставалась дома, образумилась.

Куда там!

Мила надеялась, что в этот раз всё будет иначе. Может, отец заберет её? Ведь тогда, десятилетней, он пообещал.

- Придет день, и я заберу тебя отсюда.

В пятнадцать лет Мила верила – тот день, самый долгожданный, самый лучший, настал.

Сейчас, когда ей исполнилось девятнадцать, она перестала ждать приезда отца. Безумие и одиночество – вот её родственники. Вот то, что неустанно, постоянно, беспрестанно присутствуют рядом.

А родитель… Есть ли он?

Она сомневалась.

Детей не бросают. Их оберегают, холят и лелеют. Любят.

Так она читала в книгах.

Милана ещё раз окинула себя в зеркале. Всё бы ничего, даже хорошо было бы. Можно найти в себе силы и смириться с тем, что заточена. Ей уготовлена жизнь затворницы, видимо, она не такая, как все. Иначе, почему её отгородили от всего мира? Она справилась бы со своим одиночеством, если бы не эти дни.

И не Луна…

Поддавшись мимолетному порыву, Мила дотронулась до гордого изгиба ключицы, замерла на секунду, потом скользнула вниз и задержалась на сосках. Ей было хорошо знакомо своё тело. Тактильно она его знала наизусть. Каждую клеточку. Каждую выпуклость. Тело тоже было безумно. Именно с него всё и началось.

И снова начнется. Через несколько дней.

За тонкими шторами из невесомой бежевой органзы с витиеватым орнаментом просматривалась неполная Луна. Скоро всё изменится. Скоро. Изменится и она…

Короткий стук в дверь прервал её невеселые мысли и заставил вздрогнуть.

- Минуточку, - крикнула она и метнулась к двери. Тело, точно окунули в жбан с кипящим маслом, оно мгновенно вспыхнуло. И отчего? От шальной мысли, стремительной кометой, промчавшейся в её голове, – если бы Егор не постучал, а сразу вошел, как не раз делал до сегодняшнего дня, то увидел бы её обнаженной. Как повела бы себя она? Прикрыла руками грудь и темную поросль между ног? Или стояла бы, гордо расправив плечи? Во всей своей женской красе?

Мысль – нереальная. Срамная!

Дрожа от непонятного волнения, Милана кое-как засунула руки в широкие рукава, туго завязала мягкий тонкий пояс. Кое-как прибрала непослушные волосы, чтобы не выглядеть растрепанной.

- Заходи, Егор.

Мила давно поняла, что обладает неким даром сверхобоняния. Стоило один раз услышать запах, и потом она могла узнать и определить его за несколько метров. Вот и сейчас по запаху поняла, кто стоит за её дверью.

Мужчина.

Крепко зажмурилась, приказав себе упокоиться. Это же Егор! Всего лишь Егор…

- Милана? С тобой всё хорошо?

Дверь-предательница открылась бесшумно, а мужчина увидел её посреди комнаты со сжатыми кулаками и зажмуренными глазами. Неприятно полоснуло по сердцу. Совсем ещё девочка, стоит растерянная, непонимающая, храбрится, как подбитый птенчик.

В горле запершило, и Егору пришлось кашлянуть, чтобы прочистить его. Он помнил этого «птенчика» ещё малюткой. Двенадцать лет назад по приказу альфы приехал в горы с одной единственной задачей – оберегать маленькую девочку. Что он сделал впоследствии.

Его встретил одинокий замкнутый ребенок, больше походивший на побитого щенка: взгляд исподлобья, непричёсанные черные волосы, лицо чем-то перепачкано, не одежда - некое подобие с зияющими дырками. Позже наставницы сообщат Егору, тушуясь и опасаясь за свою шкуру, что девочку считают наказанной - сослали её подальше от отца неведомо куда, с неизвестной целью, подальше от благ цивилизации. Значит, девочка прокаженная, и обращаться с ней надо соответствующе. Молча накормили - и на том пусть скажет спасибо. Хорошо, что разговаривать обучили. Естественно, Егор быстро изменил порядки, прогнав наставниц. Нанял учителей, непременно женщин, и девочка перестала вести себя, как дикарка. Только вот как вышло, что нескладная пташка, расправив хрупкие крылышки, предстала перед ним в образе прекрасной гибкой птицы? Да, её крылышки ещё не окрепли, робко трепетали, но пройдет совсем немного времени, и узнает она цену себе и своим возможностям.

Если у неё будет это время.

- Да, - быстро ответила Мила и, неловко улыбнувшись, уже более решительно добавила: - Да, со мной всё хорошо.

- Вот и славно, - мужчина замялся в дверях.

С недавних пор он старался как можно реже заходить к ней, да и вообще, держался особняком.

Слишком притягательной казалась алебастровая кожа. Слишком высокой и полной была её манящая грудь. Про походку от бедра, с грацией настоящей хищницы, которую невозможно приобрести, она врожденная – или есть, или нет, лучше вообще не вспоминать. Захватывало дыхание, от недостатка кислорода то и дело перед глазами мелькали темные мушки, а по спине начинала струиться огненная лава - не очень хороший признак.

Егор чувствовал перемены в себе, и это пугало.

Клятва на крови нерушима. Сделает ошибку, роковую оплошность – погибнет.

У мужчины дернулся кадык. Надо сворачивать разговор. Тем паче – мысли.

- А ты… - Мила чувствовала себя глупо. Она тысячу раз разговаривала с Егором у себя в комнате ночью и никогда ранее не замечала за собой нервозности.

Он понял её без продолжения. Кивнул и буркнул:

- Мила, собирай вещи, мы уезжаем.

Бедное девичье сердце оборвалось, а хрупкий мир, словно хрустальный шарик, покатился куда-то в неизвестном направлении. Что-то сдвинулось в мироздании, покосилось. Потому что были произнесены слова, которые Милана отчаялась когда-либо услышать. Заветное предложение, бесчисленное количество раз, произнесенное мысленно.

Девушка резко выдохнула и схватила себя за горло. Эмоции шквальным ветром обрушились на неё, разом вытеснив недавние переживания и сомнения. Как же так… Откуда?.. Почему? К кому? Десятки вопросов закружились в голове. Лишь усилием воли преодолев первый шок, ей удалось спросить:

- Куда?

Ответ её не удивил, хотя мог бы.

- Звонил твой отец. Он ждет тебя к себе.

Так просто? Вот просто взял и позвонил? Соизволил вспомнить, что где-то, на периферии жизни, застряла его дочь? Плоть от его плоти? Живая душа? Да, ну! Не может быть!

Короткий смешок, предвестник зарождающейся истерики, вырвался из горла Миланы.

- Отец? – она не смогла сдержать сарказма. – Зачем я ему понадобилась?

У Егора были предположения, и от этих предположений сносило крышу. Помимо воли, все звериные инстинкты вырывались наружу, возникло яростное желание крикнуть: «Да ни хрена вы её не получите! Никуда не отпущу! Никуда! Оставлю здесь! Себе!» Его кости выворачивало от инстинктных побуждений перекинуться и разом разрушить кошмар, накрывавший его последние несколько месяцев. Или годы? Когда началось его личное безумие? Когда у Миланы пришли первые месячные, и он учуял запах её крови? Или когда у девочки начала расти грудь, и она, думая, что за ней никто не наблюдает, пыталась её смять, размазать под платьями, потому что подростку не объяснили, физиология от него не зависит, а природа возьмет своё? Грудь обрисовалась красивой, шелк ничтожного халата ничего не скрывал. Напряженный сосок натянул ткань, маня, призывая, притягивая. Томно просил – дотронься до меня, втяни в рот, попробуй на вкус.

Рука, на которой покоился шрам от клятвы на крови, зажгло.

Плевать. К черту всё! Все клятвы! Все годы, прожитые тут. Есть только Мила. С её невероятной красотой. Безумной.

Егор, повинуясь зверю, сделал шаг вперед. Движение было продиктовано жадной потребностью, непреодолимым желанием, срывающим все барьеры и сносящим все преграды на своем пути. Да и о каких преградах шла речь? Ночь. Комната. Молодая женщина, мужчина, подыхающий от страсти, голодный, готовый пойти на крайние меры.

Мила, находясь на грани истерики, не веря своим ушам, не сразу заметила изменения, произошедшие с Егором. Её затрясло, мелкие мурашки побежали по коже