Глава 2. Айдан

Окно было открыто. За ним — весна. За ним зацвел куст сирени. В его усыпанных цветами ветвях роятся пчелы, стоит ровный гул. Одна бестолковая пчела залетела в кабинет и в панике металась под потолком, не в силах найти выхода. 

Настроение — начинать жить заново. Настроение — исправлять ошибки. Не делать уже новых, сколько их было, не счесть…  настроение не говорить с человеком, который стоит напротив, переминаясь с ноги на ногу. 

Когда то он был силен. Здоров. Мне кажется, я даже помнил его, одно из почти размытых временем воспоминаний детства — деревня, вездесущие пчелы, богатырь с черной бородой и его смешивая, тонкая и светлая жена. Он ли это был? Если да, от от былого осталась одна борода. Время его не пощадило.

— Что вы еще можете сказать? — утомленно спросил я. 

Этот разговор ложился на мои плечи тяжким бременем. Я не хотел его. Я вынужден. 

— Вы знаете мою семью, — продолжил он. — Ваш отец знает… 

— Семья, — четко сказал я. Семья, семья, чертова семья. Когда иметь родных и близких стало обременительно? Наверное тогда, когда понял, что ни одно важное решение в моей жизни не может пройти без их пристального внимания. — К слову о семье. Ваша жена была русской, вы не думаете, что моя семья этого не одобрит? 

Мужчина замялся. К слову, я согласился рассмотреть его предложение только потому, что девушка происходила из смешанной семьи. Быть может, русская мать успела вложить в свою дочь хоть немного воли и индивидуальности. 

— Лилия росла в глубинке, — возразил ее отец. — Она воспитана в послушании. Она не выходит на улицу одна. Училась в женской школе. У нее даже телефона нет. 

— То есть, дикая? — уточнил я. 

Я должен был во что бы то ни стало найти себе жену сам. Иначе мне бы ее нашли. Там, в деревнях на родине моего деда невест на выданье хватало. Воспитанных в послушании, то есть немогущих от страха даже слово внятно сказать, зато покрытые, набожные… Если я не найду себе жену, ее мне привезут. При этом жена нужна такая, чтобы я смог с ней уживаться, а моя семья осталась удовлетворена. Казалось, компромисс невозможен. Но Рашид предлагал его. Наполовину русская, но из хорошей семьи. Последние годы жила в городе, значит не будет шарахаться в сторону увидев на улице женщину в мини-юбке или транса. То есть — не дикая. 

Дикая мне была не нужна. 

— Она умна и красива. Она хозяйственна, так как ее мать умерла, когда ей было всего восемь. 

Торги утомляли. Пчела все так же истерично жужжала под потолком. Нужно бы сказать работнику, чтобы отловил ее и выпроводил восвояси. 

— Рашид, — спросил я. — Как ваша семья отреагировала на женитьбу на русской? 

— Они отвернулись от меня. Когда она умерла, я остался один на один с ребенком. С годами отношения восстановились, но не в полной мере. 

— Оно того стоило? 

— Я любил ее, — сказал Рашид. — Каждый день проведенный с ней стоил мучительных лет после.

Только в этот момент я почувствовал в нем проблески жизни. И некоторый свой интерес. Я не верил в любовь, любовь это удел слабых. Но это дитя любви, вдруг оно будет особенным? Вдруг человек, зачатый и рожденный в любви, а не по привычному расчету, отличается от остальных? 

— Покажите ее фотографию, — допустил я нарушение тона. 

В хороших семьях меня бы на улицу выпроводили после такого предложения, и на порог бы больше не пустили. Но этот отчаявшийся опустившийся человек был способен на многое. 

— У меня нет ее фотографий, — растерянно ответил он. 

— У вас есть дочь, — удивился я. — Единственная. Рожденная от любимой женщины. И при этом в вашем телефоне нет ни единой фотографии ребенка. 

— Да, но я могу сфотографировать ее дома и прислать фото вам. 

Я представил, как он возвращается домой, наверняка нетрезвым, и гоняется по комнатам с телефоном, чтобы сфотографировать испуганную девушку и поморщился. 

— Не стоит, — отмахнулся я. — В любом случае вы же понимаете, что мое решение зависит от решения моей семьи? 

— Да. 

— В эту субботу, в шестнадцать ноль ноль я отправлю к вам своих драгоценных тетушек на смотрины. Если они одобрят, будем готовиться к браку. 

К браку, который мне поперек горла. Дверь за Рашидом закрылась. Я напомнил себе — у меня есть цель. А цель оправдывает средства. Я не могу думать о счастье всего человечества в целом, и незнакомой мне девушки в частности. Но я могу думать о счастье одного единственного человека. Я не хотел становиться Рашидом через двадцать лет и не стану им. 

Дверь открылась и в кабинет вошла моя цель, та, что оправдывала любые средства, ради которой я был готов идти на поводу у родственников и переступать через свои принципы. Цель пересекла кабинет, обогнула стол, взобралась ко мне на колени и положила голову на грудь. 

— Ты долго, — сказала она. 

— Прости. 

— Тебя и так никогда нет дома. Вечером ты обещал быть со мной. 

Я погладил ее волосы. Гладкие. Солнцем пахнут. 

— У меня были дела. 

— Они закончились? 

— Да, милая. 

Я не знал, как рассказать ей о том, что в нашем доме появится женщина. Скорее всего, сначала ей это очень не понравится. Но жить так, как мы живем сейчас больше невозможно. Она поймет меня. Пусть не сейчас, но поймет. 

— Тогда пойдем со мной в сад, — попросила она. — Я устала быть одна. 

— Иду. 

Она была скорой и на принятие решений, и на их реализацию. Соскочила с моих коленей, бросилась к дверям, там обернулась, увидела, что я сижу и рассерженно топнула ногой. 

— Ты очень долгий, папа. 

Я улыбнулся и встал, на ходу расстегивая верхние пуговицы рубашки. Не стоило заставлять мою шестилетнюю дочь ждать, дети так спешили жить.